Философские взгляды софистов и Сократ

Философские взгляды софистов и Сократ

Появление софистов на философском  горизонте сопровождалось четкой постановкой  вопроса о роли субъекта (человека) в процессе познания. Тем самым  софисты впервые выдвинули гносеологическую проблему достоверности человеческих знаний и возможности объективных  истин. Нельзя сказать, чтобы эта  проблема была вовсе чужда предшествующим мыслителям, скажем, Гераклиту, Пармениду  или Демокриту. Хотя Гераклит и Парменид подчеркивали принципиальное отличие  «истины» от «мнения», а Демокрит —  «светлого» знания от «темного», тем  не менее ни один из них не сомневался в том, что человеку доступно объективное  знание, достоверная истина. Софисты  же впервые подвергли решительной  критике распространенное убеждение  в возможности достоверного знания и выдвинули идеи о субъективном характере человеческих представлений  и оценок, идею, согласно которой  истина (добро, прекрасное и т. п.) существует лишь для нас, людей. С этой точки  зрения, нет и не может быть ничего истинного, справедливого или прекрасного  вне и независимо от человека и  общества. Но так как у разных людей, народов и групп общества — разные представления об истинном, справедливом и прекрасном, то отсюда следует, что сколько людей, столько  истин, столько оценок и мнений о  справедливом и прекрасном.

Эта схема мысли характерна и для Протагора. В своих рассуждениях он исходит из тезиса гераклитовца Кратила, утверждавшего, что о вещах, вовлеченных во всеобщий процесс  движения и изменения, нельзя сказать  ничего определенного. И если мы тем  не менее утверждаем нечто о вещах, то из этого факта еще не следует, что наши суждения обладают объективной  ценностью и не являются субъективными: необходимо помнить, что свойства и  качества вещей суть отношения и  возникают они в результате взаимодействия вещей, их движения и изменения. Поэтому  нельзя говорить о существовании  свойств вещей самих по себе. Это  значит также, что сами ощущения, появляющиеся вследствие взаимодействия воспринимаемого  предмета и воспринимающего органа чувства, существуют до тех пор, пока имеется названное взаимодействие. И потому если нет одновременного взаимодействия объекта и субъекта, то нет и самого предмета и его  чувственно воспринимаемых свойств (Платон. Теэтет . 157 a—d). Субъективный характер наших знаний о вещах и мире обусловливается также психологической  организацией воспринимающего субъекта, его состоянием и его отношением к окружающей среде.

Из сказанного следует, что  никаких объективных знаний нет, есть только «мнения». Всякое мнение в  равной мере истинно и ложно: о  каждой вещи можно высказать одновременно разные и, более того, противоречащие одно другому суждения, причем они  будут одинаково убедительны. Ибо  «каким каждый человек ощущает нечто, таким, скорее всего, оно и будет  для каждого (152 с), то есть все, что  кому как кажется, так оно и  есть. Отсюда принцип: «Мера всех вещей  — человек...» (152 а). То есть мир вещей  таков, каким он представляется в  наших ощущениях; знание о мире не выходит за пределы ощущений и  переживаний субъекта. Конечный вывод  — объективная истина, в строгом  смысле слова, невозможна.

Но если объективной истины нет, и человек является мерой (критерием) всех вещей в своем представлении, то он является мерой всех норм и  в своем поведении. И если для  каждого истинным (нравственным, законным и т. д.) является то, что ему кажется  таковым, то мы не гарантированы от вытекающего отсюда вывода, что каждому, говоря словами Ф. М. Достоевского, «все позволено».

Далее, если истины нет, а  есть лишь мнения в качестве описаний психологических переживаний субъекта, то как отличить просвещенного человека от невежественного и умного от глупого? И как быть с общеобязательными  суждениями, если таковые имеются, а  также с правовыми и нравственными  нормами, принятыми в том или  ином государстве? Учитывая возможность  такого рода вопросов, Протагор устанавливал различие в ценности тех или иных мнений: «истинны» те мнения, которые  полезны людям. Например, медицина истинна, так как полезна людям. То же самое  можно сказать относительно земледелия и любого полезного ремесла. Задача софиста, как учителя, заключается, по Протагору, в том, чтобы помочь ученику сделать правильный выбор, избрать мнение, приносящее пользу, и избегнуть мнения вредного. В  области же общеобязательных правовых и нравственных норм Протагор, избегая  крайностей индивидуализма и утилитаризма, попытался ограничить свой релятивизм: субъективные суждения отдельных людей  он заменил коллективным субъективным мнением большинства людей по принципу демократического голосования. Иначе говоря, Протагор предложил  рассматривать в качестве критерия «истинности» мнения то мнение (суждение), которое в данное время разделяется  большинством граждан (Платон. Теэтет. 167 с).

Но в этом случае со всей определенностью вставал вопрос о богах, об их объективном существовании. Из рассуждений Протагора следовало, что «боги существуют не по природе, а вследствие искусства и в  силу некоторых законов» (Платон. Законы. X. 889 с).

На вопрос о том, существуют ли боги сами по себе («по природе») и независимо от согласованного «мнения» большинства людей, Протагор давал  несколько уклончивый ответ: не решаясь  на открытый атеизм, он выдвигал скептический тезис: «О богах я не умею сказать, существуют ли они или нет, и каковы они по виду. Ведь много препятствий  для знания — неясность дела и  краткость человеческой жизни» (80, В 4 ДК). Известно, что скептицизм Протагора  в отношении объективного бытия  богов был квалифицирован общественным мнением Афин как «нечестивость». Более того, философ подвергся  судебному преследованию; он был  осужден на смертную казнь, но спасся, бежав из Афин. Его книга «О богах» была публично сожжена.

Отправляясь от идеи об условном (договорном) характере правовых и  нравственных норм, а также религиозных  представлений, софист Критий пришел к  выводу о религии как выдумке  умного законодателя (88, В 25 ДК). Согласно Критию, религия была введена в  качестве дополнительной меры к законам. Так как закон в силах воспрепятствовать  лишь совершению явных несправедливостей, мудрый законодатель заменяет истину полезной ложью и убеждает людей  в бытии всевидящего и всеслышащего существа, карающего за несправедливые поступки и деяния; внушив страх  перед божеством, мудрый законодатель помещает выдуманное существо бога на небо, где сверкание молнии, удары  грома, дождь, звезды, восход и заход  солнца пленяют воображение людей  и вселяют в их сердца постоянный трепет.

Хотя теория познания Протагора  страдала односторонностью (не выходила за рамки психологии и психологизма, то есть ограничивалась описанием ощущений и восприятии субъекта, его переживанием), тем не менее, она была значительным завоеванием теоретической мысли. Тезис Протагора о человеке как  «мере» вещей представлял собой  открытие человеческого индивида, конкретной и неделимой индивидуальности (личности). Не будет чрезмерным преувеличением, если мы скажем, что, подобно тому как  Левкипп и Демокрит в области  космогонии провозгласили атомы  теми далее неделимыми частицами, из которых состоят все вещи, Протагор в области антропологии признал  отдельных индивидов теми «атомами», из совокупности которых образуется общество, человеческий коллектив. [2]

• 2 Разумеется, простая совокупность «атомов» не составляет еще целостности в природе или обществе, но, с другой стороны, и никакая целостность невозможна без совокупности составляющих элементов.

Внимание Протагора и  софистов было направлено на отдельных  индивидов и на многообразие форм общественной жизни — на пестрое  разнообразие обычаев, нравов и укладов  жизни людей, на подвижный и изменчивый характер общественных явлений. Все  неизменное и постоянное было объявлено  фикцией. Они объявили фиктивными и  всякие общие определения и понятия. С этой точки зрения нельзя говорить, например, о сущности человека вообще. Поиски «человека вообще» («универсального» человека философов) были признаны бесполезным  занятием. Таким же занятием они  провозгласили поиски «истины вообще», «справедливости вообще» и чего бы то ни было «вообще». По логике рассуждений  Протагора и его последователей, бессмысленно предполагать существование  отвлеченной истины, истины как таковой, как абстракции (т. е. безотносительно  к живому человеку и конкретным народам, независимо от их стремлений, интересов, нужд в данное время и в данных обстоятельствах). В терминах же современной  философии сказанное означает: абстрактной  истины нет, истина всегда конкретна. Высказанное  относительно истины полностью применимо  и к представлениям (оценкам) людей  о справедливом, прекрасном и тому подобном.

Софисты довольно убедительно  обосновали свой релятивизм и субъективизм в поразительном расхождении  моральных (эстетических и т. п.) оценок и правовых норм разных обществ, стран  и народов, утверждая, что бессмысленно говорить о добре и зле, справедливости и несправедливости, о похвальном и позорном и т. п. безотносительно  к людям, народам и государствам. Тем самым ставилась под сомнение правомерность поисков какого бы то ни было морального (правового, эстетического  и т. п.) определения, объявлялась  тщетность любого разграничения  противоположностей (истины и лжи, добра  и зла и т. д.).

Очевидно, что логика рассуждений  Протагора и софистов вела их к  полному релятивизму во всех областях знания и культуры, ибо их индивидуалистическая установка в понимании общества и общественной жизни дробила  общество на отдельные «атомы», выдвигала  на первый план индивидуальное, специфическое  и особенное, при этом забывалось общее (всеобщее), объявляемое фикцией.

Против индивидуализма, субъективизма  и релятивизма софистов со всей решительностью выступил Сократ, но с позиций, существенно  отличающихся от позиций широкого круга  его сограждан. Глубокая пропасть, разделявшая  софистов и Сократа, казалось бы, исключала  наличие элементов общего в их воззрениях. Однако это не совсем так. Достаточно сказать, что и для  софистов, и для Сократа фундаментальной  проблемой философии стала не космологическая, как у их предшественников, а антропологическая проблема, не мир и миропорядок, а человек  и его жизнь. Все натурфилософские (космологические и онтологические) проблемы были объявлены ими второстепенными  и мало значащими. «Чему можно  научиться у деревьев?» — спрашивает Сократ (Платон. Федр. 230 с). Софисты и  Сократ не разделяли представления  своих предшественников о человеке лишь как о части космоса; они  провозглашали человека центром  мироздания. Можно сказать, что тезис  Протагора о человеке как «мере» всех вещей в известном смысле разделяется Сократом. В конечном счете, общим для софистов и Сократа  является то, что они ориентировали  философию на постановку вопроса  о сущности человека, его месте  и назначении в мире. Этим они  как бы «гуманизировали» философию, поставили перед ней гуманистические  цели и задачи. Но за этой общностью  понимания главных целей и  задач философии кроются принципиальные разногласия. Прежде всего, они касаются трактовки понятия «человек». Ясно, что заслуга софистов в истории  философской мысли состоит в  открытии ими роли субъекта и субъективного  момента в познании. Однако приоритет, отдаваемый ими субъекту перед объектом (и связанная с этим абсолютизация  субъективного момента), приводил их к отрицанию возможности какого бы то ни было объективного знания, более  или менее единого понимания  объективно данного, реально существующего.

Софисты, имея в виду отдельного индивида, указывали на различия между  людьми. Софист Горгий заходил в  этом отношении столь далеко, что  говорил о невозможности единого  понимания какого-либо предмета разными  лицами, находящимися в различных  условиях. Он считал, что выраженный данным термином единый предмет, составляющий единое содержание мысли, в процессе его восприятия людьми распадается  на множество содержаний мысли и  теряет свое единство. С этой точки  зрения предмет не будет тождествен себе и для одного и того же человека, ибо в разное время и в разных условиях его возможности и способности  восприятия будут разными.

В отличие от софистов Сократ был убежден, что при всем многообразии людей, при всем различии их образа жизни, поведения и переживаний  всегда имеется нечто, что объединяет их и может быть выражено единым понятием или идеей. Стало быть, разные лица могут иметь единое понимание  чего-либо. Так, если, скажем, речь идет о добродетели и множестве  ее проявлений, то вполне возможно говорить о единой добродетели самой по себе, безотносительно к ее частям (проявлениям). В диалоге Платона  «Протагор» (329 d и сл.) Сократ говорит, что существование добродетели  как единого целого аналогично существованию  человеческого лица, которое связывает  в единое целое свои части: рот, нос, глаза и уши. Как бы ни различались  по виду и функциям части лица и  как бы они в чем-то ни были сходны, взятые в отдельности, они не составят всего лица. Лицо есть нечто общее, единое и цельное; оно неразделимо  на части, хотя и состоит из частей. Оно объединяет части, охватывает их все и образует из них целое.

По мнению Сократа, аналогичное  можно сказать и о добродетели. Она имеет множество проявлений: мужество, справедливость, благочестие, сдержанность и т. д. Но это еще  не дает права расчленять единую добродетель  на множество кусочков (на множество  ее проявлений) и отрицать существование  добродетели как целостности  или структуры, говоря современным  языком. Единство добродетели как  целостности и составляет единое содержание мысли, тождественное содержанию понятия в процессе рассуждений  разных лиц в разных условиях о  добродетели. Сказанное может быть отнесено и к таким понятиям, как  истина, прекрасное, справедливое и  т. д.

Существенными были также  различия в отношении Сократа  и софистов к мифу, к мифологическим образам и преданиям. Софисты  стремились к аллегорическому истолкованию мифов, пытались найти в мифических представлениях разумный смысл. Так, согласно Продику, религиозно-мифологические образы богов возникли в результате обожествления  всего того, что полезно человеку: древние люди обожествляли солнце, луну, реки, источники и вообще все, что поддерживает жизнь человека; по этой причине богиней земледелия была Деметра, богом вина — Дионис, воды — Посейдон, огонь отождествлялся с Гефестом.