Экономический человек

Вестник Московского университета. Серия 7. Философия. №6. 1996. С. 19-29. 

Е.Ю. Новикова 

«ЭКОНОМИЧЕСКИЙ  ЧЕЛОВЕК»: БЫТЬ И  ИМЕТЬ 

      Ни  для кого не секрет, что проведение экономических реформ вызвало не только преобразование экономической жизни общества, но отозвалось также в виде мощной волны мировоззренческого резонанса — осмысления экономики, «экономического человека», их места в системе других социальных реалий. Многие стороны экономической жизни, длительное время оцениваемые исключительно с идеологических позиций, стали восприниматься в их подлинном, экономическом содержании, нередко уродливо выпяченном, циничном и обнаженном. Мотивами личности стали стремление к обогащению, к частной собственности, к конкуренции, экономической и социальной свободе, нередко порождая стремление к роскоши, накопительству, рвачеству, создавая личностные предпосылки для экономической преступности. Те феномены социоэкономической действительности, которые ранее осознавались лишь на уровне макропроцессов общества в виде потребностей и интересов трудящихся, всей страны в целом, в настоящее время превращаются во вполне осознанные побуждения индивида.

      Этот  процесс нередко приобретает  болезненную и гипертрофированную форму. Поэтому все чаще возникают вопросы, связанные с попытками понять глубинные человеческие механизмы реализации экономических преобразований, их взаимосвязи с множественными гранями и проявлениями человеческой индивидуальности. Мировоззренческая рефлексия экономических реалий отражается прежде всего на ценностном уровне. За последнее время появилось немало публикаций, в том числе и на страницах данного журнала [1], рассматривающих ценностные аспекты собственно экономических процессов, их политических исследований. Аксиологические аспекты экономической жизни личности исследуются прежде всего применительно к поведению победителя, что и выражается в ставшем уже классическим вопросе: быть или иметь?

      Нравственное  отношение к богатству, потреблению, накоплению и прочим атрибутам экономического бытия индивида интересовало философов с античных времен. Платон, Аристотель, Сократ, Эпикур исследовали личностные комплексы, сопряженные с типами социально-экономического поведения. При этом с самых ранних периодов развития философской мысли бытие, богатство и благо противопоставлялись друг другу. Олигархический строй, при котором люди «жадны до денег», «в омрачении они, как дикари, почитают золото и серебро», «любят пожить за счет других», развивает в людях мотивы стяжательства и обогащения, вызывая рост социальных противоречий [2]. Поскольку экономико-аксиологические исследования античных авторов были нацелены на поиск средств сглаживания социальных конфликтов и раскрытие основы формирования «хороших граждан», то, думается, именно из такой постановки проблемы родилась дихотомия богатства и добродетели, прочно утвердившаяся в экономической этике на протяжении тысячелетий. Платон отмечал, что «чем больше... ценят дальнейшее продвижение по пути наживы, тем меньше почитают добродетель» [3] Между тем добропорядочные граждане должны стремиться к тому, чтобы «прибыли сопутствовали справедливость, рассудительность, честность или какая-либо иная часть добродетели. Если же этого нет, то она никак не будет добродетелью, даже когда достигается благо» [4].

      Позднее разграничение, а подчас и противопоставление добродетели и экономического достижения дополнились характеристикой личностного отчуждения, деперсонализации и распада индивидуальной сокровенности под влиянием «массового общества», превратившего в товар, цинично и открыто распродаваемый, интимнейшие стороны человеческого «Я». Сформулированный Э. Фроммом вопрос «быть или иметь?» представлял собой уже дилемму всего последующего периода развития социальной мысли. Разрыв духовного, аксиологического начала и собственно материально-экономического начала в структуре ценностного осознания характерен и для современного понимания проблемы. Их антагонизм может быть настолько значительным, что, как справедливо отмечает Е. Л. Дубко, рассмотренная с этих позиций человеческая жизнь может быть счастливой и гармоничной для богача, бедняка и святого: у одного есть все, у второго нет и никогда не будет ничего, а третьему ничего не нужно [5].

      Вопрос  о соотношении аксиологических  и экономических сторон в деятельности человека в настоящее время приобрел и другую значимость в связи с проведением экономических реформ. Если экономическая жизнь может оцениваться с позиций добродетели и во многом именно эта сторона определяет притягательность того или иного образца экономического поведения, культивируемого в реформируемой стране, то какими же должны быть нравственные основания экономических преобразований? В какой степени реализуется на экономическом уровне связанность духовного и материального? И может ли вообще человек выбирать свою экономическую судьбу?

      Практика  экономических преобразований в  различных странах убедительно высветила срезы духовной жизни общества, непосредственно вплетенные в экономическую жизнь и выполняющие функции ее духовных основ. Любые экономические институты имеют духовно-нравственные предпосылки, без которых осуществление их реальных функций просто невозможно. Идущее еще от Э. Дюркгейма понимание общества прежде всего как ценностно-нормативной системы показало свою актуальность и в наши дни, когда проблемы экономического роста решаются лишь в единстве с их социальными, этнокультурными и cоцио-антропологическими предпосылками.

      Система взглядов, разделяющая материальный и духовный, аксиологический и экономический уровни человеческой деятельности, в значительной степени обусловлена традициями самого социально-философского осмысления действительности. И хотя основания для такого разграничения складываются объективно, следует обратить внимание на те факторы, которые обусловливают их единство. Очевидно, что разграничение знаменитых «быть» или «иметь» осуществляет на уровне ценностного сознания только теоретик. Для человека же, реально вовлеченного в экономическую жизнь, эти два пласта действительности выступают в своем единстве, в своей системности и неразрывной связи. Потребитель «имеет», осуществляя, реализуя тем самым часть своего бытия. Какие же основания обеспечивают эту целостность?

      Главной предпосылкой, объединяющей духовные и собственно экономические начала, является единство человеческой деятельности, и прежде всего целостность ее субъекта. Целостность и системность присутствуют уже на уровне целеполагающего, мотивационного компонента деятельности. Исследования мотивации экономического поведения личности, казалось бы, самого «материального», свидетельствуют о том, что его мотивы, называемые в литературе также «материальными», в действительности представляют собой комплексный личностный феномен, погруженный во все богатство личностной субъектности. Одним из самых распространенных взглядов на экономические побуждения в философской и экономической мысли является концепция «собственного интереса», «эгоизма», «расчета», отраженная в трудах самых различных, нередко противоречащих друг другу исследователей (Т. Гоббс, К. Гельвеций, Р. Камберленд, Б. Мандевиль, Дж. Стюарт и др.).

      Собственный интерес как естественная страсть, влекущая «к гордости мести» [6], как самый могущественный и нередко разрушительный источник человеческой активности, основанный на крайнем индивидуализме и противоречащий справедливости, скромности, милосердию, приводит, по Т. Гоббсу, к противопоставлению личных и общественных интересов, к осуществлению принципа «войны всех против всех». По мнению К. Гельвеция, личный интерес и основанные на нем страсти составляют «жизнь» и душу государства» [7]. А. Шопенгауэр считает, что эгоизм и неизменное соперничание индивидов пронизывают все сферы жизни; о каждом человеке правомерно утверждать, что «собственное существо и его сохранение важнее для него, чем все остальные, вместе взятые» [8].

      Применительно к интерпретации экономических форм поведения такая трактовка мотивации прочно укрепилась в концепциях «экономического человека» как «рационального максимизатора» прибыли, выгоды, расчета. К сожалению, такое понимание человека нередко пронизывает и современные экономические стратегии рынка [9]. Однако ведущей тенденцией эволюции в понимании сущности «экономического человека» явилось включение «материальных» побуждений в контекст общесоциологических, социоантропологических, аксиологических и социокультурных факторов. «Личный интерес» выходит за границы узкоэкономических стремлений, он связывается с религиозными, моральными, региональными, классовыми установками (А. Смит, Д. Рикардо, Л. Фейербах). В концепции А. Смита эгоизм и личный интерес, положенные в основу целостной экономической теории, тем не менее понимаются многоаспектно и не сводятся к получению доходов. На выбор занятий оказывают влияние их приятность, постоянство, престижность, доступность обучения, вероятность успеха, религиозные и моральные ценности, классовые интересы, социально-психологические особенности индивида.

      Эгоизм  и расчет связываются с широким  спектром человеческих способностей [10]. Выгода же может носить не только денежный характер, но выступать и в виде легкости достижения, «опрятности», «надежности» [11]. Множественное понимание эгоизма и расчета, не сводимых более к материальной выгоде, результирует у Л. Фейербаха в двойственном понимании эгоизма как одновременно и альтруизма, любви к ближнему. С одной стороны, эгоизм и расчет выражаются в необходимости постоянной конкуренции индивидов. С другой — эгоизм трактуется как «любовь к человеческому существу», как «импульс к удовлетворению и развитию всех тех влечений и наклонностей, без удовлетворения и развития которых человек не есть настоящий», как «любовь индивидуума к себе подобным индивидуумам» [12].

      В концепциях утилитаризма, гедонизма, прагматизма  в содержание экономических побуждений, основанных на стремлении к выгоде, вводятся чувства. Мотивы, основанные на наслаждении и страдании, включают постоянную систему предпочтений, рациональный подсчет необходимого оптимума экономической деятельности. В побуждениях абсолютизируются рассудочность, рациональность. Именно в этом направлении концепция «экономического человека» как «рационального максимизатора» выгоды, полезности приобрела наиболее яркое выражение и легла в основу многочисленных представлений экономической теории ценностей, теории потребительского спроса. Однако и в рамках рационализма экономическая мотивация «обрастает» множественными субъективными характеристиками человека. Удовольствие и страдание характеризуются с сословно-классовых позиций, национальной принадлежности, динамической изменчивости личности (А. Маршалл). Трактовка предпринимательства у М. Вебера выходит на проблемы личности, религии, нравственности. Он подчеркивал определяющее значение протестантской этики и важности харизматические свойств личности предпринимателя. Личность предпринимателя в концепции И. Шумпетера также выходит за границы традиционной рациональности. Если с позиции рационального расчета мотивы, получившие удовлетворение, должны угасать, то мотивы предпринимателя представляют собой явно противоположное явление. Они основаны на азарте, стремлении к неограниченному и в этом смысле на нерациональном приобретении благ и потому не позволяют наслаждаться покоем.

      Ведущими  мотивами предпринимательства объявляются  власть, господство, влияние, желание  побеждать. Гедонист-оптимизатор, с  математической точностью оценивающий  разницу между суммой возможных наслаждений или страданий, скрупулезно ориентированный на достижение наибольшей пользы, в концепциях Дж. Коммонса, Т. Веблена, Дж. Дьюи превращается в целостную личность. Важное место в ее экономическом поведении занимают верования, обычаи, привычки. Мотивирующая роль привычек обусловлена их включением в социальные традиции, обряды, выполняющие по отношению к индивиду функции социального принуждения. Такого рода институционализированные обычаи представляют собой основу экономических мотивов личности. Именно они являются силой, управляющей экономическим поведением. К важнейшим институционализированным событиям относится экономический контракт. Учение о привычках как формах обычаев представляет в настоящее время большой интерес в плане современных дискуссий о личностных и социокультурных детерминантах экономического поведения. Расширительная трактовка «правил поведения» в концепциях экономистов связывается с обработкой информации.

      Институционализированные  правила не только направляют экономическую деятельность в условиях избытка или недостатка информации, но и сами служат источником информации. Такое понимание экономических мотивов позволяет расширить рамки теории и объяснять, к примеру, не только покупательское поведение и формы, в которых индивид предпочитает «иметь», но и рыночную стратегию в ее индивидном проявлении, деятельность людей на фондовой бирже и т. п. Расширительная трактовка гедонистической интерпретации экономических мотивов в концепциях институционалистов осуществляется также за счет включения факторов этического характера, например моральных аспектов общепринятых норм экономического поведения, особенно применительно к так называемому «нормальному» уровню цен. С этих позиций цена товара должна учитывать «предрассудки» покупателей, имеющих свое субъективное мнение о справедливом либо несправедливом распределении материальных благ в обществе [13].

      Включение в мотивацию экономического поведения  социально-исторических факторов имеет давнюю традицию. В ее разработке принимали участие Вольтер, Ж.-Ж. Руссо, Д. Дидро, К. Сен-Симон, И. Фихте, а среди экономистов — Ю. Гильдебранд, А. Вагнер, К. Книс. Но наибольшее влияние на нее оказали Г. Гегель, а затем К. Маркс. Экономические мотивы индивида рассматриваются как черта прежде всего социальной группы, слоя, класса, усредненным представителем которого выступает личность. Различия экономических мотивов и социальный антагонизм связываются с политическим движением и рассматриваются как источники перехода к новым социально-экономическим структурам.

      В теориях Гильдебранда, Вагнера, Книса  индивидуальное экономическое поведение и побуждающие его мотивы включены в целостный социум как национально и исторически определенную общность. Среди факторов, детерминирующих экономическую мотивацию, вычленяются принадлежность к расе, национальный характер, накопленная в обществе сумма средств производства, а также его культура. В результате в содержание экономических мотивов личности кроме общепризнанного эгоизма и расчета вводятся чувства общности и справедливости, этнокультурные установки и ценности, что уже выходит за границы узко-зкономической трактовки побуждений. Индивид, желающий «иметь» и выступающий как субъект экономической деятельности, понимается как существо общественное, «его отношения к вещественным ценностям, равно как и к людям, никогда не остаются одни и те же, а географически и исторически непрерывно меняются» [14]. В экономические побуждения англичан включаются такие черты национального характера, как рачительность, расчетливость, национальная гордость, чувство сословной принадлежности, мужество в самоуправлении, французов — стремление к равенству, наслаждениям и новшеству, хороший вкус, немцев — обдуманность действий, прилежание, чувство справедливости. В результате экономическое побуждение индивида складывается из трех элементов: традиционного эгоизма, «чувства всеобщности» и «чувства справедливости».