Нравственное и эстетическое воспитание средствами художественной литературы

   В рассказе «Адам» герой-сельский учитель, «он начал учительствовать давно, так давно, что все в деревне от мала до велика прошли через его руки». Адам, как первый человек, был простодушен, служил добру, верности, усердию, честности, прямоте, учил не завидовать, не лицемерить. Одинокий страж добродетели, Адам пророчествовал, и пророчества сбывались. Ему не понравилось, когда в деревне ввели суд: если есть машина судопроизводства, люди все больше будут отделяться друг от друга. И он, как мог, противостоял нововведению: не нужен судья - чужой человек в деревне. Да и что судья перед незыблемыми основами человеческих отношений, которые разъяснял Адам: «Не убий, Не укради. He блуди. Других не осуждай, а за собой примечай. Каждый сам себе судья, ибо высшее наказание - угрызение совести. Прощение есть добро. Нс доноси. Не выдавай. Не изменяй. Люби и почитай ближнего своего, не холодей к нему сердцем, не становись слеп, не покидай его, дабы самому не быть покинутым». Извечна природа добра и зла. Каин убил Авеля. Злое, завистливое начало взяло верх. Пока слушались Адама, жили в мире, случалось, и ссорились, но «понимали тщету гнева своего и прощали ближнего своего». При наличии суда появился у людей соблазн мести, искушение завистью. Прорвалась плотина злобы-и застрочила доносы деревня. «Обратилась деревня наводнением и смыла самое себя». Первым делом суда, первой его жертвой был Адам, и сбылось его пророчество: «Люди накинулись друг на друга, суд не управлялся с делами»-

В мире нравственного  противостояния добра и зла Отар Чхеидзе не ставит вопрос узко-утилитарно: о возможности обойтись всего лишь апелляцией к совести. Наверное, на сегодняшний день совести было бы недостаточно. Но и формальное следование букве закона не может освободить человека от проблемы выбора, не умаляет значения его собственной активности в приверженности добру.

   В рассказе «Заседатель» продолжена тема суда, формализма и милосердия, свободы и необходимости, где дозволенные и недозволенные поступки определены статусом суда. Суд, следуя букве закона, исключает всякое незапрограммированное проявление души. ...Подсудимый - безобидный, порядочный человек, «который в жизни замечания не получил», не смог совладать с давнишней мечтой- увидеть закат на море. Почему и сел в чужую машину и погнал ее к берегу моря. Машину через несколько часов вернул, поставил на прежнее место. Состав преступления- угон машины. Можно ли за этот поступок осудить человека сроком на пять лет? Формально можно, подходит под статью Уголовного кодекса. Ну, а если попытаться понять этот проступок по-человечески? Это и пытается сделать заседатель - женщина, по все ее попытки убедить судью, что ему больше чем кому-либо следует руководствоваться пониманием души, видеть за случившимся живого человека, ни к чему не приводят: романтическая мечта вне закона. Заседателя заменили - чванливой, грубой, вульгарно накрашенной женщиной, которой все равно, сколько лет дадут подсудимому, на все она кивала головой, «пять лет, мол, так пусть будет пять, а хоть бы десять, хоть сто...». Чем равнодушней заседатель, тем меньше с ним хлопот. Чем хуже, тем лучше!

   Равнодушие становится вершителем судеб. Тот же Каин выступает в облике вершителя правосудия.

   Не является ли главный персонаж рассказа «Домино» Габриэл порождением холодного формализма? Духовность здесь становится - за ненадобностью - неким рудиментарным органом. Культ семьи Габриэла-домино. У главы семьи и двух взрослых сыновей согласие полное,- «одинаково обижаются, одинаково надеются, одинаково огорчаются». А обиделись они на «высокого родственника»: не присмотрел им теплого местечка в городе. А уж как его ублажали! «Суетился Габриэл, вертелся и сыновья вертелись, хлопотали, суетились», чтобы устроить родственнику - «нужному человеку»-вакханалию языческих радостей: «Свежая рыба сыпалась на стол, шашлыки стреляли искрами. Вино кипело». Обманул ожидания «высокий родственник». И яростно стучат костяшками домино разочарованный в своих надеждах Габриэл с сыновьями, «разносят в клочья тишину квартала, тишину деревни». Суетлива, бесцельна жизнь трех мужчин. Подавленный бессмысленностью собственного бытия, задумался Габриэл. Задумались и сыновья. Может, оно и к лучшему? Ведь даже культура пещерного человека начиналась с такой вот внезапной задумчивости...

   Как вечны проблемы добра и зла, мудрости и глупости, так же непреходящи вопросы счастья, любви, одиночества. В этом убеждают нас рассказы О. Чхеидзе, где под старинной маской притчи открывается лицо современного человека - страдающего, размышляющего, надеющегося.

   Характерна для грузинской литературы и тема искупления. Казалось бы, сменяются эпохи, века, поколенья, а природа человека остается прежней. Все так же продолжается борьба добра и зла, все так же мучительно разрывается человек между свободой и необходимостью и, как всегда, актуальна проблема веры, идеала. В романе Отара Чиладзе «Железный театр» грех предшествующих поколений искупает Гелла - мальчик-подросток, имеющий представление о справедливости и потому служащий в романе символом Начала. В нем в отличие от других было непреодолимое чувство правды, «он не хотел или не мог примириться с несправедливостью или с бесчеловечностью, ...с тем, что миллионы других детей, ни в чем ему, право, не уступавших, принимали безропотно и безболезненно. Он был чрезмерно горд». Все в мире взаимосвязано - талант, любовь, желание свободы и страх свободы. Отец Геллы так и не смог сделать выбор - покончил с собой, показав сыну путь, уводящий из жизни, вместо того, чтобы научить жить. Мать же была лишена дара любви, ни от чего не отказываясь и ничего не желая отдать, она требовала этого от других. Только любовь могла спасти Геллу, слишком рано вставшего на путь неравной борьбы. Та любовь, которая именуется общностью духовной судьбы, сочувствием, пониманием и безграничным доверием. Но Нато, его возлюбленная, гибнет: не по силам девочке справиться с отчуждением окружающих. Гибнет любовь подростков и в романе Отара Чиладзе «Шел по дороге человек». Гибнет от того, что и они явились искупительной жертвой жизненного опыта своих родителей. - «Они не были первыми людьми на земле, ...они должны были не начинать жизнь с самого начала, а продолжать или завершать то, что было уже давно начато другими». В роли жертвенного агнца оказался и мальчик Георга в романе «И всякий, кто встретится со мной».

   Три вышеназванных романа представляют человека во времени, от глубокой древности - времени царствования Аэта до начала XX в. Представлена разная социальная данность, и в то же время имеет место постоянство ситуаций, природа человека не изменилась, все те же пороки: трусость, тщеславие, сребролюбие, зависть - противостоят мужеству, справедливости и добру. Писатель возвращает нас к истокам нравственного опыта, к миру цветущего сада Даричанги, где не должен нарушаться закон вечности. Если люди не находят в себе сил противостоять злу, волшебный сад исчезает. Человеку необходимо сделать выбор. Только в конце жизни Фарнаоз - герой романа «Шел по дороге человек» - понимает библейскую истину: «претерпевший до конца спасется». Все его беды начались с нерешительности. В детстве любимый щенок провалился в выгребную яму, два дня скулил - никак не могли вытащить, а Фарнаоз не мог преодолеть отвращения к нечистотам и спуститься в яму, Это сделал прохожий нищий, не задумываясь и не брезгуя нечистотами. И щенок побежал за ним. «Если бы кто знал, как мне нужна собака» - вспоминает Фарнаоз слова нищего много лет спустя. Нужно доходить до конца, до конца отстаивать и право на любовь перед извращенной горьким опытом Малоло, «...да ему нужно было выйти ночью с топором на дорогу, гоняться в море за кораблями, подвести подкоп под царскую казну и сложить все богатства мира к ногам черноокой Малоло». Может быть, тогда бы она поверила в любовь. Но Фарнаоз выбрал, по его словам, самый легкий путь - убежать, а потом свалить вину на других, оттого он, будучи и великодушным и добрым человеком, никого не пригрел, не дал счастья. Если Бог когда-нибудь явится на землю, он придет к смелым. В себе, в собственной надежде и устремленности нужно искать силы. Дух борьбы, свободы воли - вот что спасет человека.

   Современная грузинская литература перекликается своими мировоззренческими установками с литературой предшествующих веков, Иосиф Тбилели, Тифлисский митрополит, автор исторической поэмы «Дид - Моуривиани», посвященной жизни и деятельности народного героя Моурава Георгия Саакадзе, воспевает борьбу, героические деяния - нам дано право на борьбу, это и сеть наша свобода, спасение души.

   Человек часто преодолевает не только внешние обстоятельства, но и самого себя. Проблема «маленького человека» часто возникает от неумения побороть в себе недостойные желания. Саба (роман «Железный театр») понимал, что все его несчастья - беды маленького человека. Откажись он от потерявшейся беспомощной Наты - и стал бы большим человеком, разрывающим цепь несчастий. Не погибла бы Нато - и мир наконец увенчался бы любовью. Но «не каждому дано умереть за ближнего своего». Как победить ад в душе Кайхосро, Малоло, как подняться над своей, не оставляющей надежд памятью? Борьба с самим собой, с гнусными понятиями отца, деда заставляет Александра искать брата, а не убить брата. Не случайно смысл грехопадения усматривают в переходе от первоначального рая, где человек еще не осознал своей свободы, к раю познанной свободы. Может быть, это высокое личностное самосознание обусловило появление грузинского слова «шамартеба», что означает последний взгляд человека в глаза судьбы, Бога.

 

 

 

 

Заключение

   Мы показали, каким образом можно перейти от постулирования непосредственных чувств и интеллекта, непосредственно к работе с подростком. Для этой цели мы разобрали - искусство, в частности художественную литературу. Словесное искусство в большей степени, нежели музыка, живопись, вязание, носит мировоззренческий характер, читатель, будучи знакомым с повседневно употребляемым словесным материалом, становится причастным к остро поставленным вопросам смысла жизни, добра и страдания. Наш выбор объясняется еще и тем обстоятельством, что художественная литература - единственный вид искусства, который входит в школьную программу. Мы доказали, что при оценке художественных образов педагоги часто не выдерживают искушения и «заковывают» воображение подростков в цитаты Белинского и Добролюбова; тем самым литература в школе утрачивает одну из важнейших особенностей искусства - эмоционально-причастное отношение читателя. Педагоги, случается, не учитывают социально-психологические моменты восприятия, что составляет основу нравственного и эстетического воспитания.

   Мы попытались показать направление разработки программы воспитания от эмоционального приятия к пониманию на уровне культуры чтения, знакомства с механизмами творческого мышления и непосредственной творческой деятельности

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Список литературы

1. Л. С. Выготский. Психология искусства. М. 1968;
2. Н. Козлова. Личность как система конструктов. Некоторые вопросы психологии теории Дж. Келли. Системные исследования. М. 1976;
3. Общественное мнение и современное искусство. «Курьер ЮНЕСКО», март, 1971, с. 31;
4. Поль Фресс, Жан Пиаже. Экспериментальная психология. М. 1975;
5. Самооценка эмоциональных состояний. Сб. Психодиагностические методы. М., 1976, с. 197;
6. http://www.ovsem.com/