Преподобный Варсонофий

 

Но он на мою просьбу молчал

Вспоминает  духовное чадо старца: «Я поехал в Москву, потом в Казань и Саровскую  Пустынь. Перед отъездом я спрашивал  у старца благословения, но он на мою  просьбу молчал. Я три раза повторил свою просьбу. Тогда он нехотя сказал: «Ну, Бог благословит». Меня это несколько  озадачило, и когда я приехал  в Саров, то оказалось, что там была чёрная оспа, и были умирающие из паломников и монахов. Пробыл я там два дня, а в Дивееве так и не был, так как возница мой отказался везти, говоря, что дорога очень плохая. Тогда я понял нерасположенность старца к этой поездке».

 

Так оно и сбылось

Духовный  сын Старца, священник Василий  Шустин вспоминал о своих встречах с отцом Варсонофием. Будучи студентом, он с приятелями, тоже студентами, приехал к Старцу: «Как только мы, втроём, вступили в коридор, дверь из кельи старца отворилась, и он, в необыкновенной красоте, предстал перед нами, - высокого роста, статный, величественный, с головой, покрытой белыми серебристыми волосами, без всякого оттенка желтизны. На лице его была ласковая улыбка. Он распростёр руки и сказал: «Наконец-то давно ожидаемая мной троица ко мне явилась. Что вы так долго собирались приехать сюда? Я вас ждал. Пожалуйте, пожалуйте сюда». И принял нас к себе в келью... Келья была небольшая; в углу помещалось несколько образов с лампадой, перед ними стоял аналой. Обстановка комнаты состояла из стола, дивана и трёх кресел. Часть комнаты была отделена занавеской, за которой помещалась постель старца. По стенкам висели портреты прежних старцев.

...Старец  посмотрел на меня и сказал: «Болит моё сердце за тебя, ты не кончишь института. Почему  – не знаю, но не кончишь». Позже,  в другие мои посещения Оптиной, он мне говорил: «Брось институт и помогай отцу». Но я был увлечён институтом, мне хотелось приобрести знания, я и говорю Батюшке: «Дайте мне поучиться, меня интересует это». Он посмотрел на меня с улыбкой и сказал: «Ну, если хочешь, учись, только всё равно не кончишь». Так оно и сбылось: сначала болезнь моя, затем немецкая война, и, наконец, гражданская, не дали мне кончить института».

 

Какая перемена произошла в ней!

Как-то старец, гуляя со своим духовным сыном, священником Василием Шустиным по скиту, остановился перед гробницами монахов и стал благословлять могилы: «Это могилки моих духовных детей. Вот здесь похоронен приват-доцент Московского университета Л. Он был математик и астроном! Изучая высшие науки, он преклонился перед величием творения и их Создателя. Жена Л. была доктором медицины. Работая в клинике, она влюбилась в одного профессора и бежала в Париж вместе со своими детьми. Л. очень горевал, и по прошествии нескольких лет, приехал к нам, чтобы найти здесь облегчение своему горю. Здесь он, по Божиему соизволению, опасно заболел воспалением лёгких. Случай был очень тяжёлый. Я видел, что он скоро умрёт и предложил ему удалиться совсем от мира и принять пострижение. Уже очень много времени он не имел никаких сведений о семье. Л. подумал и согласился; через несколько дней он, постригшись, скончался, приняв схиму. Теперь он среди ликов ангельских!

Через несколько месяцев явилась в  скит одна очень экзальтированная дама, и стала кричать: «Дайте мне моего  супруга!» Сначала я не понял, что она хочет, но потом разобрал, что она говорит о Л. Я сказал ей, что её муж находится среди ангелов... Тогда она начала говорить о себе, гордиться своими знаниями: «Я изучила иностранных двенадцать языков, и приобрела известность своими работами заграницей». Она думала, что её научный ценз откроет ей двери скита. Я ей сказал, что, хотя она и знает много языков, но одного самого главного языка не знает, - это языка ангельского. Она иронически спросила: «Где такой язык?» Я ответил: «Чтобы знать его, нужно читать Священное Писание. Это и есть язык ангельский». Она объявила, что здесь ей более нечего делать, и что она сейчас же отправляется за границу читать лекции в швейцарском университете. Я просил её прислать мне письмо, когда жизнь её будет для неё тяжела, и сказал, что она ещё раз приедет сюда. Она засмеялась и удалилась.

Через несколько месяцев она прислала мне письмо из Швейцарии, где писала, что она очень несчастна. Её гражданский  муж изменил ей и покинул её, уведя с собой её детей. Она  уже, по моему совету, начала читать Евангелие и нашла много интересного. В письме она предложила мне несколько  вопросов. Для разрешения их я предложил  ей приехать к нам. Она приехала и  прожила довольно долгое время, а  затем стала приезжать по несколько  раз в год. И сделалась верующей, доброй. Она была очень богата, и  всё имущество раздала бедным. Какая перемена произошла в ней! Мудрость мира явилась безумием перед  Богом». (Впоследствии, отец Василий  видел её, по его словам, она сделалась  очень скромной, и когда батюшка  входил в приёмную, бросалась в  ноги).

 

Не быть самоуверенной

Мария Васильевна Шустина, духовное чадо старца, вспоминала: «В другой раз старец предупредил одну молодую монахиню не быть самоуверенной. Но вскоре она сама вызвалась читать Псалтирь в церкви по умершему и отказалась от сотрудничества других монахинь. В полночь она почувствовала страх, бросилась бежать и защемила дверью свою одежду. Утром её нашли на полу в нервной горячке. Пришлось её поместить в лечебницу, где она пробыла год и вернулась с седой головой».

 

За молитвы Батюшки

Княжна  Елена Андреевна Воронова, духовное чадо Батюшки, вспоминала о том, как  приехала она в Оптину вся больная, после жестокого плеврита, с больными лёгкими. К тому же у неё стремительно ухудшалось зрение: один глаз совсем не видел, и лучшие столичные окулисты ей говорили, что не только этому глазу уже никогда не вернуть зрения, но что и другому глазу угрожает такая же опасность. Отец Варсонофий благословил её искупаться в источнике Преподобного Тихона Калужского. Стояли морозы, выли снежные бури. Но Елена Андреевна была верным чадом Батюшки, и выполнила всё наказанное за послушание.

Позднее в письме она писала: «За молитвы  нашего Батюшки я купалась в источнике  Преподобного Тихона. Когда надевала бельё, оно от мороза стояло колом, как  туго накрахмаленное. Двенадцать вёрст  от источника до станции железной дороги я ехала на извозчике... Волосы мои мокрые от купанья превратились в ледяные сосульки. Насилу оттаяла  я в тёплом вокзале и в вагоне и – даже ни насморка! От плеврита не осталось и следа. Но что воистину чудо великое милости Божией и  Угодника Преподобного Тихона, это  то, что не только выздоровел мой  заболевший глаз, но и другой, давно  погибший, и я теперь прекрасно  вижу обоими глазами!»

 

Исцеление бесноватого

Чета  Нилусов, придя однажды на благословение к Старцу, присутствовали при изгнании им беса из приведённого к нему человека. В этот раз от Старца потребовалось немало духовных сил. Бесноватый был в неистовой ярости, изрыгал на отца Варсонофия злейшую брань, называя его всё время полковником и готовый наброситься на него. Старец потом объяснил Нилусам, что это был редкий и трудный случай, когда пришлось иметь дело с бесом полуденным, который является одним из наиболее лютых и трудно изгоняемых. Об этом бесе упоминается в девяностом псалме: «от сряща и беса полуденного».

 

О брани с духами поднебесной

Шамординская монахиня Александра (Гурко) рассказывала: «Собрал однажды батюшка отец Варсонофий несколько монахинь, своих духовных дочерей, и повёл с ними беседу о брани с духами поднебесной. Меня почему-то посадил рядом с собой, даже настоял, чтобы я села поближе нему. Во время беседы, в то время как батюшка говорил о том, каким страхованиям бывают подвержены монашествующие, я вдруг увидела реально стоящего неподалёку беса, столь ужасного видом, что я неистово закричала. Батюшка взял меня за руку и сказал: «Ну что же? Ты теперь знаешь?» Прочие же сёстры ничего не видели и не понимали из того, что произошло».

 

Духовные советы

 

Во  время бесед с духовными детьми старец Варсонофий говорил:«Есть разные пути ко спасению. Одних Господь спасает в монастыре, других в миру... Везде спастись можно, только не оставляйте Спасителя. Цепляйтесь за ризу Христову - и Христос не оставит вас.

Говоря  о мире, считаю долгом сказать, что  под этим словом я подразумеваю служение страстям, где бы оно не совершалось, можно и в монастыре жить по-мирски. Стены и черные одежды сами по себе не спасают.

Верный  признак омертвения души есть уклонение  от церковных служб. Человек, который  охладевает к Богу, прежде всего, начинает избегать ходить в церковь, сначала  старается прийти к службе попозже, а затем и совсем перестает  посещать храм Божий. Ищущие Христа обретают Его, по неложному евангельскому слову: "Стучите и отверзется вам, ищите и обрящете", "В доме Отца Моего обителей много". И заметьте, что здесь Господь говорит не только о небесных, но и о земных обителях, и не только о внутренних, но и о внешних.

Каждую  душу ставит Господь в такое положение, окружает такой обстановкой, которая  наиболее способствует её преуспеянию. Это и есть внешняя обитель, исполняет  же душу покой мира и радования - внутренняя обитель, которую готовит Господь любящим и ищущим Его.

Нужно помнить, что Господь всех любит  и обо всех печется, но если, и  по человечески рассуждая, опасно дать нищему миллион, чтобы не погубить его, а сто рублей легче могут поставить его на ноги, то тем более Всеведущий Господь лучше знает, кому что на пользу. Нельзя научиться исполнять заповеди Божии без труда, и труд этот трехстатный: молитва, пост и трезвение.

Самое трудное - молитва. Всякая добродетель от прохождения обращается в навык, а в молитве нужно понуждение до самой смерти. Ей противится наш ветхий человек, и враг особенно восстает на молящегося. Молитва - вкушение смерти для диавола, она поражает его. Даже святые, как, например, преподобный Серафим, и те должны были понуждать себя на молитву, не говоря уже о нас, грешных.

Второе  средство - пост. Пост бывает двоякий: внешний - воздержание от скоромной пищи и внутренний - воздержание всех чувств, особенно зрения, от всего нечистого  и скверного. Тот и другой неразрывно связаны друг с другом. Некоторые понимают только пост внешний. Приходит, например, такой человек в общество, начинаются разговоры, осуждение ближних, он принимает в них деятельное участие. Но вот наступает время ужина. Гостю предлагают котлеты, жаркое... Он решительно заявляет, что не ест скоромного.

 

- Ну, полноте, - уговаривают хозяева, - скушайте, ведь  не то, что в уста, а то, что  из уст.

 

- Нет, я  насчет этого строг.

 

И не понимает такой человек, что он уже нарушил  внутренний пост, осуждая ближнего.

Вот почему так важно трезвение. Трудясь для своего спасения, человек мало-помалу очищает свое сердце от зависти, ненависти, клеветы, и в нем насаждается любовь».

 

Не допустили меня к Толстому

Оптину за все время своей монашеской жизни преподобный Варсонофий покидал лишь несколько раз — только по послушанию. В 1910 году, также «за послушание», ездил на станцию Астапово для напутствия умиравшего Л.Н. Толстого. Ранее Старец говорил в беседе с чадами: «Великое зло – это толстовское учение, сколько оно губит молодых душ. Раньше, Толстой, действительно был светочем в литературе, но, впоследствии, его фонарь погас, и он очутился во тьме, и как слепой он забрёл в болото, где завяз и погиб». Впоследствии, отец Варсонофий с глубокой грустью вспоминал: «Не допустили меня к Толстому... Молил врачей, родных, ничего не помогло... Хотя он и Лев был, но не смог разорвать кольцо той цепи, которою сковал его сатана». Старцу всегда было трудно рассказывать об этом, он очень волновался.

 

 

Чувствую усиление бурь...

В 1910 году, летом, Старец тяжело заболевает. Его духовный сын, отец Николай, писал  в дневнике: «Пошёл я с Батюшкой ко бдению, но Батюшка постоял очень немного и, позвав меня, пошёл из храма домой и сразу лёг в постель... Ему становилось всё хуже и хуже, был сильный жар и трясла лихорадка... приходили отец Нектарий и отец архимандрит Ксенофонт...» Отца Варсонофия постригли в схиму, и на следующий день ему стало легче. Отец Николай вспоминал слова Старца: «Схима – это край: или смерть или выздоровление. Я чувствую, что схима меня подняла. Мне надлежало умереть, но дана отсрочка. Отец Нектарий теперь мой восприемный отец... Я чувствую, что началась во мне новая жизнь... Чувствую усиление бурь. Я не думал, что получу успокоение, но не думал также, что они так усилятся... »

Отца  Николая потрясли слова Старца, который  по глубочайшему смирению, говорил  об ошибках в своей жизни и  о том, что не хватило ему времени  на покаяние: «Я умирал и по чьим-то молитвам воскрес. Думал, что уже  не встану... Значит, не сегодня-завтра конец и придётся предстать престолу Божию... С чем явлюсь? Что буду отвечать? Оглянулся назад – здесь пробел, здесь промах, то не кончено, это не сделано – одни ошибки. Страшно! Ну да вот, видимо, смилостивился Бог, оставил ещё время на покаяние».

Отец  Николай вспоминал: «Жутко было слышать  эти речи: если Батюшка, оглянувшись  на свою жизнь, видел в ней одни промахи и ошибки, то, что увидели  бы мы в прошлом, если только получили бы надлежащую остроту зрения?»

 

Верно, так угодно Господу, и я  спокоен

В 1912 году преподобного Варсонофия назначают настоятелем Старо-Голутвина Богоявленского монастыря близ города Коломны с возведением его в сан архимандрита. Смиренно просил он оставить его в скиту для жительства на покое, просил позволить ему остаться хотя бы и в качестве простого послушника. Но, несмотря на великие духовные дарования старца, нашлись недовольные его деятельностью: путем жалоб и доносов он был удален из Оптиной.

Вот что говорил он сам по этому  поводу: «Началось с того, что  были доносы на отца архимандрита Ксенофонта о порубке лесов, Скит был в стороне, так как дело касалось монастыря. Доносы были ложны, леса оказались целы. Скит вступился за архимандрита и его отстоял. Тогда враг напал на грешного игумена Варсонофия и, как видите, изгнал его из Оптиной Пустыни. Приехал архиерей из какой-то чужой епархии, начал производить ревизию монастыря, а затем побывал и в Скиту. Сказали ему, что у нас давно старчество... Тогда он решил, якобы для насаждения старчества в других местах, перевести меня в заброшенный монастырь в Коломну. Воле Святейшего Синода я повинуюсь, как воле Божией, но просил себе милости оставить меня здесь простым монахом, но было отказано. Верно, так угодно Господу, и я спокоен».