Роджер Бэкон как основатель опытной науки

5

или Сам дает нам это знание в праопыте, или оно достигается в нашем внутренем

опыте или внешнем опыте. 
Поэтому знание, исходя от Бога, не может противоречить вере, наука не может противоречить религии , наука помогает познанию Бога, а знание помогает в богословии , упорядочивая богословское знание, систематизируя и снабжая богословие своими аргументами .Знание должно укреплять веру. Оно есть средство обращения атеистов и еретиков .Поэтому христианство  
является гарантом знания. 

Роджер ввел понятие «экспериментальная наука». Она наиболее совершенна, «всем служит и удивительным образом дает уверенность; она не опирается на логические аргументы, какими бы сильными они ни были, потому что они не доказывают истину, если одновременно с ними не присутствует опыт, касающийся вывода».

Оставалась еще  проблема высших истин Священного Писания. Роджер считал, что Библия требует  не только почитания, но и критического анализа. Он не был согласен с отдельными ее фрагментами, неточно, на его взгляд, переведенными. Но этим не умаляется  значение религий. Внешний опыт (обыденный  и научный) он отделял от внутреннего, данного свыше, — в озарении, откровениях. Истины Священного Писания и религиозные образы неподвластны внешнему опыту: «Чем более они превосходны, тем менее нам известны».

Будем помнить: в те времена представления о  природе были во многом фантастичны, очень неполны; даже об анатомии и  физиологии человека известно было чрезвычайно  мало. Вполне естественно, что Роджер предполагал существование «праопыта», божественного знания, которое может присутствовать в человеке изначально или озарить его неожиданно.

Причины, повлиявшие на формирование такого отношения, различны. Здесь и веяния времени, видевшего  в средних веках темный период засилья церковных догм и подавления свободомыслия, и неполнота "Великого труда" издания Джебба, в котором отсутствовала последняя часть, и высшей ступенью обучения и развития наук представало "опытное знание". Сыграла свою роль идентичность фамилий Роджера и Фрэнсиса Бэкона и схожесть некоторых их взглядов. Восхищение, с которым относились к Фрэнсису, было частично перенесено и на Роджера. А сведения о гонениях, которые пережил Роджер Бэкон, позволили представить его, как высказался Л. Торндайк, "первым бунтовщиком против схоластики и первым пророком современной науки"^. ^ А.И. Герцен в "Письмах о природе" также говорит о взглядах Бэкона как об исключительном явлении, выделяющемся из общего направления схоластической мысли и не способным изменить общую интеллектуальную картину XIII в.

Отвергая умозрительно-теологическую  схоластику, "удивительный доктор" противопоставлял ей программу практического  назначения знания, с помощью которого человек может добиться огромного  расширения своего могущества и улучшения  своей жизни. В небольшом "Послании о тайных действиях искусства  и природы и ничтожестве магии" его автор выступил с крылатой мечтой, далеко обгонявшей его эпоху, о создании судов без гребцов, управляемых одним человеком, быстрейших колесниц, передвигающихся без коней, о летательных 

аппаратах с птичьеобразными крыльями, которых двигал бы один человек,

6

сидящий в его  середине, о приспособлениях, которые  позволили бы человеку передвигаться  по дну рек и морей, и др. В "Большом  сочинении" он говорит о "практической астрономии", которая позволяет  создавать зеркала, концентрирующие  солнечные лучи, способные сжигать  все встречающееся на их пути. Несколько  туманно Бэкон пишет о некой  смеси, содержащей селитру, серу и какие-то другие компоненты и способной производить  гром и блеск. Некоторые историки считают, что "удивительному доктору" удалось создать порох. Характерно, что он подчеркивал пользу для  государства, проистекающую из этих изобретений. Имеются у Бэкона и  высказывания обобщающего гносеологического  свойства, согласно которым человек  будет искать истину до конца света, потому что никогда не наступит некое  окончательно совершенное состояние  его мыслей.

Мечты о преобразовании знания сочетались у Бэкона с резко  критическим отношением к авторитаризму  средневековой схоластической философии  в Западной Европе. В "Большом  сочинении" он обрушивается на "пример жалкого и недостойного авторитета" (fragilis et indignae anctoritatis exemplum) как величайшее препятствие для развития действительного, полезного знания. Автор здесь же оговаривается, что он при этом совсем не имеет в виду "тот неколебимый и подлинный авторитет", который принадлежит церкви. Сам он часто ссылается также на Аристотеля, на "царя философии" Авиценну, на других античных и арабоязычных философов и ученых. Следовательно, критика авторитаризма практически сводилась у Бэкона к отвержению умозрительно-теологической схоластики.

Средством ее преодоления  и развития практически полезного  знания стала у Бэкона энциклопедия наук, во многом напоминающая мысли  ал-Фараби, Авиценны и других арабоязычных философов. Объем и трактовка этой энциклопедии "удивительного доктора" служит некоторым историкам философии основанием утверждать, что его следует рассматривать не столько как философа, сколько как ученого, многостороннего эрудита. Действительно, сциентистские стремления Бэкона примерно такие же, как и стремления Гроссетеста. Но программа первого значительно шире программы второго.

Главные разделы философии в трактовке Бэкона - это математика, физика и этика. Физика же включала в себя оптику, астрономию, алхимию, медицину, технические дисциплины. Особое значение придавалось, по примеру Гроссетеста, оптике. Тем самым предопределялось математическое истолкование физических явлений. В "Большом сочинении" можно встретить восторженного панегирика математики, с многосторонним обоснованием ее решающей роли в структуре и даже генезисе -- в плане обучения -- любого знания. Математика в представлении Бэкона -- это комплекс дисциплин, прежде всего геометрии и арифметики, затем астрономии и музыки (здесь имелось в виду то, что мы называем акустикой). Этим теоретическим наукам соответствовали практические: астрономии -- астрология, геометрии -- "практическая геометрия", которая охватывала землемерие, инженерное искусство, конструирование различных инструментов и т. п. Принципиальное значение имеют теоретические разделы математики, суть которой составляют количественные отношения. Многократно подчеркивая, что математика -- "врата и ключ" (porta et clavis) всех наук, Бэкон, подобно пифагорейцам и ал-Фараби, выступает с прозрениями и мечтами о математическом

7

естествознании. При этом ему ясна дедуктивная и доказательная суть математического знания. Только математика "остается для нас предельно достоверной и несомненной. Поэтому с ее помощью следует изучать и проверять все остальные науки". Математика, по категорическому убеждению Бэкона, -- самая легкая из наук, ибо она "доступна уму каждого". Поэтому обучение -- уже в детстве -- должно начинаться именно с нее.

Формальное использование  разработанных Аристотелем законов  и фигур логики умозрительно-теологическими схоластиками, не знавшими или плохо  знавшими науки, заставило его отвернуться  от школьной логики. Автор "Большого сочинения" противопоставлял ей "естественную логику", лучшим примером которой  служила опять же математика. Поэтому  все науки, кроме нее, "должны познаваться  не с помощью диалектических и  софистических доводов, а с помощью  математических доказательств, доходящих  до истин и дел других наук и  управляющих ими. Без этих математических доказательств, прочие науки нельзя постигнуть и изъяснить и нельзя ни обучать им, ни им учиться". Школьную логику Бэкон сближает в этой связи  с грамматикой, считая как ту, так  и другую наукой о словах.

Но решения  некоторых вопросов гносеологии  Бэкон избежать не смог. Принципиальный для средневековой философии  вопрос об универсалиях, об отношении  общего к единичному, францисканский философ решал в духе умеренного реализма, считая, что родовые и видовые сущности укоренены в единичных вещах. При этом, Бэкон фактически игнорировал существование общего до вещей -- тот компонент умеренного реализма (встречавшийся у Авиценны), который сближал его с крайним. Главное для Бэкона состояло в подчеркивании объективного существования единичного. Создание человечества Бог начал с творения Адама. Это воззрение даже сближало Бэкона с номинализмом. Но в отличие от последнего он признавал объективность и общего, которое, однако, философ, по его убеждению, обязан обосновать.

В "Компендии  философии", Бэкон подчеркивал  существование соотношения теологии и философии, рассуждая о трех способах познания: вера в авторитет, рассуждение и опыт. Авторитет  сам по себе совершенно недостаточен, если он не опирается на рассуждение. Но и рассуждение сможет достичь  своей окончательной убедительности только тогда, когда оно опирается  на опыт. Это справедливо и по отношению к математическому  рассуждению, ибо "математика обладает всеобщим опытом (experientias universales) в черчении и исчислении по отношению к своим выводам". В "Большом сочинении" неоднократно подчеркнуто, что на опыте, так сказать, замыкается всякое знание, ибо "без опыта ничего нельзя понять в достаточной мере". "Голое доказательство", не сопровождаемое опытом, не может доставить полного удовлетворения. Как ни неопровержимы, например, доказательства различных теорем относительно равностороннего треугольника, окончательную убедительность они приобретают, если доказывающий строит данный треугольник и все, что связано с доказательством той или иной теоремы, собственными усилиями. Сколь ни ясны были бы рассуждения о всесжигающем действии огня, "дух удовлетворится и успокоится" лишь тогда, когда это действие он наблюдает и тем более ощущает сам. Автор "Большого сочинения" дает

8

обобщающую формулировку своего эмпиризма: "Опытная наука -- владычица умозрительных наук". Впервые в истории философии Роджер Бэкон употребил здесь понятие "опытная наука" (scientia experimentalis).

Опыт, по Бэкону, прежде всего тот, который приобретается "с помощью внешних чувств". "Это опыт человеческий и философский". Он включает всю физику, в которую  входят алхимия, астрономия, астрология, медицина и математика. На опыте  основывается все естественнонаучное знание, ибо людям "прирожден способ познания от ощущения к уму, так что, если нет ощущений, нет и науки" (deficiente sensu deficit scientia). Эту свою эмпирическо-сенсуалистическую установку Роджер Бэкон не мог еще довести до разработки индуктивного метода, как это сделает тремя с половиной столетиями позже его соотечественник и однофамилец Френсис Бэкон (не усвоивший, однако, методологического значения математики).

Как и перед  всеми его современниками, перед  Бэконом встал вопрос об отношении  естественного знания к тем "превосходным творениям", о которых учит Св. Писание, - к Богу, ангелам, загробной жизни, как и к небесным телам. Эти объекты труднодоступны для человеческого знания: "...чем более они превосходны, тем менее нам известны" (quanto sunt nobiliores tanto sunt nobis minus notae). Подобно ал-Фараби и Авиценне Бэкон признавал метафизику той областью человеческого знания, которая имеет дело с этими возвышенными объектами. Подобно Аверроэсу и в согласии со своим эмпиризмом автор "Большого сочинения" убежден, что в "метафизике не может быть иного доказательства, кроме как через следствие, так что духовные вещи познаются через телесные следствия и творец -- через творение". Следовательно, о бестелесных предметах мы не можем знать иначе, как посредством созерцания телесных и соответствующего доказательства.

Такой ход мыслей Бэкона не является у него единственным и исчерпывающим. В то время была возвышенна область бестелесных  предметов, слишком трудная для  понимания, чтобы ее было можно постичь  на путях обыденного опыта и даже самого тонкого математического  рассуждения. Также церковь и  вся система господствовавшей идеологии  не могли допустить такого понимания, даже если бы оно было возможно.

Это отчасти  объясняет, почему для Бэкона внешний  опыт человеческих чувств недостаточен для познания духовных предметов. Кое-где  он выражается даже в том смысле, что эта разновидность опыта  совсем не касается духовных предметов. Автор "Большого сочинения" исходит поэтому и из существования внутреннего опыта, в сущности, отождествляемого им с августинианским озарением, традиция которого была особенно повелительной во францисканском ордене, к которому он принадлежал. Бэкон даже утверждает здесь, что "благодать веры и божественное вдохновение" необходимы не только для познания духовных предметов, без них останутся непонятными и вопросы, относящиеся к области телесных предметов.

Эта сторона  воззрений "удивительного доктора" дала основание ряду историков средневековой  философии (особенно тем из них, кто  стоит на христианско-католических позициях) утверждать, что в этом принципиальном пункте философ капитулировал  перед современной ему теологией. Его методология, говорят они, дуализирована. Будучи научной и опытной в познании природного мира, она становится мистической в истолковании сверхприродного. Природный мир для Бэкона в соответствии с духовной атмосферой эпохи является тенью

9

сверхприродного.

Такого рода истолкование бэконовского учения об опыте, подкрепляется тем, что "удивительный доктор" допускает существование третьей разновидности опыта. Под влиянием Маймонида он учил, что существовал некий совсем уже фантастический праопыт, которым всемогущий Бог наделил "святых отцов и пророков". Они совсем не опирались на свои органы чувств, ибо Бог открыл им науки через внутреннее озарение (как открывает он их некоторым верующим и впоследствии). Ветхозаветные патриархи и пророки оказались в соответствии с этой концепцией первыми философами и учеными, знавшими всю истину и все науки, греческие же философы, в частности Аристотель, заимствовали от них только часть этих истин. И вообще Бог, недовольный людьми, сообщает им лишь частичную истину, правду смешивает с ложью. Опираясь на опыт, они могут выявить ее, но истина в ее полном объеме не может быть доступна людям.