Биографические данные, характеристика творчества Николая Степановича Гумилева

Впоследствии, в своей взрослой жизни, поэт тоже не любил подчиняться. В его характере  была даже известная доля заносчивости, что вызвало две-три дуэли,5 о  которых он нам, смеясь, рассказывал: «Я вызван был на поединок — Под  звоны бубнов и литавр».

Хотя  братья и были разного характера, но они были очень дружны, что  все же не мешало им иногда подтрунивать друг, над другом. Когда старшему брату было десять лет, а младшему восемь, старший брат вырос из своего пальто и мать решила перешить его Коле. Брат хотел подразнить Колю: пошел к нему в комнату и, бросив пальто, небрежно сказал: «На, возьми, носи мои обноски!» Возмущенный Коля сильно обиделся на брата, отбросил пальто и никакие уговоры матери не могли заставить Колю его носить. Даже самых пустяшных обид Коля долго не мог и не хотел забывать. Прошло много лет. Мужу не понравился галстук, который я ему подарила, и он посоветовал мне предложить его Коле, который любит такой цвет. Я пошла к нему и чистосердечно рассказала, что галстук куплен был для мужа, но раз цвет ему не нравится, не хочет ли Коля его взять? Но Коля очень любезно, с улыбочкой, мне ответил: «Спасибо, Аня, но я не люблю носить обноски брата». Другой пример. Коля дал мне прочесть свое стихотворение, а я была в саду около дома. Села, читаю. В это время пришла племянница десяти лет и попросила поиграть с ней в мячик. Я встала и аккуратно положила листочек, где было написано стихотворение, на скамейку. Не прошло и двадцати минут, как пошел вдруг сильный дождь. Мы быстро вбежали в дом, а листочек я забыла на скамейке. Дождь прошел. Коля вышел в сад и — о, ужас! — видит продукт своего творчества промокшим от дождя. Он так обиделся за такое пренебрежение, что сказал: «Вам я никогда не посвящу ни одного стихотворения, даже ни одной строчки». Слово это, увы, сдержал.

Учиться Коля начал рано. Первоначальное обучение получил дома. С шестилетнего возраста он прислушивался к учению на уроках брата. В семь лет уже читал  и писал. С восьмилетнего возраста стал писать рассказы и стихи. Помню, А. И. многие из них сохраняла, держа  в отдельной шкатулке, обвязанной бантиком.

Зимою семья жила в Царском Селе, а  летом уезжала в имение Березки  Рязанской губ., купленное С. Я., чтобы дети могли летом пользоваться полной свободой, набирая сил и здоровья на просторе. Там мальчики много охотились, купались.

Когда семья жила в Петербурге, мальчики посещали гимназию Гуревича, которую  поэт очень не любил. Будучи уже взрослым, он говорил, что одна эта Лиговская  улица, где находилась гимназия, наводила на него бесконечную тоску. Все ему  там не нравилось. И был очень  рад, когда ему пришлось покинуть стены «нудной» гимназии.

Тогда С. Я. решил ехать всей семьей в  Тифлис и пробыть там некоторое  время. Семья Гумилёвых прожила  в Тифлисе три года. В 1900 году мальчики поступили во II тифлисскую гимназию, но отцу не нравился дух этой гимназии и мальчики были переведены в I тифлисскую гимназию. В Тифлисе Коля стал более общительным, полюбил товарищей. По его словам, они были «пылкие, дикие», и это ему было по душе. Полюбил он и Кавказ. Его природа оставила в Коле неизгладимое впечатление. Часами он мог гулять в горах. Часто опаздывал к обеду, что вызывало сильное негодование отца, который любил порядок и строго соблюдал часы трапезы. Однажды, когда Коля поздно пришел к обеду, отец, увидя его торжествующее лицо, не сделав обычного замечания, спросил, что с ним? Коля весело подал отцу «Тифлисский листок», где было напечатано его стихотворение — «Я в лес бежал из городов». Коля был горд, что попал в печать. Тогда ему было шестнадцать лет.

В 1903 году семья вернулась в Царское  Село. Здесь мальчики поступили в  Царскосельскую классическую гимназию. Директором ее был известный поэт Иннокентий Федорович Анненский. В первый же год Анненский обратил внимание на литературные способности Коли. Анненский имел на него большое влияние и Коля как поэт многим ему обязан. Помню, как Коля рассказывал, как однажды директор вызвал его к себе. Он был тогда совсем юный. Идя к директору, сильно волновался, но директор встретил его очень ласково, похвалил его сочинения и сказал, что именно в этой области он должен серьезно работать. В своем стихотворении «Памяти Анненского» Коля упоминает об этой знаменательной встрече:

...Я помню дни: я робкий, торопливый

Входил в высокий кабинет,

Где ждал меня спокойный и учтивый,

Слегка седеющий поэт.

Десяток фраз пленительных и странных

Как бы случайно уроня,

Он вбрасывал в пространства безымянных

Мечтаний — слабого меня.

Но  в гимназии Коля хорошо учился только по словесности, а вообще — плохо.6 По математике шел очень слабо.

Когда мальчики подросли, С. Я. продал свое имение Березки и купил небольшое  имение Поповка — под самым  Петербургом, чтобы мальчики не только на лето, но и на все праздники  приезжали в деревню набирать здоровья. Оба брата были сильно привязаны к дому, любили своей домашний очаг, и их всегда тянуло домой. Старший после окончания классической царскосельской гимназии по желанию отца поступил в Морской корпус, в гардемаринские классы, был одно лето в плавании, но так тосковал, что раньше времени вернулся домой. А поэт по настоянию отца должен был поступить в университет. Коля захотел поехать в Париж, и там поступил в Сорбонну. Но и он тоже сильно тосковал по дому и хотел даже вернуться, но отец не разрешил. В Сорбонне Коля слушал лекции по французской литературе, но больше всего занимался своим любимым творчеством и даже издавал небольшой журнал, где печатал свои стихи под псевдонимом.7 В Париже он начал мечтать о путешествиях, особенно тянуло его в Африку, в страну, где в полночь

...непроглядная  темень,

  Только река от луны блестит,

  А за рекой неизвестное племя,

  Зажигая костры — шумит.

Об  этой своей мечте хоть недолго  пожить «между берегом буйного Красного моря и Суданским таинственным лесом» — поэт написал отцу, но отец категорически  заявил, что ни денег, ни его благословения  на такое (по тем временам) «экстравагантное путешествие» он не получит до окончания  университета. Тем не менее Коля, не взирая ни на что, в 1907 году пустился в путь, сэкономив необходимые средства из ежемесячной родительской получки. Впоследствии поэт с восторгом рассказывал обо всем виденном: — как он ночевал вместе с пилигримами, как разделял с ними их скудную трапезу, как был арестован в Трувилле за попытку пробраться на пароход и проехать «зайцем». От родителей это путешествие скрывалось, и они узнали о нем лишь пост фактум. Поэт заранее написал письма родителям, и его друзья аккуратно каждые десять дней отправляли их из Парижа. После экзотического путешествия Петербург навел на поэта тоску. Он только и мечтал опять уехать в страну, где «Каналы, каналы, каналы, — Что несутся вдоль каменных стен, — Орошая Дамьетские скалы — Розоватыми брызгами пен» (Египет).

Вернувшись  в 1908 г. в Россию, Коля нашел С. Я. тяжело больным ревматизмом. Отец уже не выходил из кабинета, сидя в большом  кресле. А. И. неотлучно находилась при  муже, и войти в кабинет отца можно было только с его разрешения. В Петербурге Коля тогда весь отдался  своему творчеству. Он сблизился с многими поэтами и совершенно забросил занятия в университете. Это вызвало сильное недовольство отца, который упорно требовал, чтобы он закончил университет, и этот спор обычно кончался тем, что Коля обнимал отца, обещая серьезно взяться за занятия и окончить университет. Отец не особенно этому верил и был прав, своего обещания Коля так и не сдержал.

Будучи  от природы очень наблюдательным, Коля всегда подмечал у каждого слабые стороны, которые сейчас же высмеивал. Он вообще любил поддразнивать и  грешным делом насмехаться, но добродушно. Помню, пришел однажды товарищ, окончивший университет, и все старался, чтобы  мы обратили внимание на его университетский  значок. Коля это заметил и сказал: «Володя, повесь лучше твой значок на лоб, по крайней мере, не надо будет  тебе вертеться, чтобы его видели. Тогда всем ясно будет, что ты человек  науки!»

Подсмеивался  он и над племянником, который  ходил в Царскосельскую гимназию, как в университет, — когда вздумается. Способности дедушки-художника Сверчкова, видимо, перешли к внуку, и племянник днями и часами рисовал в ущерб учению. Подсмеивался и над матерью, добродушно, конечно, что она любила подчас читать Марлита, но как только замечал, что мать обижается, сейчас же подбегал и целовал ее. Его маленькая, двенадцатилетняя племянница как-то сказала, что прочла какую-то книгу и добавила: «Я ее взяла, потому что там хорошая печать». Коля сейчас же подхватил: «Ты, я вижу, выбираешь и читаешь книги по печати, а не по содержанию». Иногда он даже слишком приставал к ней, и она объявила, что боится «при дяде Коле рот открыть». Тоже искал случая высмеять сестру по отцу, Александру Степановну Гумилёву, по мужу Сверчкову. У нее была маленькая собачка Лэди, и она сильно оберегала собачку от «искушения» и зорко за нею следила. Как-то раз, спасая собачку (так выразился Коля), сестра упала и сильно повредила ногу. Доктор, лечивший ее, сказал: «Из-за собачки не стоило рисковать ногами». Но Коля, как бы волнуясь, заявил: «Помилуйте, доктор! Ведь это же Лэди! Сестра, наверное, была бы менее экспансивна и вряд ли чем-нибудь рискнула, если бы кому-нибудь из нас грозила такая же опасность».

Ранней  весной 1910 года С. Я. скончался. После  его смерти жизнь в семье Гумилёвых  сильно изменилась даже внешне. Отцовский  кабинет перешел Коле, и он в  нем все переставил по-своему. Как  часто добрые по существу люди бывают подчас неделикатны и даже эгоистичны! Помню, не прошло и семи дней, как  пришла ко мне в комнату расстроенная А. И. и жаловалась на колину нечуткость. «Не успели отца похоронить, — говорила она, — как Коля стал устраиваться в его кабинете. Я его прошу подождать хоть две недели, мне же это слишком тяжело! А он мне отвечает: я тебя, мамочка, понимаю, но не могу же я постоянно работать в гостиной, где мне мешают. Дмитрий и Аня так часто и надолго приезжают, что мне всегда приходится уступать им свой кабинет». Без ведома А. И. я сейчас же пошла убеждать Колю повременить, но мои доводы на него не подействовали, он только посмеялся над моей сентиментальностью.

В дом  влилось много чуждого элемента. Весною 25-го апреля этого же года поэт женился на Анне Андреевне Горенко (Ахматовой). Свадьбу отпраздновали  спокойно и тихо ввиду траура в  семье. В этом году Коля осенью поехал в Абиссинию, побывал в самых  малодоступных ее местах. В тропических  лесах охотился на слонов, в горах  со своим абиссинцем ходил на леопарда. Много рассказывал, заражая своими интересными впечатлениями племянника, так называемого Колю-Маленького (Сверчкова), юношу 17-ти лет, который объявил, что тоже хочет

...бродить  по таким же дорогам,

Видеть  вечером звезды, как крупный горох,

Выбегать  на холмы за козлом длиннорогим

На  ночлег зарываться в седеющий мох...

Коля-поэт обещал любимому племяннику в следующее  путешествие взять, его с собой, что и исполнил. Жена осталась дома. Из Абиссинии Коля навез много  всяких абиссинских мелочей.

В семье  Гумилёвых очутились две Анны Андреевны. Я — блондинка, Анна Андреевна  Ахматова — брюнетка. A. A. Ахматова была высокая, стройная, тоненькая и очень  гибкая, с большими синими, грустными  глазами, со смуглым цветом лица. Она  держалась в стороне от семьи.8 Поздно вставала, являлась к завтраку около часа, последняя, и войдя в столовую, говорила: «Здравствуйте все!». За столом большею частью была отсутствующей, потом исчезала в свою комнату, вечерами либо писала у себя, либо уезжала в Петербург. Те вечера, когда Коля бывал дома, он часто сидел с нами, читал свои произведения, а иногда много рассказывал, что всегда было очень интересно. Коля великолепно знал древнюю историю и, рассказывая что-нибудь, всегда приводил из нее примеры. Памятно мне любимое большое мягкое кресло поэта, доставшееся ему от покойного отца. Сидя в нем, он писал свои стихи. Творить Коля любил по ночам и часто мы с мужем — комната была рядом с его кабинетом — слышали равномерные шаги за дверью и чтение вполголоса. Мы переглядывались, и муж говорил: «Опять наш Коля улетел в свой волшебный мир».

В домашней обстановке Коля всегда был приветлив. За обедом всегда что-нибудь рассказывал  и был оживленный. Когда приходили  юные поэты и читали ему свои стихи, Коля внимательно слушал; когда критиковал — тут же пояснял, что плохо, что  хорошо и почему то или другое неправильно. Замечания он делал в очень  мягкой форме, что мне в нем  нравилось. Когда ему что-нибудь нравилось, он говорил: «Это хорошо, легко  запоминается», и сейчас же повторял наизусть. Коля и в семье был  строг к чистоте языка. Однажды  я, придя из театра и восхищаясь пьесой, сказала: «Это было страшно интересно!»  Коля немедленно напал на меня и  долго пояснял, что так сказать  нельзя, что слово «страшно» тут  совершенно неуместно. И я это  запомнила на всю жизнь.

Когда по вечерам вся семья оставалась дома, после обеда мать любила брать  сыновей под руку и ходить взад и вперед по гостиной; тут сыновья  очень трогательно оспаривали друг у друга, кто возьмет мамочку  под руку, а кто обнимет. Обычно после долгого торга мать, улыбаясь, сама разрешала спор — одного возьмет  под руку, а другого обнимет, и  все трое маршировали по комнате, весело разговаривая. Но редко приходилось  нам проводить вечера «уютным  кустиком», как говорил Коля; обыкновенно  кто-нибудь нарушал нашу семейную идиллию.

В начале 1911 года Анна Ивановна купила дом в  Царском Селе на Малой ул. 15. Она  видела, что слишком много денег  тратится зря. Купила прелестный двухэтажный  дом и тут же небольшой, тоже двухэтажный  флигель с садиком и хорошеньким  двориком. А. И. с падчерицей и внуками  занимали верхний этаж, поэт с женой  и я с мужем — внизу. Тут  же внизу находилась столовая, гостиная и библиотека. После своего второго  путешествия в Африку Коля внес в  дом много экзотики, которая ему  всегда нравилась. Свои комнаты он отделал  по своему вкусу и очень оригинально.

Вспоминается  мне наша чудная библиотека, между  гостиной и колиной комнатой. В библиотеке вдоль стен были устроены полки, снизу до верху наполненные книгами. В библиотеке во время чтения было принято говорить шепотом. Для поэта библиотека «святая святых», и он не раз повторял, что надо держать себя в ней, как в настоящей библиотеке. Посредине находился большой круглый стол, за которым читающие чинно сидели.

С годами Коля стал очень общительным. Имел много  товарищей и друзей. Дружил с И. Ф. Анненским, Вячеславом Ивановым и  многими другими. Часто бывали Городецкий и Блок. Дом Гумилёвых был очень  гостеприимный, хлебосольный и радушный. Хозяева были рады всякому гостю, в которых не было недостатка везде, где бы Гумилёвы ни жили. Я очень  любила, когда поэт устраивал литературные вечера. Вспоминаю один эпизод. Однажды  один молодой поэт читал с жаром  и увлечением свою поэму. Царила полная тишина. Вдруг раздался равномерный, громкий храп. Смущенный и обиженный, поэт прервал чтение. Все переглянулись. Коля встал. Окинул взором всех слушателей и видит, все сидят чинно, улыбаются, переглядываются и ищут храпящего  гостя. Каково же было наше удивление, когда виновником храпа оказалась  собака Молли, бульдог, любимица Анны Ахматовой. Bсe много смеялись и долгое время дразнили молодого чтеца, называя его Молли.