Экономический человек

      Расширение  мотивации за границы абсолютизированной денежной выгоды приводит к идее несводимости высшего блага к приобретению максимального количества вещественных ценностей и получаемому при этом удовольствию. В русле этого направления большой интерес представляет труд Н. О. Лосского «Характер русского народа». Лосский отмечает традиционные установки русских людей, характеризующие их ценности по отношению к экономическим реалиям в виде пренебрежения прибылью, собственностью, богатством и осуждения «сребролюбия». Им свойственны стремление к духовной свободе и высшим ценностям, ненависть к мещанству, но одновременно пренебрежение дисциплиной, неумение и оправдание неритмичной работы, «обломовщина» в хозяйственной деятельности и предпринимательстве. Страстность, максимализм, экстремизм сочетаются с бескорыстием, неадаптивностью. Лосский отмечает, что «расчетливый великоросс любит подчас„ очертя голову, выбрать самое что ни на есть безнадежное и нерасчетливое решение, противопоставляя капризу природы каприз собственной отваги. Эта наклонность дразнить счастье, играть в удачу и есть великорусский "авось"» [15].

      Значительное место занимают исследования религиозно-этического компонента экономических мотивов личности, связанных, в частности, с протестантизмом (М. Вебер, А. Смит), а также с православием (Н. А. Бердяев, С. Н. Булгаков, В. С. Соловьев, П. Б. Струве, Б. Н. Чичерин и др.). Исследование религиозно-аксиологического контекста экономических побуждений приводит к идее внеэкономической детерминации хозяйственной деятельности со стороны высших ценностей, к трактовке экономического поведения как сферы реализации глубинных личностных смыслов, личностного творчества, активности (И. А. Ильин, П. Б. Струве), а также к идее неадаптивности и нерациональности экономических стремлений личности, часто построенных не столько на расчете экономической выгоды, сколько на чувствах красоты, свободы, саморефлексии (Н. О. Лосский).

      В современных исследованиях аксиологических  аспектов экономических мотивов преобладает линия, идущая еще с античных времен и касающаяся нравственного отношения к богатству, накоплению. Однако в настоящее время акцент сместился в сторону предпринимательства и аксиологических сторон собственности (А. Риан, Д. Холлуэлл), а также рыночных отношений. Исследуя особенности рыночных реформ в экономике многих стран, Риан отмечает в качестве первостепенного условия принятия новых порядков этическую готовность населения. Казалось бы, чисто экономический вопрос должен определяться готовностью «иметь», т. е. степенью зрелости экономических предприятий населения и готовностью ради этого изменить привычный образ жизни. Однако в действительности, по мнению Риана, реформы неизбежно упираются в их этическое осмысление. Он выделяет два типа морали: 1) «казино», когда человек, участвующий в экономических отношениях, морально оправдывает и считает справедливыми и успех, и жизненную неудачу, подверженные воле случая; 2) распределительная мораль, основанная на оправдании постоянных и справедливых принципов распределения материальных благ и не терпящая необоснованной случайности. Рыночные отношения, привносимые во время реформ, воспринимаются и дают экономический эффект лишь при наличии морали типа «казино». В случае распределительной морали возможны отторжение, неприятие новых экономических отношений, упадок в экономике [16].

      Этико-культурные основания экономических мотивов  достаточно полно раскрыты в практике реформ в странах Азии, Африки. Для повышения эффективности производства и удовлетворения потребительского спроса были переоборудованы промышленные предприятия, требующие одновременно и новых стилей трудовой деятельности, новых управленческих культур. Оказалось, что способность техники, привнесенной из других стран, удовлетворять потребности людей Африки, «в большой мере зависит от возможности приноровиться к традиционным формам социальной коммуникации» [17]. Техника и технология на современном этапе требуют организационной субкультуры, основанной на технологическом, а не на социальном сознании. В африканских же микрокультурах социальное превалирует над технологическим, обусловливая нравственное отношение к труду и потреблению. Поэтому, например, низкая скорость работы в данном регионе не может считаться признаком лени, а связана с установкой местных жителей на сдержанность и степенность. Современные исследования норм труда и хозяйствования показывают высокую значимость в их структуре этических и религиозных компонентов. Благодаря различию в этических, религиозных, социокультурных основаниях экономической мотивации «формы, в которых народы входят в современную рыночную экономику, могут быть такими же разными, как различные культурные основы их трудовых мотиваций» [18].

      И наконец, следует отметить включенность в экономические мотивы, побуждающие «иметь», сугубо психологических факторов, таких, как когнитивный диссонанс (Л. Фестингер), ожидания, разнообразные чувства, эмоции, личностная идентичность, иррациональность. Так, еще Дж. Кейнс отмечал, что точный расчет со стороны субъекта экономической деятельности невозможен. Решения часто принимаются на нерациональном уровне, под влиянием «настроения», «жизнерадостности». Если же «оптимизм поколеблен» и предприниматель начинает полагаться только на математический расчет, то в результате бизнес «испускает дух» [19]. В трудах Дж. Катоны, Д. Макклелланда, А. Пигу, Т. Цитовского неадаптивность и нерациональность, вводимые в структуру экономических побуждений, связываются с неопределенностью и непредсказуемостью ситуации, когда, особенно при неполной информации, побуждения подвержены влиянию иллюзий, страстей, ожиданий, настроений, других факторов личностного характера. Современные модели экономического поведения, развиваемые на основе междисциплинарных исследований с привлечением данных психологии, социологии, антропологии, культурологии, акцентируют не логический выбор, совершаемый субъектом по принципу максимальной полезности, а его целостную деятельность.

      В качестве истоков экономического поведения называются активность субъекта, его стремление к поиску и эксперименту, к бескорыстному риску. И хотя центральным компонентом мотивации по-прежнему признается оценка полезности, само понимание полезности и выгоды выносится за границы узкоэкономического понимания. Такое представление об экономических мотивах основано на понимании человека, сущностными качествами которого являются активность, социальная восприимчивость, наличие собственного мнения. Объяснение человеческих действий исследователи видят не только среди вещественной экономической реальности, понимаемой как совокупность материальных благ, а в самом человеке, его внутреннем мире. К традиционным в экономике ценностям добавляются специфически человеческие цели и мотивы, реализуемые через экономическое поведение: самореализация творческой и познающей личности, стремление к совершенству, радости созидания, управление и самоуправление и даже потребность в юморе и «дурацких» формах поведения. Через экономическое поведение, позволяющее «иметь», за личностью признается возможность удовлетворения таких мотивов, как обеспечение душевного комфорта, сохранение личностной идентичности системы ценностей, своего духовного мира. Даже при анализе потребительского поведения акцент нередко делается на субъективные оценки и их социокультурные детерминанты.

      Небольшой экскурс в историю экономической  и социальной мысли тем не менее  дает основание судить о том, что  сама потребность «иметь», выраженная в содержании экономической мотивации личности, системно связана с множественной детерминацией социоантропологического характера, неотделимой от самореализации и существования человека как целостного субъекта. На уровне экономических мотивов «иметь» и «быть» в реальности оказываются взаимопереплетенными и могут быть разделены лишь на уровне научных абстракций.

      Однако  единство материально-экономических, узкопотребительских и личностных аспектов бытия обнаруживается не только в структуре побуждений, но и в  самой экономической деятельности как форме личностного существования. Работы психологов, в частности А. В. Петровского и В. А. Петровского, позволяют выделить стадии личностного развития в социуме [20]. Эти стадии характерны для всех людей без каких-либо ограничений (по возрасту и т. п.) и в этом смысле раскрывают социоантропологические закономерности становления личности и нормативности личностного поведения. На первой стадии — адаптации — коллективные вкусы, предпочтения и нормы становятся для человека объектами активного присвоения, однако само предметное содержание норм и ценностей пока известно лишь в общих чертах. Поэтому социализация и присвоение групповых норм происходят по механизму эталонного копирования, подражания тем образцам деятельности и мышления, вкусов и этикета, которые приняты среди большинства группы. Отсутствие собственных вкусов и внутренних норм на этой стадии повышает значимость групповых образцов и эталонов в виде, к примеру, микрокультурных этических, эстетических норм.

      Вторая  стадия развития личности — индивидуализация — характеризуется овладением личностью предметным содержанием групповых норм, но их интериоризация еще не завершена. Возникает и разрешается противоречие между потребностью субъекта быть личностью и возможностями, предоставляемыми для этого в коллективе. В результате происходит индивидуализация коллективных норм и правил, их содержание частично модифицируется в соответствии с индивидуальными особенностями формирующейся личности. Из предметного содержания групповых норм и ценностей вычленяется то, что в наибольшей степени соответствует индивиду. Следует учитывать и воздействие личности на группу в виде индивидуального новаторства, которое затем может стать предметом присвоения со стороны других членов группы.

      На  стадии интеграции, завершающей процесс формирования личности, происходит интериоризация коллективных норм, трансформирующихся во внутренние нормы, собственные вкусы и предпочтения индивида, регулятивы и побуждения самостоятельного поведения. Связь личных и общественных интересов реализуется посредством совместного творчества, соавторства в создании новых стилей поведения. По своему предметному содержанию деятельность индивида может быть любой, но по форме своей реализации на данной стадии она воспринимается через призму субъективного самостоятельного выбора, творчества.

      Эти стадии развития личностной субъективности носят универсальный характер и имеют место в самых различных сферах бытия. Адаптация проявляется в массовых процессах эталонного подражания в труде, межличностных отношениях, кросскультурном взаимодействии. Индивидуализация выражается в виде оригинального, нестандартного вариативного подхода к решению проблем. В трудовой деятельности она приводит к попыткам создания собственных стилей труда, собственной марки, индивидуального отношения к профессиональным и социально-производственным вопросам. В практике управления на многих западных фирмах в русле «корпоративной культуры» специально стимулируется «непослушание» работников, провоцирующее в известной степени отказ от общепринятых норм и создание индивидуальных стилей деятельности, обеспечивающих в будущем эволюционное приспособление к рынку, гибкое и эффективное. Индивидуализация в экономике проявляется в виде вариативности моделей экономического поведения индивидов, групп, слоев, в виде различия элементов хозяйственного механизма в границах одной и той же социально-экономической системы. В политической сфере индивидуализация во многом обеспечивается созданием неформальных групп, наличием официальной оппозиции, лобби в парламентах. Значение индивидуализации в структуре современных цивилизационных процессов резко возрастает. Следует подчеркнуть и значение интеграции в современной жизни, которая проявляется в трудовой деятельности в виде рационализаторства, в политической — в создании объединений, выдвижении самостоятельных программ. Правомерно говорить об общесоциологических функциях личностной интеграции, когда речь идет о становлении подлинной, активной субъектности, о превращении личности в субъекта собственной истории. Так, в странах с многовековыми традициями демократии отработаны механизмы творческого соучастия в общественных делах индивидов, групп, слоев.

      Таким образом, личностная самореализация посредством  развития в ходе адаптации индивидуализации и интеграции входит во все процессы, необходимые для того, чтобы «быть». Но и те виды деятельности, которые относятся к ипостаси «иметь», обнаруживают ту же самую личностную динамику. Наше исследование потребительского поведения, проведенное совместно с В. А. Петровским, выявило четкую корреляцию личностных предпочтений в области потребления со стадиями личностного развития самого потребителя. Адаптация характеризовалась ориентацией на тираж, наиболее распространенный образец, предлагаемый модой. Индивидуализация сопровождалась частичными модификациями общепринятого эталона в виде вариативности отдельных деталей предмета потребления. Интеграция отмечена созданием собственных стилей потребительского поведения, подверженного «ветреной моде» в очень незначительной степени. Сфера деятельности с узкопотребительскими функциями тем не менее потребовала вовлечения человека как целостного субъекта со всеми его личностными особенностями и закономерностями их развития.

      Проблема  единства «иметь» и «быть», или  целостности «экономического человека», по своей значимости давно вышла за рамки нравственной оценки потребительства и воспитания молодого поколения, формирования культуры потребления. Любая экономическая деятельность, равно как и потребление, оказывается погруженной в систему социоантропологических, аксиологических, историко-культурных детерминант. Она служит ареной личностного становления, самореализации. Ей присущи все особенности «экономического человека» как живого, целостного существа со всеми его личностными особенностями, страстями, мировоззрением и жизненной стратегией, познавательными процессами и личностными ценностями — этическими, эстетическими, религиозными, политическими и т. д. «Экономический человек» далеко не всегда расчетлив и рационален, он часто действует на основе иррациональных, подсознательных импульсов и влечений. Экономическая жизнь подвержена страданиям и наслаждениям, неадаптивности и альтруизму. Но при таком взгляде на экономику, где «иметь» одновременно означает и «быть», встает немало проблем, связанных с осмыслением современного периода жизни России.

      Прежде  всего это проблема понимания  экономического детерминизма и механизма его воздействия на общество. На протяжении длительного периода экономика и политика трактовались в отечественном обществознании как самодовлеющие силы, движущие исторический процесс. Духовная жизнь, моральные, религиозные, личностно-смысловые ценности людей рассматривались не только как вторичные, но и как второстепенные. Понимание «экономического человека» как целостного субъекта жизни, несводимого к «рациональному максимизатору» прибыли и выгоды, распространяется и на саму экономическую деятельность, и на экономические отношения. Не сомневаясь в эвристичности материалистического объяснения общества, мы считаем необходимым расширить трактовку экономической жизни общества за счет акцентирования личностных аспектов бытия. Мы поддерживаем точку зрения Г. Г. Дилигенского и В. А. Лекторского [21] о включении личностной индивидуальности в понимание социально-исторического процесса. Выступая базисом по отношению к надстройке, экономическая, материальная жизнь, материальные отношения выполняют одновременно антропогенные функции. Уже принятый обществом экономический базис составляет основу для социальных, политических, духовных процессов. Но диалектика исторического движения включает и другую тенденцию: новые элементы хозяйственного механизма возникают в процессе исторического творчества людей на основе их ценностных, духовных установок, что не раз подчеркивали Э. Дюркгейм, М. Вебер. Современная практика реформ наглядно высветила актуальную роль социокультурных, морально-религиозных ценностей, традиций и обычаев, входящих в глубинную психологию населения. Но именно эти установки, весьма далекие от классовых битв, оказались решающими в процессе принятия или отвержения новой экономики. Очевидно, что при реформировании духовной жизни, переплетенной с экономическими мотивами и потребностями, подготавливается почва для собственно экономических преобразований. Исследования по экономической психологии показывают, что в основе хозяйственного права многих стран в процессе их исторического развития лежали экономико-психологические принципы хозяйствования, стихийно сложившиеся в практике [22].