Зарубежный опыт в решении социологической проблемы мулькультурализма

Теоретической разработкой этого курса занялись австралийские левые интеллектуалы, которые и смоделировали идеологию  мультикультурализма. По их мнению, парадигму англо-кельтского доминирования следовало заменить моделью многоукладной организации общества, при которой мозаика культур различных народов способствовала их взаимообогащению и дополнению.

К сожалению, никто из экспертов в то время  не ставил вопрос об этнических особенностях нового потока иммигрантов и их культурной совместимости с основной массой населения страны, хотя опыт сложных  взаимоотношений белых и коренных австралийцев – аборигенов должен был неизбежно подтолкнуть к  нему. Не бралось в расчет и общественное мнение, хотя результаты большинства  опросов середины 1960х – начала 1970х гг. показывали как минимум  настороженное отношение граждан  АС к массовому наплыву мигрантов  из Азии. Причем лишь 3% опрошенных позитивно  отнеслись к идее “сегрегации  мигрантов в их собственных этнических группах”, а в 90% высказались за поощрение  новоприбывших “смешиваться с англо-говорящими австралийцами”.

Как бы то ни было, идеи культурного плюрализма стали основой многочисленных официальных  документов правительства АС в последней  трети XX - начале XXI в. Суть политических программ сводилась к поощрению этнических различий как важнейшего условия будущего развития австралийского общества. Отсюда следовало признание права каждого гражданина АС “на культурную идентичность, социальную справедливость и экономический успех” при условии “лояльности к Австралии и принятия базовых ценностей и принципов демократического общества: Конституции, парламентаризма, верховенства закона, терпимости и равенства, свободы слова и религии, английского как национального языка, права других выражать свои взгляды”. Основная же цель такой политики, кстати, официально разделяемая представителями меньшинств, заключалась в “содействии социальной гармонии австралийского общества, состоящего из групп с различной культурой”.

Эти декларации подкрепляли организационные решения, которые создали особую институциональную  структуру мультикультурализма, включавшую:

- государственные  институты – Министерство по  делам иммиграции, мультикультурализма и коренных жителей; Министерство по вопросам гражданства и мультикультуры; Управление по делам мультикультуры и т.д. – разрабатывают общую стратегию содействия развитию этнических сообществ; распределяют бюджетные средства на нужды их культурного развития;

- публично-правовые  учреждения – Специальная служба  радиовещания; Фонд общественного  вещания; Управление по муниципальному  культурному развитию; Мультикультурный фонд 200-летия Австралии – ответственны за проведение конкретных программ в интересах этнических диаспор Австралии (образование, СМИ на языках меньшинств, помощь многодетным семьям и т.п.);

- органы  местного самоуправления – осуществляют  техническую поддержку культурным  инициативам: предоставляют помещения  под национальную школу, культурный  центр, землеотвод под культовые  сооружения и пр.

Таким образом, в АС была создана разветвленная, охватывающая все уровни власти система институтов, нацеленных на правовое, интеллектуальное, консультативно-техническое и финансовое содействие представителям этнических меньшинств, которая вдобавок имела устойчивую тенденцию к росту. В 1994 г. для помощи правительству был дополнительно создан Национальный консультативный совет по мультикультурализму (позднее переименован в Совет для мультикультурной Австралии).

Но этническая Австралия захотела большего. Так, в 1999 г. в рекомендациях Совета для  мультикультурной Австралии появилось требование ввести квотированное представительство меньшинств не только в публичных и общественных структурах, но и в образовательных учреждениях и даже в частном секторе. И хотя правительство, естественно, отвергло предложение о системе процентных норм (отказ мотивировался тем, что в круг его полномочий не входит право указывать предпринимателям, кого и на какую должность им брать), тем не менее, в интересах диаспор была развернута Программа партнерства в области продуктивного разнообразия, предусматривавшая ряд поощрительных мер для бизнесменов, отдающих часть рабочих мест этникам.

Столь выгодные условия, конечно же, повысили иммиграционную привлекательность АС. Но в первую очередь представившимися возможностями  воспользовались жители соседних, азиатских  стран, миграция из которых в количественном отношении стала преобладающей, поскольку в большинстве случаев  въезд их осуществлялся по программе  воссоединения семей. Причем в отличие  от иных иммигрантов представители  азиатских народов предпочитают селиться компактно, и в результате ряд районов в крупных городах  приобрел яркую национальную окраску.

В австралийских  СМИ подобная практика обычно дает повод для эйфории: сторонники мультикультурализма видят во всем этом символ растущей толерантности, а в связывании австралийского опыта с опытом других стран – краеугольный камень будущего Австралии. Безусловно, она приобрела за счет массовых миграционных потоков немало достойных и даже именитых граждан, среди которых – известные бизнесмены, политики, ученые, врачи, деятели искусства, квалифицированные рабочие. Улучшилась и демографическая ситуация: в стране со стареющим основным населением соотношение показателей рождаемости и смертности стало более позитивным. В этом контексте нельзя не отметить и некоторое увеличение количества межрасовых браков, дети от которых, как правило, вполне обоснованно относят себя к австралийцам. Правда, что касается культурных инноваций, вносимых мигрантами в рутину местной жизни, то их вклад в основном ограничился возросшим разнообразием австралийской кухни и фольклорными фестивалями, регулярно проводящимися в крупных городах АС.

Однако  последовательное осуществление АС политики мультикультурализма в последние десятилетия XX в. сопровождалось и значительными издержками. Например, проблема нелегального въезда, обострившаяся с 1999 г., когда Северное побережье страны было буквально атаковано судами индонезийских контрабандистов, перевозивших сотнями выходцев из Афганистана и Ирана, привлеченными слухами о неслыханных благах для беженцев. Нелегальные мигранты, помимо расходов на их содержание (бесплатная медицинская помощь, на которую нелегалы имели право до принятия решения о предоставлении им статуса беженца), способствовали росту напряженности в австралийском обществе. Также, бежавшие из-под опеки органов иммиграции нелегалы (прежде всего те из них, кто скрывал по определенным причинам свое истинное прошлое), находившие убежище у своих австралийских соотечественников, пополняли ряды этнической преступности. Более свободные в оценках СМИ свидетельствуют о специализации противоправной деятельности среди представителей различных этнических групп. Так, вьетнамцы чаще других замешаны в торговле героином; выходцы из арабских стран “отметились” в области сексуальных насилий. Китайский криминал проявлял себя в нарушениях визового режима, подкупе должностных лиц, масштабных аферах и т.п.

Издержки  политики мультикультурализма не ограничиваются перечисленными поверхностными явлениями, затрагивая более глубокий пласт межкультурного взаимодействия. Созданные властями АС преференции для этнических меньшинств, по существу, изменили формат адаптационных процессов: общинная структура организации диаспор позволила их членам воздерживаться даже от частичного, внешнего принятия принципиальных и второстепенных требований нового окружения. В результате австралийское общество, согласившись на мультикультурализм как путь достижения гармоничного единения, столкнулось с “сегрегацией наоборот” – добровольным обособлением представителей этнических групп, поддержанием ими культурной дистанции, приводящей к замыканию иммигрантов в рамках их сообществ, нацеленности на “свои” связи, ориентиры и установки, часто далекие от плюрализма и толерантности. Особенно отличаются неприятием последних категорий мусульмане из стран Ближнего и Среднего Востока: по их же собственному утверждению, в рамках их представлений “многие западные реалии не имеют никакой ценности”.

Стремление  существовать в пределах своей этнической ниши стимулирует и процесс социальной маргинализации. Как показывает опыт, среди представителей азиатских меньшинств, особенно беженцев, установка на персональный успех и интеграцию в систему связей австралийского социума не стала доминирующей. Большая их часть предпочла статус маргинала, благо, социальная помощь, направляемая добровольным объединениям этнических меньшинств (ДОЭМ) государством, это позволяет. Такие люди обычно образуют в крупных городах мультикультурные кварталы особого типа.

Вероятно, негативные социальные аспекты мультикультурализма не были бы столь шокирующими, если бы он оправдал надежды на создание модели толерантных, бесконфликтных межэтнических отношений. Но более чем тридцатилетний опыт АС показывает, что достичь такого состояния полностью невозможно. Обосновавшиеся в стране мигранты не только привезли из стран исхода старые споры и конфликты, но и способствовали возрождению отдельных форм этнической нетерпимости.

Итак, австралийский  опыт показывает, что гуманные принципы толерантности и культурного плюрализма в реальной практике, к сожалению, имеют тенденцию превращаться в законодательное закрепление за этническими диаспорами дополнительных прав и льгот. Поэтому вместо социального и гражданского единства, ожидаемого обществом, в нем, напротив, четко наметились новые линии раскола, прежде всего по этническому признаку.

Как отметил  австралийский политолог К. Джоппке, установки мультикультурализма, по сути, изначально отвергали универсальные принципы равноправия, выработанные в течение последних столетий западными цивилизациями, ибо строящаяся на такой основе политика «скорее замораживает, чем растапливает границы между группами и культурами в иммигрантских обществах. В торжестве этничности и групповой идентичности теряется единство гражданства».

У рядовых  австралийцев, воспитанных в условиях плюрализма и толерантности, продолжают усиливаться недоверие и тревога  относительно иммиграции из Азии,особенно нелегальной. АС по праву славился традицией приема беженцев: в теперь уже далеком 1979 г. предоставление убежища вьетнамцам одобряли 53% его граждан. А в 2001 г. большинство населения страны (68%) поддержало непривычно жесткую позицию правительства Д. Говарда по отношению к нелегалам; в 2002 г. ее разделяло уже 80% - невиданное для Австралии единство мнений. Пытаясь понять причины этого феномена, представители интеллектуальных кругов Австралии заговорили о глубоком разрыве и взаимном непонимании между культурной элитой страны, придерживающейся акцентировано либеральных воззрений, и ее обывателями. Существует также и версия, объясняющая рост националистических настроений шоковым эффектом от террористических актов в Нью-Йорке (сентябрь 2001 г.) и на индонезийском острове Бали (октябрь 2002 г.), где погибло около 200 туристов, половина которых была австралийцами.

Поддержка Австралией антитеррористической коалиции, возглавляемой США, ее участие в  военных операциях в Афганистане  и в Ираке стало еще одним  испытанием мультикультурализма на прочность. Так, некоторые лидеры арабской диаспоры АС, пугая обывателя новой волной террора и большими убытками в торговле с арабскими странами, солидаризировались с пропагандой экстремистских исламских международных организаций и режимом С. Хусейна. Это, естественно, не добавило симпатии им симпатий среди остальных граждан. Так, многие австралийцы боятся употреблять слово «мусульманский» по отношению к террористам, чтобы не раздражать меньшинства и не казаться расистами. Одновременно, как отмечают некоторые СМИ, среди австралийских мусульман также растет страх перед неизбежной, по их мнению, агрессивностью соседей, из-за чего они стараются не посещать лишний раз ближайший торговый центр. Другими словами, опасность, даже не реальная, а иллюзорная, лишь породила новый всплеск взаимных фобий и разобщенности.

Современное демократическое государство не может отгородиться от миграционных потоков, и, следовательно, от вброса инокультурного компонента. А коль скоро этническая гетерогенность – объективная данность, отрицать в настоящее время саму концепцию мультикультурализма непродуктивно.

Практический  опыт АС уже важен для нас демонстрацией  того, что политика поддержки культурной многоукладности в нынешнем своем виде – весьма дорогостоящее начинание. Оно требует, помимо больших бюджетных средств, стабильной государственности и развитого гражданского общества как предпосылок ее проведения. Вдобавок мультикультурализм рассчитан на долговременную перспективу: немедленно принести ощутимые положительные результаты он не в состоянии.

Рядовые австралийцы забывают об основной цели мультикультурализма – гражданском единении. Австралийский социолог К. Беттс в связи с этим указывала на важность и необходимость воспитания у людей чувства причастности к единству нации, естественно, не в расистском, а в культурном значении данной категории, как чувства общей ответственности за свое коллективное будущее. Основной вектор государственного регулирования межэтнических коммуникаций должен быть направлен не на утрирование категории “этническое разнообразие”, но на преобладание понятия “национальное единство”, невзирая на этнические корни.

К сказанному остается добавить ряд соображений  по регулированию иммиграции, возникающих  при анализе австралийского мультикультурализма. Оно требует большей осторожности в отборе кандидатов на гражданство: сугубо формальные критерии (возраст, образование, профессия, состав семьи) должны дополняться оценкой этнокультурной дистанции между старожилами и потенциальными новоселами. Хотим мы или нет, различия в менталитете каждого этноса существуют, и психологи настоятельно рекомендуют помнить о них при кросскультурных контактах.

2.2 Особенности интеграции этнических меньшинств во Франции

Франция среди государств Европы занимает особое место как страна с крайне пестрым  коренным населением, к которому за последние полвека добавилось значительное число иммигрантов неевропейского происхождения.

Можно выделить пять направлений, исследование которых  позволит оценить успешность прохождения  процесса интеграции: 1) круг общений, включающих соседские, семейные и дружеские  контакты; 2) национальная самоидентификация; 3) культурные практики, которые позволяют  оценить успешность интеграции через  фиксацию изменений в языке общения, ценностях, в религиозной практике и т.д.; 4) вовлеченность в политический процесс; 5) получение образования  и положение на рынке труда.