Предмет и методы философии

Это, конечно, крайне заостренная позиция, которой  противопоставляется другая крайность, то есть позиция, согласно которой философия  не только не «окончилась», но, наоборот, почти также, как в античности, приобрела абсолютную синтетическую  функцию. Какова же примерная аргументация сторонника этой точки зрения? Философия, сказал бы он, впервые в истории осознала свое истинное место царицы наук, заменив столь долго царствующую религию. Впервые она приблизилась к общественной жизни настолько, что стала влиять на нее не только косвенно, но и прямым путем. И впервые же философия получила право на оценку и даже решение конфликтных проблем не только общественно-политической, но и экономической и даже научно-академической жизни.

Описанные две крайние позиции в вопросе  о месте философии являются столь  жестокими не только потому, что в них выразилось беспокойство о возможности ситуации диктата со стороны философии, но также и потому, что в их основе лежит такое же заостренно полемическое отношение и к проблеме соотношения философии с наукой.

Что касается соотношения философии и политики, то это, с одной стороны, сама собой  очевидная, а с другой – весьма сложная в своих деталях проблема. Конечно, философия не может подменить  собой политическое сознание, и тем  более последнее не может стать  философией. Это две принципиально  разные формы общественного сознания, отличающиеся и по своему предмету, и по методам мышления и, главное, по своим целям. Вместе с тем, конечно, между ними существуют и содержательный, и эмоциональный, и деятельный контакты, причем эта их взаимосвязь наиболее полно проявилась в XX веке. Те, кто отрицает необходимость философии в наше время, отрицают ее политические претензии на том основании, что она не признается, с этой точки зрения, наукой. Для тех же, кто, напротив, видит в философии такую форму общественного сознания, которая должна обобщать и управлять всеми другими его формами, она является именно и прежде всего наукой. В первом случае имеет место умаление роли философии из-за того, что она не является наукой, во втором случае – возвышение философии именно потому, что она «научнее всех наук», так как способна даже влиять на общественную эволюцию.

В обоих  случаях проявляется именно широко распространенное ныне представление  о том, что единственной истинной формой познания может быть только рациональное, научное познание, причем в том понимании слова «наука», какое оно имеет в естественнонаучной области. Это методологическая установка  на рациональное научное познание, занижающая роль и значение всего  не имеющего столь строго рациональной формы, получила название «сциентизм». Позиция сциентизма настолько влиятельна, что вопрос о соотношении философии  и науки необходимо рассмотреть  отдельно.

Проблема  научности философии и ограниченность сциентизма

Сначала немного истории. До XIX в. Наука занимала в европейской культуре почетное и особое, но все же третье или даже четвертое место после религии, философии и искусства. Кризис религиозного мироощущения в пользу философии, с одной стороны, и триумф научного рационального мышления перед интуитивными методами искусства – с другой, привели в XIX в. К тому, что наука вышла в этой условной системе ценностей на второе после философии место. В XX в. Несмотря на серьезный кризис рационализма в первые два или три десятилетия, престиж научного знания поднялся настолько высоко, что, по существу, наука стала занимать по негласной системе ценностей, действующей в общественном сознании, уже не второе, а первое место. Сама дилемма «конца» или «расцвета» философии, о которой мы говорили выше, спровоцирована именно сциентистским образом: если философия не наука, то она должна отступить со своих позиций, а если философия свои позиции не сдаст, значит, она наука.

Такая постановка вопроса не может, конечно, считаться правомерной. Нельзя однозначно решить вопрос, наука ли философия, потому что, с одной стороны, даже если философия и является наукой, то далеко не в том смысле, в каком научны естественные науки, а с другой стороны, даже если философия и не является наукой, она не лишается тем самым каких бы то ни было атрибутов научного знания. Рассмотрим эту проблематику подробней.

Что именно «античного» видится сциентистки ориентированному уму в философском знании?

Прежде  всего сциентист упрекнет философию в недоказуемости и принципиальной непроверяемости ее истин, в том, что философия не является точным знанием и даже, наоборот, настолько не точна, что приближается в этом смысле скорее к искусству, чем к науке. Этот упрек философии далеко не нов: еще античные скептики порицали философию за то, что она не способна давать неопровержимые истины, однако сциентисты забывают при этом, что античные скептики точно также критиковали за отсутствие доказуемости и саму науку.

Это вековечное сомнение в пользе и достоверности  философского знания достигло в наше время с точки зрения сциентизма своего апогея. Можно ли сегодня  серьезно относится к философскому способу рассуждения, если каждому аргументу здесь может с одинаковой убедительности быть противопоставлен и контраргумент, если философы не способны применять в своей области строго научные доказательные и верифицируемые методы, выработанные математикой и естествознанием? Более того, философия не способна не только на опытную доказуемость своих принципов, но и тем более на результативное предвидение. Человеческому разуму доступны-де такие предсказания, которые основаны лишь на знании, добываемом посредством опыта, наблюдения и эксперимента.

В этих своих рассуждениях об отсутствии предсказательной силы у философского знания сциентисты часто опираются на известный афоризм Гегеля о сове Минервы, в котором немецкий философ с горькой иронией отмечал, что философия претендует на то, чтобы поучать мир, но всегда приходит для этой цели слишком поздно.

Сциентист, отрицающий, научность философии, стремится умалить ее значение вплоть до полного растворения в области элементарной житейской мудрости.

Что касается сциентиста, сторонника возрождения философии, то он мыслит ее не только обладающей теми же, что и естественные науки, точными методами, но и как бы «сверхнаукой», которая не только может обобщать на своем философском уровне достижения частных наук, но и непосредственно управлять и дальнейшим развитием.

Последняя точка зрения, в отличие от первых двух, основана не на сциентистских, а  на антисциентистских взглядах, согласно которым философия противопоставлена науке как высшая, постигаемая только иррациональными или интуитивными средствами, истина – истине низшей, утилитарной, ведущей к удовлетворению одних только низменно-материальных потребностей человеческого существа. Как бы ни казалось странной такая позиция в век научно-технической революции, открывшей человечеству и тайны микромира, и закономерности космических процессов, она приобретает немало своих сторонников.

Между тем вопрос о соотношении философии  и науки не может быть решен  однозначно, как того хотелось бы всем трем описанным вариантам его  решения. Все дело в том, что в  современном общественном сознании между философией и наукой установились сложные взаимоотношения, при которых, с одной стороны, между ними не ставится знака равенства, а с  другой – не ставится и непроходимой преграды.

В чем  же состоит это сложное взаимоотношение  философии и науки? По каким параметрам между ними устанавливается соответствие и различие? Наука строится на эксперименте и на создании такого знания, которое  сохраняет свою истинность независимо от изменившихся условий человеческого  существования. Научная истина как бы безразлична к человеку, она – объективна. Но и философия тоже ищет прежде всего объективную сторону, свою особую форму согласованности с действительностью. Так как философия лишь по форме отличается от других видов познания, пишет Гегель, то необходимо, чтобы она тоже по-своему согласовалась с действительностью и опытом.

Философия не может строиться по естественнонаучному  образцу, она имеет свою меру точности и свою меру доказательности. Философия так же объективна, как и наука, в том смысле, что предметом философии является не субъективное ощущение человека, а объективная природа его отношения к миру.

В истории  философии нет однолинейности развития и следовательности, присущей логическому ходу научной или иной сугубо рационально выверенной теоретической системе. Философская мысль движется в виде множества линий, как бы вонзаясь в свой педмет с самых разнообразных сторон.

Отдельно  стоит вопрос и о так называемой синтетической миссии философии, согласно которой философия призвана обобщать достижения частных наук. Что значит это философское обобщение? Если философия будет стремиться к своего рода подведению итога истории познания, то она поставит перед собой неразрешимую задачу, ибо человеческий ум исторически и индивидуально ограничен. Это было в той или иной степени возможно во времена Аристотеля, но сегодня ни один сколь угодно одаренный и широко образованный человек, даже наделенный феноменальной памятью, не может быть «как у себя дома» в любой из конкретных областей научного знания. Обобщение – это рациональный по своей форме мыслительный акт, и он должен совершаться в пределах той частной науки, результаты которой подвергаются этому обобщению.

Философия – это не охранительный или  регламентирующий орган в «государстве наук», но самостоятельная область духовного знания, участвующая в непосредственном производстве идей, а не в их принудительном распределении и регламентировании.

Другое  дело, если выводы частных наук будут  использоваться в тех или иных идеологических или философских  целях – здесь уже философия, продолжая оставаться в своих  владениях, не только может, но и должна произвести обобщающую работу. Философски-мировоззренческий настрой ученого может способствовать или не способствовать успехам его профессиональной деятельности, и здесь философия, безусловно, играет существенную роль. Вместе с тем она не может руководить самой этой профессиональной деятельностью, приоткрывая одни и преграждая другие пути поисковой работы в частных науках. Философия может и должна мировоззренчески реагировать на ранее казавшиеся фантастическими фундаментальные открытия частных наук – будь то идея Большого Взрыва или методы генной инженерии, и в этом смысле философия есть мировоззренческий интерпретатор достижений всех других областей знания.

Нам осталось ответить еще на два вопроса, которые  в проблеме соотношения между  философией и наукой играют существенную роль: это, во-первых, столь значимый для современной ситуации вопрос о соотношении логически рационального  и интуитивного и, во-вторых, не менее  значимый вопрос о значении личности философа или ученого для результатов  их деятельности. Начнем с первого  вопроса. Было неверным считать, что  наука – это только логически  рациональное, а философия и искусство  – это только интуитивное. Однако также было бы неверно и противоположное  толкование философии только как  сугубо рационального, рассудочного знания, что нередко встречается в  сциентистски, ориентированных направлениях. Сила и значение той или иной философии не столько в чисто логической доказательности, сколько в глубине ее прозрений, в способности ставить новые проблемы, достигать лучшего понимания важных сторон человеческого бытия и человеческой деятельности, наконец, в способности быть источником и стимулом дальнейшего движения философской мысли и методологическим средством научного познания и практически-преобразовательной деятельности.

Разница между философией и наукой заключается  в том, что наука стремится  к такой логической выстроенности своих положений, каждый этап которых подтверждается как экспериментальный, так и теоретической проверкой, что в конечном счете ведет к независимости естественнонаучных положений от открывающих и излагающих их ученых, от субъективного фактора вообще, а философия, напротив, стремится к такой выстроенности своего знания, которая обязательно обладает глубокой мировоззренческой убедительности.

Однако  философия – не просто наука. Она  не располагает эмпирическими приемами исследования, хотя и опирается на непосредственный жизненный опыт мыслителя. И проверка истинности и жизненности философского учения подтверждается, как правило, не отдельными экспериментами и наблюдениями, а всем потоком событий жизни.

С проблемой  специфики философии связан и  второй из выделенных вопросов – о  значении личности человека при создании философского или научного текста. Конечно, и в науке и философии, как и в любой другой форме деятельности, человек играет настолько существенную роль, что без него невозможно было бы само существование этих форм деятельности, причем здесь речь идет уже не только о человеке вообще как об условии ситуации познания, не о человеке как таковом, но именно о личности как человеке с определенным творческим потенциалом.

И все  же именно здесь имеется и различие между специальными науками и  философией. Философия в этом отношении  ближе к искусству, а в искусстве, как известно, ситуация несколько  иная, чем в науке.

Попытка унифицировать философию, то есть выхолостить  в ней всякий личностный момент, приводят лишь к догматизму и начетничеству, и вместо действительно философских  текстов мы получаем поток однообразной псевдофилософской литературы. Философия, так же как и искусство, может развиваться только там и тогда, где и когда приветствуется прежде всего личностное начало. Без личностной энергии и личностного творческого пафоса философия становится «на поток» и превращается в усредненную идеологию. Человек в его отношении к миру – основной предмет философии, и человек же как личность – единственно возможный субъект философии. Философия утверждает человека в качестве высшей ценности мира, в качестве точки отсчета философского знания, и поэтому это знание неизбежно должно быть обличено также в личностную форму.

Мы здесь  вплотную подошли к чрезвычайно  сложной проблеме, которая не получила еще достаточно адекватной разработки, но без хотя бы частичного упоминания которой вопрос о предмете и природе философского знания и о его соотношении с знанием научным не был бы охвачен полностью, а именно – к проблеме философской формы, то есть языка и стиля философии.