Коммуникация как составляющая национальной безопасности

     Советская государственная идеология была просто отброшена. ...Постсоветская  идеологическая сфера стала формироваться... как гибрид западнистской... дореволюционной и советской идеологий. В Россию хлынул... поток западной идеологии. Он... овладел большей частью средств массовой информации. ...Западная массовая культура, являющаяся орудием идеологии западнизма, стала покорять души россиян, особенно новых поколений».

     Доктор  философских наук, профессор МГУ, академик А. А. Зиновьев обращал внимание, что нынешняя война Запада против нашей страны приобрела скрытую форму, выражающуюся, например, в т. н. глобализации (против т. н. "холодной войны" в советский период развития общества).

     «...Глобализация не новое явление, — пишет акад. А. А. Зиновьев. — Этот процесс начался сразу после Второй мировой войны. То, что творилось до этого, было лишь попытками, которые не увенчались успехом. А то, что началось после Второй мировой, — это война, весьма успешно осуществляемая. Эта война прошла стадию "холодной войны"... затем она вступила в стадию "теплой" войны... "Теплая" война — это когда к средствам "холодной" войны стали присоединяться средства горячей войны, новые средства, в особенности такие, как диверсионные операции глобального масштаба. Академик А.А. Зиновьев обращал внимание, что "холодная война" велась Западом против Советского Союза. «На этом этапе глобализации главной жертвой стала наша страна, советский социалистический блок, который был разгромлен, Советский Союз, который был разгромлен, социальная система нашей страны, которая была разгромлена. Произошел Распад Советского Союза, и ситуация, в которой мы оказались — это результат первого и второго этапа глобализации или, другими словами, мировой войны. Это сейчас Можно принимать как аксиому. Если это не принимать во внимание, все процессы, происходящие на планете, остается непонятными». «Естественно, возникает вопрос: а кто является активным субъектом этого, кто ведет эту войну?» — задается вопросом А. А. Зиновьев, обращая внимание, что во второй половине XX века произошел перелом в развитии человечества.

«Человечество вступило в стадию перехода от уровня общества к уровню сверхобщества, — говорит А. А. Зиновьев66. — Сверхобществом был Советский Союз, в этом смысле мы опередили человечество в социальном развитии на полвека. Запад сам устремился в этом направлении, и после Второй мировой войны, к концу XX века, западный мир стал интегрироваться и в западном мире стало формироваться сверхобщество западной системы. Оно сформировалось. И вот оно и ведет эту мировую войну.⁷

     Информационно-коммуникативная  составляющая национальной безопасности Росси в период военного конфликта в Чечне. Конфликт в Чечне получил название «первой российской телевизионной войны». Первая кампания, как признают все исследователи, была проиграна Россией, прежде всего в информационном плане. В качестве причин неуспеха приводят следующие. Во-первых, не работало оцепление, через него журналисты проходили к террористам, которые позировали и давали пространные интервью. Во-вторых, не был выделен представитель штаба для контактов с общественностью и СМИ: «Присутствие в зоне конфликта сразу нескольких высокопоставленных лиц противоречит принципам организации управления кризисной ситуацией».⁸

     В этом конфликте масс-медиа не были на стороне государства, СМИ освещали конфликт сочувственно по отношению  к боевикам. Подобная многозначность не может приносить успеха при воздействии на массовое сознание, когда требуется преобладание одной точки зрения, а не возможность выбора из нескольких. Удар по зрителю нанесли реальные картины военных действий, которые до этого были доступны только для военного человека. Кроме того, есть мнение, что информационная кампания, направленная на создание негативного отношения к войне, спонсировалась заинтересованными лицами из Чечни и стран дальнего зарубежья. Покупались пиар компании в прессе, направленные на дискредитацию армии, политиков, поддерживающих операции федеральных войск в Чечне, сориентированные на развитие пацифистских идей и трансляцию в общественное сознание различных панических настроений. Это выражалось в том, что российские СМИ «усиленно оплакивали судьбы беженцев из Чечни, десятками штамповались репортажи о «бедных солдатиках», «несчастных срочниках, которых подставили мерзавцы-командиры» и одновременно о «зверях-контрактниках», уничтожающих мирное население». Старательно формировались образы «генералов-идиотов». Российских слушателей, зрителей и читателей убеждали в том, что «бюджет не выдержит военных расходов». Кроме того, прочеченские агитаторы-пропагандисты доказывали, что сопротивление бандитам и налетчикам – занятие не для порядочных людей и, тем более, не для настоящих христиан. Присутствовало в СМИ и мнение, что «возмущенное зверствами российских войск» мировое сообщество ни за что нас не признает за цивилизованную страну и опять не даст кредитов».

     Во  время второй военной кампании в Чечне правительство кардинально изменило свою информационную политику, взяв под жесткий контроль внутригосударственное циркулирование информации о конфликте. Секретарь Совета безопасности РФ Сергей Иванов призывал СМИ последовательно вести информационную войну против чеченских террористов. «Если СМИ не доверяют официальным источникам, могут использовать чеченских информаторов, то главное – не пускать их в прямой эфир. Пять лет назад мы проиграли в этом, сейчас нельзя наступать на, те же грабли. Тем временем линия фронта продолжает пролегать в новом месте. Западные телекомпании периодически показывают кадры военных преступлений федеральных войск в Чечне. Эти акции считаются проявлениями информационной войны между Западом и Россией. «Крайне тенденциозной, а часто ложной и откровенно антирусской была осенью и зимой 1999/2000 г. та информация о войне в Чечне, которая публиковалась на страницах большинства западных газет и журналов. Очень редко публиковались сообщения официальных российских военных источников или даже не особенно объективных российских газет. Преимущество отдается до сих пор сообщениям из чеченских источников. В большинстве случаев эти сообщения являли собой дезинформацию, которую нет смысла опровергать».

     Тем не менее, в этот раз Россия одержала безусловную победу в информационной войне, результатом которой стало  то, что, по данным социологических опросов, среди россиян растет количество сторонников ввода федеральных войск в Чечню, а также тех, кто считает Чечню частью России. Несмотря на значительные людские потери со стороны военнослужащих и мирного населения, на возникновение сложной гуманитарной ситуации и постоянного давления (порой предвзятого и субъективного по своей сути) со стороны Запада, это существенным образом не сказывается на общественном мнении россиян в понимании ими предпринимаемых действий. К числу нового инструментария Чечни-2 следует отнести четкий вербальный отбор слов для описания ситуации. Таким новым словом стала зачистка. Весьма симптоматично его комментирует журнал «Итоги»: «Когда мы говорим очистить, уместно спросить себя: от чего? А слово зачистить даже грамматически устроено так, что такого вопроса не предполагает. Зачистить – и все тут. Поэтому человек, слыша в «Новостях» по сто раз на дню, что что-то там опять зачистили, и имея полное ощущение, что он в курсе событий, может в сущности весьма туманно представлять себе, что именно происходит». Петр Вайль перечисляет также другие замены: «Это не война, а антитеррористическая операция», «Идет освобождение территорий», «Федеральные войска заняли, федералы продвинулись». Сюда же можно добавить пример с употреблением/неупотреблением слова «граница» по отношению к Чечне. Поскольку пересечение границы предполагает акт агрессии, это слово быстро исчезло из лексикона. Чечня-2 показала возможности контроля масс-медийного пространства по следующим параметрам:

·         контроль вербальных обозначений, еще одним примером чего служат «ковровые/точечные бомбометания», которые, как и «зачистка», убирают из поля сознания смертоносный характер;

·        контроль визуальной картинки, в соответствии с которым на телеэкране отсутствует изображение раненых, потери техники со стороны федеральных войск;

·     контроль единства интерпретации, в данном случае было отдельное указание министерства Лесина, запретившего показ на телеэкране интервью со стороны боевиков.

     Соответственно, для западной аудитории активно порождалась идеология антитеррористической операции, что удачно вписывается в модель мира западного человека.

     Машина  информационно-коммуникативной войны в Югославии была запущена еще до начала военной операции НАТО. С одной стороны, начала формироваться установка на оправданность возможных решительных действий альянса во имя защиты прав человека, с другой, создавался образ фашистского агрессора в лице стран НАТО. СМИ, поддерживающие режим Милошевича, вели активную психологическую обработку югославского общества, именуя НАТО «варварами» и «агрессорами» и выставляя этнических албанцев «расой насильников», «обманщиков» и «недочеловеков». Западные СМИ тоже вносили свой вклад в то, чтобы создать из Милошевича демонический образ «врага номер один европейской демократии». НАТО предложили обществу хорошо продуманную пропагандистскую версию событий. Вторжение сил НАТО именовалось «гуманитарной акцией», общественное мнение активно убеждали в том, что военные действия направлены против одного человека и его военной инфраструктуры. Официальные лица настаивали на том, что «война ведется не с югославским народом». В очередной раз использовалась мифологема, что НАТО ведет «битву за западные ценности» и выполняет свою роль «защитника демократии».⁹

     Журналисты  часто не имели возможности проверить официальную информацию НАТО, особенно ту, что касалась численности потерь людей и технических потерь. Жертвы среди мирных жителей проходили по разряду «грубых ошибок» и «побочного ущерба», под излюбленной формулой натовских информаторов: «отдельные, случайные и неизбежные потери среди мирного населения». Многое впоследствии не подтвердилось – например, сообщения о массовом дезертирстве из югославской армии. НАТО предъявляли факты зверств сербской армии и стремились показать колонны албанских беженцев из Косово.

     В техническом плане война велась по разрушению сербской телекоммуникационной инфраструктуры. Усилия НАТО были больше нацелены не на компьютеры, подключенные к Web, а на радары, поскольку инфраструктура Интернета в Югославии развита слабо, и ее военные не использовали WEB для связи. Бомбовые удары наносились, прежде всего, по системам коммуникаций, телевизионным центрам и т.д.

     Если  действия вооруженных сил носили локальный характер, то информационная война с самого начала велась как мировая и тотальная, т.е. вовлекающая весь мир и каждого человека, слушающего или смотрящего новость. Иначе не могло быть при глобальном, всепроникающем характере современных СМИ. Если быть вполне точным и учитывать цель – защиту «западных ценностей», а, по сути, их распространение с цивилизованного Запада на «земли варваров», то эту информационную войну следует именовать также «идеологической».

     Использовались  все те же приемы «давления на психику», призванные пробудить сочувствие к  безвинно страдающим простым косовским албанцам и вызвать возмущение поведением власть предержащих, т.е. правительством Милошевича. Налицо была тенденция раскрутки спирали эмоций против «режима Милошевича».¹⁰

     Первый случай системного применения информационных технологий в военном конфликте оказался в фокусе внимания в связи с войной в Персидском заливе в 2001 г. В этой войне для информационного воздействия было выбрано два типа целевой аудитории: иракские солдаты и американское общественное мнение. В первом случае активно использовались листовки (их было сброшено 29 миллионов) и радио, которое транслировало свидетельства сдавшихся солдат, перемежавшиеся молитвами из Корана и сообщениями о направленности бомбовых ударов на следующий день. В результате 75% сдавшихся подтвердили, что на них повлияли листовки и радио. Кроме того, были организованы активные кампании по дезинформации противника, направленные на скрытие истинного места расположения войск. Журналистам, освещающим вторжение с моря, было предоставлено больше свободы, а освещение высадки десанта в пустыне было заблокировано. В результате информационные потоки на одну из тем стали более интенсивными. В прессе постоянно появлялись сообщения об обязательной высадке морской пехоты, об учениях десантно-амфибийного соединения, о разминировании противодесантных заграждений, подавлении авиацией огневых точек на берегу. В итоге, Ирак стал готовиться именно к данному варианту вторжения. Эти мероприятия сопровождались физическими действиями по разрушению иракских информационных систем – радио, компьютерной связи, элементов инфраструктуры, транспортных коммуникаций и т.д.

     Второй  тип аудитории – американское общественное мнение – формировался с помощью телевидения: было установлено, что чем больше зритель смотрел  ТВ, тем более уверенно он одобрял военные действия. Войну упаковали в мини-серии и стали показывать в прайм-тайм. Это была первая война, сопровождаемая прямой трансляцией с места событий на весь мир, первое грандиозное телешоу. Показателем эффективности информационных операций является тот факт, что Джорджа Буша в тот период поддерживало более 80% населения. В основе пропаганды войны в Заливе лежало изображение Ирака и его союзников как принципиально антидемократических государств. Психологическая война активно опиралась на использование метафор обеими сторонами. Буш объявил, что 3000 американцев в Кувейте являются «заложниками». Этот термин четко вызывает образы, связанные с терроризмом. Позиционирование иракцев как террористов было важным фактором объединения коалиции. Дополнительное сравнение Хуссейна с Гитлером дало четкий имидж, имевший сильный общественный резонанс.

     PR-обеспечение  информационной войны со стороны Грузии сыграло неоднозначную роль и подкосило национальную безопасность России. По утверждению американской газеты The Washington Post, в апреле 2008 года Грузией был подписан контракт, оцениваемый в $200 тыс., с американской консалтинговой фирмой Orion Strategies, принадлежащей Ренди Шенемани (на тот момент он был советником по внешней политике кандидата в президенты США Джона Маккейна). По утверждению британской газеты The Times, Грузией был также подписан контракт с одним из бельгийских PR-агентств. В дни конфликта бельгийские пиарщики рассылали в СМИ десятки электронных писем, в которых излагалась информация из зоны конфликта. Некоторые из этих писем содержали явные преувеличения, в частности, о якобы интенсивных бомбардировках Тбилиси или о захвате российскими войсками грузинского города Гори. Многие СМИ повторили эти сообщения без независимой проверки. Как писала газета The Times, «если бы грузинская армия была бы столь агрессивной, как пиар-кампания властей страны, то исход войны в Южной Осетии мог бы быть совсем иным».¹¹

     По  мнению доктора политических наук И. Н. Панарина, согласованность и синхронность выступления американских и европейских СМИ во время конфликта свидетельствует о том, что план информационного прикрытия кампании в Грузии разрабатывался не менее года, а информационная агрессия направлялась руководством США.

     События в Южной Осетии комментировали многие западные СМИ. Британский телеканал «Sky News» показал в новостном выпуске от 8 августа 2008 года видеосюжет об обстреле сёл Южной Осетии и столицы республики — Цхинвали грузинской артиллерией в ночь на 8 августа, а на следующий день сопроводил его сообщением, что «Россия ведёт обстрел территории Южной Осетии, входящей в состав Грузии». Однобокое освещение событий во время конфликта многими международными СМИ происходило с антироссийских позиций.