Психология паники

Когда в лабораторию приглашалась сплочённая группа с устоявшейся  структурой, взаимным доверием и эффективным  руководством, все легко справлялись  с задачей. В случайно же собранных  группах (если не находилось умелого  лидера) и во внутренне конфликтных  коллективах возникали трудности.

Те, кому предстояло действовать  последними, нервничали, дергались  и непроизвольно мешали первым (психологи  называют это идеомоторным рефлексом). Их нервозность передавалась остальным, все суетились, обвиняли друг друга  и, вместе с уровнем воды в бутыли, рос страх (потерять 30 долларов!). Признаки наступающей паники фиксировались  визуально — по возбужденному  поведению, возгласам, выражению лиц  — и по объективным показателям: у испытуемых повышалось кровяное давление, снижался кожно-гальванический рефлекс…

Этот эксперимент, авторам  которого не откажешь в чувстве юмора, демонстрирует, что для возникновения  панической дезорганизации в слабо  интегрированной группе довольно даже смехотворной опасности. Далее мы ещё  не раз убедимся, что опасность  может быть и вовсе мифической или, во всяком случае, несопоставимой с той, которая создается самим  паническим поведением.

Структура и динамика человеческих потребностей таковы, что люди могут, потеряв волю и достоинство, впасть в животное состояние. И те же люди, при появлении высокозначимых целей, способны в буквальном смысле стоять насмерть, ложиться под танки и бросаться в огонь. При этом внешняя оценка их поступков в экстремальной ситуации как героических, преступных или просто глупых сильно зависит от того, насколько собственные ценности наблюдателя согласуются с ценностными координатами наблюдаемого поступка.

Глава 3. Психологический  процесс развития паники

Наблюдения и описания многочисленных эпизодов коллективной паники позволили вычленить некий  «усреднённый» сценарий.

Шокирующий стимул, очень  сильный или повторяющийся, вызывает испуг сначала у одного или  нескольких человек. В толпе минимальный  порог возбудимости обычно имеют  женщины или дети а в боевой ситуации — молодые и неопытные, не закалённые в сражениях солдаты. Их испуг проявляется криками  — односложными фразами («Пожар!»  «Танки!») или междометиями, — выражением лиц и суетливыми телодвижениями.

Эти люди становятся источником, от которого страх передается остальным. Происходит взаимная индукция и нагнетание эмоционального напряжения через механизм циркулярной реакции. Далее, если не приняты своевременные меры, масса  окончательно деградирует, люди теряют самоконтроль, и начинается паническое бегство, которое кажется спасительным, хотя в действительности только усугубляет опасность.

Присутствие в толпе женщин и детей (о приоритетном спасении которых при массовой панике уже  никто не думает) плохо ещё и  потому, что звук высокой частоты  — женские или детские крики  — в стрессовой ситуации оказывает  разрушительное влияние на психику. По той же причине, кстати, для противодействия  панике, коллективной или индивидуальной, лучше служит низкий мужской голос, чем высокий женский. Напротив, провокации панического настроения среди неприятеля, вероятно, больше способствует визг атакующей  калмыцкой конницы, чем мужественное «Ура!».

Гораздо типичнее и практически  важнее обратная ситуация. Когда люди ожидают какого-то страшного события, средства избежания которого неизвестны, стимулом паники может стать словесное обозначение ожидаемого события. Или какой-либо другой знак, дорисованный воображением до ожидаемого источника страха.

В Первой мировой войне  немцы начали применять на западном фронте газы — страшное оружие, против которого оказался бесполезен опыт бывалых  солдат и предсмертные мучения от которого превзошли всё виденное ранее. Это вызвало чрезвычайную напряжённость в англо-французских  войсках. Описан ряд фронтовых эпизодов, когда газов не применяли, но кому-то что-то казалось, и испуганный крик: «Газы!» — обращал в бегство  целые батальоны.

П. Н. Симанский рассказывает о панике, возникшей из-за того, что  один испуганный солдат закричал: «Обозы!». И о том, как истощенная в боях бригада турок подверглась страшной панике, приняв за греческую кавалерию  лошадей собственной же артиллерии, возвращавшихся с водопоя.

Один немецкий генерал  признался в своих мемуарах, что  сам, вместе с войсковыми частями  и населением, пережил панику, вызванную  видом пленных русских солдат и распространившуюся глубоко в  тыл (это произошло после ожесточенных сражений у Мюленского озера во время Первой мировой войны). А на похоронах жертв бомбёжки во французском городе Бреше сильная паника охватила участников процессии, принявших пролетавшую птицу за вражеский самолет.

В. М. Бехтерев, ссылаясь на конкретные ситуации, отмечал, что «в театрах  или других многолюдных собраниях  достаточно кому-нибудь произнести слово  „пожар“, чтобы возникла целая эпидемия страха и паники, которая молниеносно  охватит всё собрание и вызовет  тяжёлые последствия».

Столь же трагическими, сколь  наглядными иллюстрациями ко многим приведенным выше положениям изобилует  начало Великой Отечественной войны. Лейтмотивом предвоенной пропаганды служил тезис о том, что Красная  Армия будет вести войну только на чужой территории, так как капиталистические  государства не посмеют на нас  напасть: буржуазные правительства  понимают, что их солдаты, дети рабочих  и крестьян, повернут оружие против своих классовых врагов. На этом фоне мощное наступление фашистских войск в первые недели произвело  настоящий шок.

Сразу после шокирующего  стимула обычно наступает так  называемый психологический момент. Люди оказываются как бы во взвешенном состоянии («оторопь») и готовы следовать  первой реакции. Иногда она оказывается  парадоксальной. Например, по фрейдовскому механизму противоположной реакции, человек может от испуга броситься навстречу опасности, и за ним следуют остальные.

Это очень ярко описано  в романе А. С. Серафимовича. Казачья  конница, с саблями наголо, с тыла пошла в атаку на беззащитный  обоз, в котором — только женщины, дети, старики и раненые; всех их ждала неминуемая гибель. Люди застыли  в оцепенении.

Вдруг «великое молчание, полное глухого топота, пронзил крик матери. Она схватила ребенка, единственное оставшееся дитя, и, зажав его у  груди, кинулась навстречу нарастающей  в топоте лавине.

— Сме-ерть!.. сме-ерть!.. сме-ерть идёт!

Как зараза, это полетело, охватывая десятки тысяч людей:

— Сме-ерть!.. сме-ерть!..

Все, сколько их тут ни было, схватив, что попалось под руку, — кто палку, кто охапку сена, кто дугу, кто кафтан, хворостину, раненые — свои костыли, все в  исступлении ужаса, мотая этим в  воздухе, бросились навстречу своей смерти».

Казаки, не ожидавшие такого, сами перепугались и повернули коней.

Такие случаи, конечно, редки  и «не делают погоды» в общем  массиве ситуаций коллективного  страха. Психологический момент является самым подходящим для перелома ситуации человеком или небольшой, но организованной группой лиц готовых взять  на себя руководство.

Глава 4. Предотвращение и ликвидация паники

Меры по предупреждению паники связаны с учетом её предпосылок.

Если речь идёт о сформировавшейся группе, нацеленной на работу в стрессовых ситуациях (политической партии или  боевом подразделении, научной экспедиции или отряде спасателей и т.д.), то прежде всего следует уделять  внимание идейной и организационной  подготовке к возможным опасностям, обеспечению эффективного руководства  и воспитанию лидеров, пользующихся высоким доверием. При отсутствии духовно-психологических предпосылок  паники коллектив способен достойно встретить самые суровые испытания.

Но не всегда такая подготовка в принципе возможна, например, при  массовых уличных мероприятиях, где  участвует множество более или  менее случайных людей. В таких  ситуациях уже особое значение приобретает  учет физиологических и общепсихологических  факторов.

Ранее указывалось на типичные ошибки, состоящие в затягивании  мероприятий и безразличии к  физическому состоянию участников (усталость, алкогольное опьянение  и проч.). При высокой социальной напряжённости, некомфортных климатических  условиях или неоднозначном прогнозе синоптиков надо подумать о динамизме  митинга или демонстрации, чтобы  свести к минимуму утомление людей  и связанные с ним неожиданности. Службе охраны рекомендуется препятствовать проникновению в ряды демонстрантов  нетрезвых людей и алкогольных  напитков, предвидя возможность иррациональных реакций, особенно при вероятных  провокациях.

Как отмечалось, желательно избегать совпадения по времени с  другими зрелищными событиями в  городе (футбольный матч, карнавал и  т.д.). В противном случае возможно, с одной стороны, переключение внимания, «перетягивание» значительной части толпы и превращение её в окказиональную или экспрессивную (но не тогда, когда это запланировано организаторами). С другой стороны, вероятное столкновение толп (например, политическая демонстрация столкнется с возбужденными болельщиками, вышедшими со стадиона) чревато трудно предсказуемыми последствиями.

Чрезвычайно важен учет общепсихологического фактора паники: прежде всего, своевременное  информирование людей о возможных  опасностях и имеющихся способах противодействия. Последнее касается предупреждения как коллективной, так и индивидуальной паники.

В трактате одного средневекового мыслителя есть такая байка. Философ  подходит к группе смеющихся женщин и заявляет: «Если бы вы знали  столько, сколько знаю я, ваш плач был бы громче вашего смеха». Вероятно, этот самодовольный пессимист просто не заметил, что знание всегда преломляется через призму ценностей и психологических  установок. Порывшись в памяти, любой  из нас обнаружит среди своих  знакомых и хмурых дураков, и жизнерадостных мудрецов. Психологам и врачам особенно хорошо известно, сколь многое зависит от коммуникативной задачи и способа подачи информации.

Парашютист перед опасным  прыжком, боксёр на ринге, опытный солдат в бою и даже революционер в  пыточной камере — это всё субъекты деятельности, решающие предметные задачи с соответствующей направленностью  внимания и эмоциональным наполнением (в крайнем случае, ненависть к  палачам). Тот же парашютист на вышке (где наличие противовеса и  прочих страховок дает полную гарантию физической безопасности), боксёр, солдат или революционер в ожидании неприятной медицинской процедуры могут  стать совсем другими существами. Они чувствуют себя беспомощными объектами чужой деятельности, и  это гнетущее ощущение бессубъектности — самодостаточная предпосылка страха и боли.

Вопреки расхожему предрассудку, будто физическая боль есть «чистая» физиология, в действительности это  всё тот же субъективный образ. Он является элементом совокупного  образа мира, и потому болевые ощущения очень существенно зависят от актуализованной картины ситуации.

Во время Второй мировой  войны американские врачи заметили, что двое из трёх солдат и офицеров, получивших тяжелые телесные ранения  и находящихся в полном сознании в госпитале, не жалуются на сильную  боль и отказываются от обезболивающих лекарств, избегая привыкания. Гражданские  лица с похожими повреждениями вследствие аварии или хирургического вмешательства  испытывают гораздо более сильные  мучения. Представитель так называемой психосоматической медицины Д. Бэйкал (D. Bykal), в книге которого подробно изложены эти факты, заключил их довольно парадоксальным, на первый взгляд, комментарием: военнослужащие «не интерпретируют» ощущения, испытываемые от боевой раны, как болевые.

Страшные родовые боли — это особенность женщин, принадлежащих  к западной культуре, в которой  роды традиционно принято считать  мучительным процессом. Женщины  других культур (например, китаянки), якобы, испытывают не боль, а лишь что-то вроде  «тягучего ощущения». Европейские  же дамы настолько зациклены на страхе перед неминуемой болью, что только так «интерпретируют» (опять это  странное слово!) любое физическое ощущение. Суть тренинговых процедур состоит же в том, чтобы превратить роды в действие , когда роженица начинает чувствовать себя не пассивным физиологическим телом, а субъектом деятельности. К ситуации должен быть применим вопрос: «Что делаешь?» — и ответ: «Рожаю!». Когда удается сменить психологическую установку, с ней изменяются все ощущения и их эмоциональная валентность. И роды превращаются из драматической неизбежности в трудный, но радостный процесс…

Конечно, всё сказанное  относится и к массовым страхам, и, в частности, к предотвращению массовой паники. Часто организаторы избегают предупреждать о возможных  опасностях, ссылаясь на то, что часть  участников демонстрации (митинга и  т.д.) покинет её ряды. Но, во-первых, здесь многое зависит от формы  подачи информации — с акцентом на угрозах или на способах противодействия. Во-вторых, вопрос в том, стоит ли в погоне за массовостью повышать вероятность последующей паники, подвергая риску психическое  состояние, здоровье, а иногда и жизни  людей.

Как правило, реальная опасность  обратно пропорциональна осведомленности, а точнее, оперативной готовности к ней.

В 1970 году, когда в Чили проходила очень острая и драматичная  избирательная кампания, правые боевики  придумали эффективный способ разгрома левых демонстраций. Многотысячная  колонна сторонников С. Альенде шествует во главе с популярными политическими лидерами. Когда голова колонны минует очередной перекресток, из-за угла выскакивает группа парней, вооруженных дубинками и кастетами, численностью около сорока человек. Они отсекают руководителей («голову») от остальной массы и энергично врезаются в толпу, нанося удары. Охрана демонстрации не успевает сориентироваться и своевременно вступить в бой, задние ряды не видят и не понимают, что произошло, но им передается испуг первых рядов — и через пять минут тысячи людей, опрокидывая друг друга, бегут врассыпную. (Обходится без жертв благодаря тому, что, слава богу, улица широка и из неё много выходов).

Но не век коту масленица. После двух или трёх провалов левые  нашли контригру, и она оказалась  на удивление простой. С приближением колонны к каждому перекрестку  по бокам выстраивались, сцепившись локтями, ребята из охраны. Или параллельно  демонстрантам, рядом с передними  рядами, двигались два длинных  грузовика. Можно было придумать  и другие приёмы, главное обстоятельство состояло в том, что демонстранты были теперь вооружены знанием о  возможной опасности и психологически готовы ей противостоять.