Наука как социокультурный феномен

Русская философская  мысль также не остается вне обсуждения вопроса о недостатках науки. Н.П. Огарев (1813-1877) уверен, что «наука не составляет такой повсеместности, чтобы движение общественности могло совершаться исключительно на ее основании; наука не достигла той полноты содержания и определенности, чтобы каждый человек в нее уверовал»⁹.

Другая часть критических  замечаний сыплется на науку со стороны эзотерически ориентированных мыслителей. П.Д. Юркевич (1804—1860), например, усматривает второстепенность, подсобность и зависимость науки от более главенствующего мира скрытых духовных постижений. Здесь уже аргументы направлены из сферы, наукой не являющейся, но с самых ранних времен, со времен тайного герметического знания ей сопутствующей. «Каждая наука, — пишет он — имеет цену только как пособие к какому-нибудь ремеслу, пока она не дает замечать или чувствовать, что за внешним, являющимся миром есть мир высший, духовный, мир света и истины»¹⁰.

Суждения русских философов, в частности Н. Бердяева (1874-1948), Л. Шестою (1866-1938), С. Франка (1877-1950), занимающих особую страницу в критике науки, имеют огромное влияние не только в силу приводимых в них заключений, но и благодаря яростному пафосу и трогающему до глубины души переживанию за судьбу и духовность человечества. «Вера в бога науки ныне пошатнулась, — убежден Н. Бердяев, — доверие к абсолютной науке, к возможности построить научное мировоззрение, удовлетворяющее природу человека, подорвано». Причины того он видит в том, что «в область научного знания вторгаются новые явления, которые казенный догматизм ученых недавно еще отвергал как сверхъестественное... А с другой стороны, философия и гносеология выяснили, что наука сама себя не может обосновать, не может укрепить себя в пределах точного знания. Своими корнями наука уходит в глубь, которую нельзя исследовать просто научно, а верхами своими наука поднимается к небу. <...> Даже для людей научного сознания становится все ясней и ясней, что наука просто некомпетентна в решении вопроса о вере, откровении, чуде и т.п. Да и какая наука возьмет на себя смелость решать эти вопросы? Ведь не физика же, не химия, не физиология, не политическая экономия или юриспруденция? Науки нет, есть только науки [В значении дисциплины. — Т.Л.]. Идея науки, единой и всеразрешающей, переживает серьезный кризис, вера в этот миф пала. <...> Наука есть лишь частная форма приспособления к частным формам бытия»¹¹.

Бердяев по-своему решает проблему Сциентизма и антисциентизма, замечая, что «никто серьезно не сомневается  в ценности науки. Наука — неоспоримый факт, нужный человеку. Но в ценности и нужности научности можно сомневаться. Наука и научность — совсем разные вещи. Научность есть перенесение критериев науки на другие области, чуждые духовной жизни, чуждые науке. Научность покоится на вере в то, что наука есть верховный критерий всей жизни духа, что установленному ей распорядку все должно покоряться, что ее запреты и разрешения имеют решающее значение повсеместно. Научность предполагает существование единого метода... Но и тут можно указать на плюрализм научных методов, соответствующий плюрализму науки. Нельзя, например, перенести метод естественных наук в психологию и в науки общественные»¹². И если науки, по мнению Н. Бердяева, есть сознание зависимости, то научность есть рабство духа у низших сфер бытия, неустанное и повсеместное сознание власти необходимости, зависимости от «мировой тяжести». Бердяев приходит к выводу, что научная общеобязательность — это формализм человечества, внутренне разорванного и духовно разобщенного. Дискурсивное мышление принудительно.

Л. Шестов метко подмечает, что «наука покорила человеческую душу не тем, что разрешила все ее сомнения, и даже не тем, что она, как это думает большинство образованных людей, доказала невозможность удовлетворительного их разрешения. Она соблазнила людей не своим всеведением, а житейскими благами, за которыми так долго бедствовавшее человечество погналось с той стремительностью, с какой измученный продолжительным постом нищий набрасывается на предложенный ему кусок хлеба. <...> Толстой, Достоевский и другие пытались восстановить против науки мораль — но их усилия в этом направлении оказались бесплодными. Нравственность и наука — родные сестры, родившиеся от одного общего отца, именуемого законом или нормою. Временами они могут враждовать меж собой и даже ненавидеть одна другую, как это часто бывает меж родными, но рано или поздно кровь скажется, и они примирятся непременно»¹³.

Шестов обращает внимание на реальное противоречие, гнездящееся в сердцевине ставшей науки, когда «огромное количество единичных фактов выбрасывается ею за борт как излишний и ненужный балласт. Наука принимает в свое ведение только те явления, которые постоянно чередуются с известной правильностью; самый драгоценный для нее материал — это те случаи, когда явление может быть по желанию искусственно вызвано. Когда возможен, стало быть, эксперимент. <...> Но как же быть с единичными, не повторяющимися и не могущими быть вызванными явлениями? Если бы все люди были слепыми и только один из них на минуту прозрел и увидел бы красоту и великолепие Божьего мира, наука не могла бы считаться с его показаниями. А между тем, свидетельства одного зрячего значат больше, чем показания миллиона слепых. В жизни человека возможны внезапные озарения, хотя бы на несколько секунд. Неужели о них нужно молчать, потому что при нормальных обстоятельствах их не бывает, и что их нельзя вызвать в каждую данную минуту?! <...> Наука этого требует»¹⁴. Шестов обращается к современникам с призывом: забудьте научное донкихотство и постарайтесь довериться себе. Он был бы услышан, если бы человек не был столь слабым, нуждающемся в помощи и защите существом,

Однако конец второго тысячелетия так и не предложил убедительного ответа в решении дилеммы Сциентизма и антисциентизма. Человечество, задыхаясь в тисках рационализма, с трудом отыскивая духовное спасение во многочисленных психотерапевтических и медиативных практиках, делает основную ставку на науку. И как доктор Фаустус, продав душу дьяволу, связывает именно с ней, а не с духовным и нравственным ростом, прогрессивное развитие цивилизации.

 

2. Наука как  развивающееся историческое явление:  кумулятивная и некумулятивная модели развития научного знания. Экстернализм и интернализм о причинах и механизме развития научного знания.

 

Интерналистская и экстерналистская модели развития научного знания

Согласно экстерналистскому подходу главный движущий фактор развития науки – это социальные потребности и культурные ресурсы общества, его материальный и духовный потенциал.

Представители экстернализма: О. Шпенглер, Б. Гессен, Дж. Бернар, Ст. Тулмин, Д. Гачев, Л.Н. Косарева и др. считают, что наука является имманентной, органической частью социокультуры и поэтому испытывает с ее стороны существенное влияние, как от целого, так и от различных входящих

в социокультуру подсистем (экономика, техника, политика, духовная культура). Вне обращения к социокультурному контексту невозможно объяснить  качественные скачки в развитии научного знания, поведение ученых во время  научных революций, конкуренцию  научных гипотез и программ, появление новых фундаментальных теорий и т.п.

С точки зрения экстерналистов, в  научном познании определяющую роль играют потребности материального производства, определенный практический интерес и необходимость решения множества проблем.

Хотя экстерналисты едины в  признании существенного влияния  общества и его потребностей на развитие науки, имеют место расхождения  по следующим вопросам:

• вопрос о том, какие социальные факторы оказывают наибольшее влияние.
• вопрос о том, влияют социальные факторы только на направление и темпы развития науки или также и на метод науки и ее когнитивные результаты.

Главный недостаток экстернализма – это недооценка внутренних стимулов развития науки, относительной самостоятельности и независимости функционирования науки по отношению к социальной инфраструктуре.

Интерналистский подход – согласно этому подходу главную движущую силу развития науки составляют внутренние потребности самой науки: это имманентно присущие ей внутренние цели, средства и закономерности.

Развитие науки рассматривается  как самоорганизующийся процесс  взаимодействия различных форм и  элементов научного знания. Причем этот процесс не зависит от внешних  факторов, а именно от социокультурных  условий бытия науки, от степени  развитости социума и характера различных его подсистем (экономики, техники, политики, философии, религии, искусства и др.).

Как осознанная позиция интернализм  оформился в 30-е гг. XX века в качестве оппозиции экстернализму.

Наиболее видные представители  интернализма – А. Койре, Р. Холл, П. Росси, Г. Герлак, а также постпозитивистские философы науки Лакатос и Поппер.

Например, согласно доктрине Поппера, существуют три самостоятельных  типа реальности: физический мир, психический  мир и мир знания. Мир знания создан человеком, но с некоторого момента стал независимой объективной реальностью. Все изменения в этой реальности (мире знаний) полностью определены ее внутренними возможностями и предшествующим состоянием.

Заметим, что Поппер не отрицает влияния  на динамику науки наличных социальных условий, но считает это влияние чисто внешним, никак не затрагивающим само содержание научного знания.

Можно выделить две версии интернализма:

• эмпиристскую
• рационалистскую.

Необходимо отметить такие положительные черты интернализма, как

• подчеркивание качественной специфики научного знания по сравнению с вненаучными видами познавательной деятельности,
• (подчеркивание) преемственности в динамике научного знания,
• и (подчеркивание) направленности научного познания на объективную истину.

 
К отрицательным чертам интернализма относятся:

• имманентизм (И - внутренне присущее тому или иному предмету, явлению или процессу свойство (закономерность).)
• явная недооценка его представителями социальной, исторической и субъективной природы научного познания,
• игнорирование культурной и экзистенциальной мотивации научного познания,
• непонимание его представителями предпосылочного – идеализующего и идеологического – характера собственных представлений.

Необходимо отметить, что есть жесткие  и мягкие варианты и экстерналистского и интерналистского подходов к развитию научного знания. Но, тем не менее, два эти подхода являются крайними. И наиболее приемлемым оказывается срединный путь, исходящий из взаимосвязи внутринаучных факторов и социокультурных факторов. Именно эта взаимосвязь образует подлинную основу развития научного знания.

Наконец, в современном  науковедении и философии науки  существуют интерналистский и экстерналистский подходы к развитию науки. Наиболее полно интерналистский подход реализован в трудах А.В.Койре. Исходная установка интернализма следующая: коль скоро наука особая, теоретическая сфера духовной деятельности, то адекватным образом она может быть объяснена лишь из самое себя в силу ее автономности, отделенности от реального мира. Поэтому история науки – это своеобразные мутации человеческого интеллекта, происходящие скачкообразно. История науки здесь сводится к истории идей, теорий, концепций, типов мышлений в соответствии с их собственной внутренней логикой развития. При этом внешние (социальные, экономические и прочие) факторы могут либо благоприятствовать развитию науки, либо сдерживать его, но никакого воздействия на внутреннюю структуру научных знаний, на способы решения научных задач и их постановку они не оказывают.

К положительным моментам интернализма можно отнести тот факт, что благодаря eгo сторонникам история науки стала историей смены принципов и концепций, а не изложением биографий ученых.

Слабой стороной многих интерналистских концепций было полное игнорирование такого рода влияний.

Согласно западному науковедению основателем противоположного интернализму экстерналистского подхода был советский ученый-физик и историк науки Б.М.Гессен. Его доклад о социально-экономических корнях механики Ньютона, сделанный на Международном конгрессе в Лондоне в 1931г., произвел фурор. Результатом доклада стало рождение школы экстернализма.

Сильной стороной экстернализма  явилось то, что его представители  выявили зависимость развития науки  от социально-экономических факторов.

Основная слабость экстернализма  – игнорирование самостоятельности науки, ее относительной независимости, стремление непосредственно вывести из экономических и социальных факторов идеи, гипотезы, методы, проблемы науки.

В целом следует отметить, что сегодня в «чистом виде»  практически не существует экстерналистских, интерналистских, кумулятивных, некумулятивных, революционных или эволюционных подходов к генезису науки. Однако все они так или иначе, в большей или меньшей степени присутствуют в работах различных философов науки и науковедов, что подтверждает наш исходный тезис о симбиотической взаимосвязи мышления человека не только с познаваемым им миром природных и технических явлений, но и с миром духовных реалий, в том числе с наукой.