Гештальт-терапия

В данном случае речь идет о  слиянии человека с другими людьми, когда трудно провести четкую границу  между Мной и Тобой. Тогда можно  легко принять чужие переживания  или желания за собственные. 
 
Может встречаться Конфлуэнция с той или иной группой людей, в области разделяемых этой компанией идей, ценностей или правил.  
 
Слияние 1 или 2 рода, так же, как и остальные виды сопротивлений, могут носить вполне здоровый характер; более того, жизнь без них была бы невозможна. Человек находится в конфлуэнции 1 рода со своими воспоминаниями, с языком, на котором он говорит. То же самое относится к конфлуэнции 2 рода. Например, младенец с матерью состоят в физиологической конфлуэнции.  
 
Но если я хочу быть по-настоящему вместе, мне надо уметь отсоединяться, быть самим по себе; уметь быть не только внутри, но и уметь посмотреть со стороны.  
 
Если вернуться к конфлуэнции 2 рода как к сопротивлению, то она все же дарит целый ряд преимуществ. Никакого одиночества; никаких конфликтов. 
 
Не придется долго писать про цену, она «небольшая»: зависимость, невозможность развиваться, отказ от свободы воли. 
 
Признаки, благодаря которым можно заподозрить конфлуэнцию 2 рода, следующие: 
 
- очень часто люди, которые находятся в конфлуэнции с другим человеком, используют местоимение «мы», вместо местоимения «я», вместо «вы» и вместо «он», «она» ; 
 
- повторяющиеся попытки прийти к «негласному соглашению» с терапевтом, типа: вы, как женщина, конечно, меня понимаете. Или, «как всякий разумный человек, я, естественно… и вы, конечно…»; 
 
- частые упоминания о семье, социальной группе, коммунистической или иной партии в контексте «само собой разумеющихся вещей»; 
 
- заявки на сеансе, касающиеся отношений с близкими людьми: «хочу разобраться со своей дочкой. Она…» (далее следует описание ее проблем, которые клиент хочет решить «за нее» в ее отсутствии); 
 
- трудности с осознанием конфликтов и агрессии внутри близких отношений; 
 
- затяжки времени; трудности расставания. 
 
Что касается терапевтической проработки при конфлуэнции 2 рода, то важно помнить, что сходство, близость – здесь фигура номер один; различия игнорируются. Их необходимо сделать более заметными. Если есть «мы», то невредно узнать, о ком идет речь; можно предложить посмотреть, что произойдет, если говорить сперва от имени «я», а потом от имени «ты» или «он». Важно, чтобы сходство и различие этих двух или более фигур было осознано: можно предложить проговаривать их вслух по мере осознания. В работе могут помочь эксперименты со «скульптурой» отношений той пары, конфлуэнтной частью которой является наш клиент. Эксперименты с дистанцией, позой, «встречами и расставаниями» (в индивидуальной сессии или в группе) могут всколыхнуть глубокие чувства, связанные со страхом утратить близость и привязанность, те самые, что легли некогда в основу формирования зависимости 
 
Интроекция Человек приходит в этот мир нагим и беспомощным, гораздо более беспомощным, чем детеныш любого млекопитающего. У него нет тех инстинктов, которые помогут ему добыть еду или спастись от опасности. Зато он самое обучаемое существо на планете. Его жизнь, прежде всего, зависит от социальной среды, где он окажется, и его главная задача – научаться приспосабливаться к ней. Чтобы приспособиться – надо уподобиться. Ориентирами всегда будут те, кто стоит на ступеньку выше; те, принадлежность к которым обеспечивает лучшие условия жизни. Средством «приспособления» будет копирование. Общество, таким образом, воспроизводит себя; человек становится «своим» в этом обществе – понятным, нужным, адаптированным. 
 
Копировать гораздо легче целостные вещи, не разделяя их на составляющие. Социальное кондиционирование требует интроецирования: «проглатывания» объекта или его свойств целиком, без раздумья и критики. 
 
Интроекция – это механизм, посредством которого человек впускает внутрь себя некие идеи, установки, убеждения и т.д. от другого человека без «переваривания» этого материала.  
 
Люди интроецируют многие вещи. Интроецируется родной язык, мимика, жесты, привычки родителей. Интроецируются способы поведения в трудных ситуациях, включая сопротивления родителей и воспитателей. Интроецируется даже способ усваивать информацию: быстро, точно, полно, от самого авторитетного источника, то есть сам способ интроецировать. Интроецируются социальные рамки: каким должен быть человек, чтоб ему не было стыдно. А как «настоящий человек» должен себя вести, чтобы его любили и уважали? Мы останавливаемся в своих догадках – у каждого из вас свой ответ. 
 
Получается парадокс: интроецирование – важная составляющая процесса социализации; общество требует от человека усвоения и поддержания некоторых рамок. Но жизнь (и то же самое общество) диктует и равно противоположное – будь сам собой! Будь гибким, будь разным! Найди свою уникальность! А это означает – будь агрессивным к этим рамкам, сомневайся… Наконец, «ты волен поступать по собственному разумению», но где гарантии любви и уважения от тех, чьими посланиями ты пренебрег? 
 
С интроекцией, как процессом, и с интроектами, как результатами этого процесса, у психотерапевтов и клиентов очень непростые отношения. Терапевту очень важно замечать как «интроецирующую позицию» (готовность самому «подкормиться» или «подкормить» другого), так и интроекты – те ограничения, которые человек для себя принял, так и оставив «непережеванными». 
 
Интроецирующая позиция в отношениях с терапевтом чаще проявляет себя как явный или неявный запрос на рецепт, совет, оценку, «экспертное мнение». Часто можно обнаружить, что этот же человек стремится «подкормить» собственным интроектом своих домашних: «детей», супругов или сослуживцев и обижается, когда к «его мнению не прислушиваются». Иногда человек в этом состоянии похож на голодного нетерпеливого ребенка, готового «жадно насосаться» от терапевта всего, чего угодно – только бы побыстрее, только бы побольше, без особой затраты собственных усилий. 
 
В таких случаях клиент с моментальной готовность соглашается на любые предложения терапевта (явно не взяв себе времени подумать), а предоставленный себе проявляет чудеса бездействия: собственных предложений не имеет, делать ничего сам не собирается и даже на вопросы о том, чего он в данный момент хочет, отвечает «не знаю». 
 
Прежде всего, бывает важно сделать эту запрашивающую позицию очевидной для самого клиента: если не отказывать, но и не давать сразу, то человек вынужден просить, просить… Что он при этом переживает? Как относится к терапевту и к себе просящему или капризно требующему? Можно дать слишком много, или слишком мало, или «не совсем то» - и работать с последствиями (тошнотой, жадностью, растерянностью, брезгливостью и т.д.). можно честно расписываться, что вы бы рады дать ему то, что он просит, - но, увы! Не знаете подходящего для него рецепта и не беретесь судить, как лучше для него; можно делиться своими переживаниями в этой ситуации. Часто это длительная работа по установлению и развитию терапевтических отношений, и многое зависит от позиции самого терапевта: если он, не осознавая того, выступает как эксперт – клиент автоматически занимает позицию «слушай, что скажет доктор». 
 
Отношения с данным процессом не исчерпываются только зависимостью. У процесса интроекции есть и другая составляющая, связанная с контрзависимостью. Речь идет все о тех же отношениях с внешними, чужеродными вещами, которые среда человеку дает, а человек берет – чтобы отвергнуть. «Своего» он так же не имеет, как и в первом случае, и в этом процессе не приобретает. В подобной ситуации человек будет так же моментально отвергать любые предложения, как в предыдущем случае соглашался с ними. При работе с такими клиентами терапевту необходимо - свести собственную авторитарность к минимуму и вернуть клиенту ответственность, перечислив ему всю серию его «отказов». Ряд клиентов очень гордятся подобным своим поведением, считая его «проявлением независимости», и оказываются удивленными и обескураженными, когда понимают, что отвергнув чужое, остались ни с чем. Далеко не всегда терапевту стоит в таких ситуациях моделировать отношение «доброго родителя», который «все простит» и станет выбирать, чем бы еще накормить любимое чадо. Его задача не столько в том, чтобы накормить клиента, сколько в том, чтобы он понял, что голоден, и научился сам добывать себе еду. 
 
Многое написанное выше имеет отношение к интроектам – тем самым «непережеванным кусочкам» чужого опыта, которые оказались внутри человека и принимаются им за «свое». Вовсе не обязательно, чтобы человек, соприкоснувшийся со своим интроектом, в текущий момент пребывал в интроективной позиции. Чаще всего терапевт сталкивается с интроектами, усвоенными давным-давно, от тех людей, с которыми он пребывал в той или иной степени слияния, родителей, учителей и так далее, и в состоянии весьма далеком от осознанного. Нередко интроекты «заглатываются» от беспомощности, страха наказания или утраты любви. Нескольким особняком стоит группа «социальных» интроектов, получаемых в более взрослом возрасте: не укради, если человек систематически занимает третье место, то он – неудачник. Если человека спросить о том, как он об этом узнал, он скажет: так все говорят, так считается, так принято.  
 
О взглядах, которые терапевт идентифицирует как интроекты, их носитель говорит как о вещах безусловных, само собой разумеющихся. Часто можно идентифицировать интроект по специфическим грамматическим формам, содержащим долженствования и запреты, или, как их называют на психотерапевтическом жаргоне, шуддизмам (от английского should). Это слова типа: я должен, следует, необходимо, человек обязан, я не вправе не… и т. д. Нередко это слова, содержащие моральные оценки: стыдно (прилюдно плакать), плохо (завидовать), некрасиво (говорить человеку гадости). В отличие от убеждений, которые тоже содержат многое из того, что когда-то говорили человеку другие люди, а не он сам придумал, интроекты грешат расширением поля значений: «никогда нельзя поднимать на женщину руку», «всегда следует быть подтянутым», «кто не работает, тот не ест (никогда)», и так далее. 
 
Убеждения – тоже некие морально-этические рамки, но в отличие от интроектов, человек вырабатывает или принимает их для себя самостоятельно, весьма осознанно и, как правило, в более зрелом возрасте. Неважно, на что человек при этом для себя опирается (очень нередко на социальные или религиозные догмы), но они пропущены через призму его личного опыта, они «хороши» для него, и у него нет особой необходимости навязать их другим. Соответственно, его кругозор шире, он может допустить существование иных (включая противоположные) точек зрения, а так же отдает себе отчет в ограниченной применимости своих убеждений и взглядов: в каких-то случаях это правило применимо, а в других – нет.  
 
В работе с интроектами интерес терапевта в том, чтобы интроецированное послание было заново услышано и понято в осознанном состоянии. Интроективные послания переживаются человеком чаще всего как собственные мысли. Можно расспросить, в какие моменты жизни эта мысль появляется и как она звучала бы, если бы была произнесена голосом. Иногда, особенно очень ранние интроекты, не звучат, а видятся в виде более или менее расплывчатой картины или вызывают тот или иной «телесный отклик». Чаще имеет смысл работать в той модальности, к которой у клиента имеется доступ. 
 
Часто человек, немного отстроившись от рутинного повтора фразы, которая для него давно – клише, сам неожиданно понимает ее абсурдность в его нынешней, взрослой жизни.  
 
Важно создать условия, чтобы человек мог «заново» услышать то, что сам изрекает. Для этого можно предложить клиенту говорить медленно, более громко или тихо, варьируя тембр; может быть, повторить сказанное несколько раз. Важно выделить ядро интроективного послания, а затем терапевт может сам повторять эти слова в тон клиенту, а его попросить закрыть глаза или попросить участников группы хором «бомбардировать» клиента его интроектами, обращая их к нему «через ты». Это помогает идентифицировать автора послания, а иногда и вспомнить ситуацию, в которой человек его получил. Тогда его гораздо легче подвергнуть цензуре.  
 
Неплохо, если удается не только «узнать автора», но и понять, с какими чувствами это сообщение передавалось. Иногда послание кажется очень жестким, а передается родителем от страха. Для того, чтобы прояснить «чувства автора» интроекта, помогает попросить «носителя» произносить свое послание в адрес кого-нибудь другого так, как он сам его слышал, сосредоточившись на своих переживаниях. После этого можно попросить тех, в чей адрес звучали фразы, дать клиенту обратную связь; лучше, чтобы таких обратных связей было несколько. Бывает любопытно предложить клиенту произносить эти послания в адрес тех, кому он их транслирует напрямую, или воспроизводит «с точностью до наоборот» в своей сегодняшней жизни. Интроекты имеют обыкновения неосознанно передаваться из поколения в поколение, нередко обеспечивая «социальное наследование» ряда психосоматических заболеваний, и клиент может быть очень заинтересован прервать распространение этой цепочки. 
 
В работе с интроектами приходится иметь ввиду две сложности. Первая из них – так называемые «Интроективные замки». Это система из двух и более сцепленных и взаимопротиворечивых интроектов. Например, один и тот же человек верит в догму «не убий» и в благородную концепцию «оскорбления смываются только кровью». В ситуации тяжкой обиды он оказывается буквально парализован, «растянут» между двумя противоположными направлениями действий. Часто такого рода «замки» обеспечиваются не только противоречивыми социально-религиозными учениями, но и противоположными родительскими взглядами. Один родитель говорил и подтверждал своей жизнью – «человек должен быть сдержанным, не давай воли страстям», а другой – «человек решает сердцем». Их чадо интроецировало образ обоих родителей, и теперь в нем как бы живут два человека, продолжая на «внутреннем поле боя» нескончаемый супружеский конфликт.  
 
Вторая сложность касается тех случаев, когда интроективная структура вполне и более чем совпадает с собственными потребностями данного человека. Представьте себе ребенка, которого заботливая мама кормит чуть раньше, чем он проголодался, кутает прежде, чем он замерз, и призывает «быть первым» до того, как он понял, что между отличниками и двоечниками есть разница. Он не научается хотеть сам. Ряд значимых потребностей у него заменен интроектами, которые он «слышит» в своей голове раньше, чем более замедленные ощущения всплывают из фона.  
 
Проекция Проекция – вид сопротивления, в некотором смысле являющийся противоположностью интроекту. В отличие от интроектов, которые предусматривают повышенную «проницаемость» границы-контакт из внешней среды внутрь организма, проекция – это механизм, когда нечто, принадлежащее моему внутреннему миру, я приписываю фигурам внешнего мира, другим людям или неживым объектам. Граница-контакт повышенно «проницаема» изнутри наружу. Приписываться внешнему миру могут собственные феномены восприятия, чувства и эмоциональные состояния, мысли, ценности, планы и т.д. Степень «злокачественности» проекций тем выше, чем в большей степени человек, перенося «свою часть» на другого, отчуждает ее от самого себя, перестает ее осознавать, как свою собственную. Второй механизм «патогенности» проекций – уверенность, что дела обстоят именно так, как он предположил. 
 
Невозможно представить человеческой жизни без механизма проекции. Каждый раз, как мы поступаем, основываясь на прошлом опыте, мы проецируем свое собственное содержимое на события настоящего момента.  
 
Проекции похожи на зеркала: они необходимы, чтобы увидеть, узнать себя; но они отражают только того, кто в них смотрится. Жизнь «проектора» похожа на пребывание в зеркальном зале, со всеми его парадоксами «отражений в отражениях». Но мало этого; она чаще всего превращается в путешествие по королевству «кривых зеркал». 
 
Нельзя рассматривать любую деятельность, где есть элемент проекции, как сопротивление. Но… когда проекция становится основным или привычным механизмом реагирования, она способна внести в человеческую жизнь кучу бед и курьезов. 
 
Проекции – достаточно сложный и неоднородный феномен. Выделяют три вида проекций: зеркальную, проекцию катарсиса и дополнительную проекцию. 
 
Зеркальная проекция – когда человек приписывает другим некие качества, мысли и чувства, которыми он обладает сам (осознанно или неосознанно их принимая) или хотел бы обладать. Как правило, он распространяет их на те группы и категории людей, с которыми себя идентифицирует; часто в этих отношениях имеется общая конфлуэнтная граница. Случается, что этот механизм не дает человеку признавать за свои, самые ценные для него характеристики и качества: он приписывает их другим и остается «вечно недостойным».  
 
Проекция катарсиса – когда человек приписывает другим некие характеристики, чувства и т.д., которые он не хочет признавать в себе. Самые тяжкие (неосознаваемые) случаи проекций катарсиса могут входить в структуру бредообразования.  
 
Дополнительная проекция – когда человек приписывает другим какие-то характеристики, установки, чувства и т.д., посредством которых он может оправдать свои собственные, особенно из числа тех, которые признавать не очень хочется. С дополнительными проекциями часто сталкиваются в терапии при проявлениях переноса, когда клиент представляет себе терапевта сильным, мудрым, всезнающим.  
 
Присвоение дополнительных проекций бывает рискованно для самооценки – ведь именно ее они призваны оберегать. 
 
Признаки проекций, независимо от их вида, обладают известным сходством. В отличие от интроекции здесь вместо местоимения «я» в речи будет употребляться местоимение «он», «они», «все другие» и т.д. 

• Речь обеднена «я-высказываниями». Вместо них – «ты-высказывания»: интерпретации, оценки; суждения о том, что другой делает (думает, представляет собой), и рассуждения на тему, почему это с ним происходит. 
• Многочисленные предположения о чувствах и отношениях других в свой адрес (часто со стороны терапевта). Они могут проявляться в виде высказываемых убеждений, типа: «Меня все перебивают, потому что ни в грош не ставят», а могут в виде вопросов, не спровоцированных напрямую адресатом подозрений: «Чего ты на меня так смотришь?», «что ты имеешь в виду, опять что-то не так?» и т.д. Иногда опасения или предположения принимают форму «защитных», закрытых поз, без всякой прямой провокации к этому или действий, напрямую не связанных с поступками противоположной стороны. 
• «Объяснения» своих переживаний и состояний с помощью безличных обстоятельств: погоды, ситуации, социальных условий и т.д. 
• Нередко, сталкиваясь с проекциями, особенно в свой адрес, терапевт может заметить в себе удивление, что-то вроде возникающего вопроса: «Кто я? Правда? Как ты про это узнал?». Нередко подобным удивлением будет делиться и другой человек, в чей адрес последовала проекция. 
• Предсказание событий или чьего-то поведения.

 
Очень часто предсказания оказываются  «в руку»: настроенный таким образом  человек бессознательным образом  «вызывает огонь на себя», а потом  убеждается в своей правоте. На этом во многом основан известный эффект «самоподтверждения негативных прогнозов» или «самореализующихся ожиданий». Здесь имеет место феномен интенциональности сознания: человек воспринимает из всей полноты феноменов окружающего мира только то, что соответствует его потребности. В этом смысле восприятие зависит от «очков», от того настроя, с которым я смотрю на окружение; от того, чего я от мира жду.  
 
Главная идея в работе с проекциями сводится к тому, чтобы человек мог осознать свои проекции и их присвоить – признать, как свои собственные. После этого он начинает смотреть на мир более ясно и способен усомниться «в истинности» своего суждения о другом человеке. 
 
Для этого возможно несколько направлений работы. Если человек говорит о чем-то, в чем терапевт подозревает проекцию, можно для начала последовать за своим любопытством и выяснить, как, на основании каких признаков и когда человек пришел к этому мнению. Говорил ли ему кто-нибудь об этом? Как он это почувствовал и увидел? От кого? Задавая эти вопросы, нужно обратить внимание, как этот человек сидит и куда направлен его взгляд.  
 
Другим направлением работы может быть вопрос, как человек относится к этому предположению. К этому же направлению принадлежит прямое предложение сказать от первого лица то, что, по мнению человека, другой делает или испытывает в его адрес: вместо «ты не хочешь меня слушать» - «я не хочу слушать тебя»; вместо «тебе, наверно, со мной тяжело» - «мне, пожалуй, тяжело с тобой». После нескольких попыток такого рода стоит поинтересоваться, нет ли в этом доли правды о его переживаниях. 
 
Если людей, в чей адрес высказываются проекции, на сеансе нет, то можно организовать монодраму, предложив участнику самому изобразить тех людей, в отношении которых он в чем-то уверен. Проигрывание может как сопровождаться речью, так и быть невербальным или ограничиваться произнесением соответствующих словам звуков. Хорошо, если во время проигрывания клиент будет внимателен к своим переживаниям: он сможет сориентироваться, все ли, что он приписывает данному лицу, похоже на правду, или в его картине был элемент фантазии. Можно выяснить, в отношении кого он ведет, хотел бы или опасается повести себя так, как этот человек в отношении него? В каких ситуациях и по отношению к кому у него возникают похожие чувства? Наконец, что он сам испытывает к тому человеку, которого изображал? В тот момент, когда он будет говорить, можно предложить ему зеркало или точно «отзеркалить» его мимику, чтобы помочь лучше сориентироваться в своих чувствах. Вариантом такой работы является знаменитая перлзовская техника «пустого стула» со сменой ролей. 
 
Наконец, если человеку с ходу трудно самому изображать тех людей, о которых идет речь, то можно предложить ему выбрать «подходящих» лиц из числа участников группы и научить их, как им себя вести. После того как интересующая его сцена начнет разыгрываться, он может сам занимать место каждого из персонажей по очереди. Часто этот сюжет разворачивается, когда клиент говорит о чувствах к другим вследствие их к нему отношения. Когда идет работа с проекциями в сессии индивидуальной терапии, то «под проекцию» периодически становится сам терапевт. Он старается максимально точно соответствовать тому облику и поведению, которое ему задается клиентом, и работает с очевидным: на основании каких признаков клиент делает то или иное суждение и насколько точна и нюансирована его картина мира. 
 
Ретрофлексия Буквальный перевод этого термина – «поворачивание на себя или к себе». Речь идет о развороте потока энергии, необходимой для совершения действия. При ретрофлексии то, что адресовано другим, он поворачивает в свой собственный адрес: делает сам себе как то, что хотел получить от другого, так и то, что он хотел сделать другим  
 
В результате накопленная человеком энергия не покидает его границ. Мало того, что при таком обороте событий он от среды ничего не получит: ведь контакта с окружением просто не произойдет. Но вдобавок обернутая в свой адрес энергия часто оказывается просто разрушительной. Ведь удерживаются, или ретрофолексируются, зачастую те импульсы, которые человек боится в среду отправлять: гнев, обида, обвинения и прочие сигналы, чреватые порчей отношений. Вместо того, чтобы ударить другого, человек бессознательным образом отыгрывается на себе: кусает себя, изводит себя, давит себя так, что шея втягивается в плечи, как у черепахи, - до головных болей. Любое психосоматическое расстройство организовано с помощью ретрофлексии. «Ретрофлекторы» привыкли сдерживать свои импульсы: им легче платить телесным страданием или душевной болью, чем рисковать отношениями или самооценкой. 
 
Выделяется два вида ретрофлексии: зеркальная ретрофлексия и ретрофлексия катарсиса. 
 
В случае зеркальной ретрофлексии я делаю себе то, что хотел бы получить от других. При зеркальной ретрофлексии блокируются импульсы, направленные на приближение к избранному объекту: я не жалуюсь (чтобы пожалели); не прошу поддержки, когда трудно; не ищу ласки, когда хочу ее; не добиваюсь любви того, кого люблю. «Девизом» является самодостаточность: «мне от вас ничего не нужно – сам управлюсь».  
 
Ретрофлексия катарсиса – когда я делаю себе то, что хотел (а) бы сделать другим. В простейших вариантах – человек грызет ногти, когда хочет «откусить» что-то из внешнего мира (например, испытывая острый интерес к происходящему); в досаде лупит себя по голове, когда кто-то называет его уродом, или совершает другие аутоагрессивные действия Иногда человек проливает горькие слезы в подушку, чувствует себя жутко одиноким, бесполезным и никому не нужным. Он жалеет себя, потому что не умеет и не собирается проявлять жалость к тому близкому человеку, который страдает у него на глазах и которому он не может помочь. 
 
Часто эта цепочка устроена более сложно. Например, в случае, когда человек переживает вину, обвиняет себя вместо проживания обиды и обвинения в адрес другого. 
 
Ретрофлексия выполняет в человеческом сообществе ряд чрезвычайно важных функций, поэтому является столь распространенной и знакома практически всем. Во-первых, человек – общественное существо, и социальные потребности являются едва ли не более «жизненными», чем биологические. Для удовлетворения указанных социальный потребностей «биологические импульсы» приходится сдерживать – и этому человека учат на самом раннем этапе социализации. Во-вторых, телесные сигналы весьма медлительны. Глубокие чувства, опирающиеся на телесные переживания, - тоже. Быстрее всего человеческая мысль. Именно ей принадлежит приоритет в принятии быстрых и важных решений: она успевает сориентироваться в прошлом опыте, «обозреть» текущую ситуацию, проанализировать расклад будущего при тех или иных вариантах поведения. Мышление диалогично по природе: каждый из нас, когда думает, «беседует» сам с собой или воображаемым собеседником. Весь процесс обдумывания идет «под кожей», внутри моей границы; энергия не поступает во внешнюю среду. Мышление – «ретрофлексивный» процесс. Все те специфически человеческие процессы, которые связаны с мышлением: называние, категоризация, абстрагирование, апперцепция, планирование – все то, что требует слов, «внутренней речи», связано с «закрытием своей границы», уходом (пусть временным) от контакта с другим. Но, если продолжительность данной фазы вступает в противоречие с потребностями контакта, становится неконтролируемой, подменяет сам контакт или делает его чисто словесным, безжизненным, мы вынуждены разбираться, что создает и удерживает эту ретрофлексию. 
 
Как любой цикл контакта, ретрофлексия может быть, и очень часто является, скорее защитой, нежели сопротивлением. Для работы стоит ориентироваться на те признаки, которых человек не осознает, и те, которые повторяются, а не третировать клиента спорами об убеждениях (в случае защит) и обращением внимания на всякую неловкость в позе. 
 
Признаки ретрофлексии. 
 
В сообщениях клиента о себе: 
 
1. Описание того, что человек никак не может сделать в жизни, хотя собирается; хочет, но не может сделать чего-то в сеансе («внутренний саботажник»). 
 
2. Рассказы о симптомах (часто болях или напряжениях) в определенных участках тела, которые возникают в непосредственной связи с эмоционально нагруженными событиями. 
 
3. Наличие ряда психосоматических болезней (бронхиальная астма, язва 12-перстной кишки, вегето-сосудистая дистония и т.д.) 
 
Из невербальных сигналов в процессе сеанса: 

• Неловкие, неудобные позы или очевидные мышечные блоки, зажимы, напряжения, боли – заметные наблюдателю или декларируемые. 
•  
  Зажатое, неровное или поверхностное дыхание (часто одновременно переживается тревога). 
•  
  Неспецифические повторяющиеся жесты, когда человек сам себе чего-то делает (кручение волос, ломание или поглаживание рук, постукивание себя по лбу, раскачивание) и т.п. 
•  
  Гримасы, «помогающие» сдерживать, не выражать определенные чувства (сжатые челюсти с катающимися желваками, силой удерживаемое дрожание губ, усиленное моргание глазами и т.д.) 
•  
  Несовпадение жестикуляции или мимики с эмоциональным значением речи 
•  
  Частые глотательные движения (обычно при попытке удержать слезы при «всплытии» интроективного материала). 
•  
  Приостановленные или оборванные действия (сжал кулаки и дернулся вперед, но сразу откинулся на спинку кресла) 

 
В речи клиента во время  сеанса: 
 
1. Монотонный, мало модулированный голос; высокий, не соответствующий конституции регистровый диапазон; резкие изменения регистра голоса во время эмоционально значимых переживаний. 
 
2. Обилие возвратных грамматических форм (винюсь, стыжусь, делаюсь и т.д.) 
 
3. «Холодные» и отстраненные рассказы об эмоционально травматических событиях. 
 
4. «Рассказы о…» подробные рассказы о прошлом или не относящимся напрямую к делу событиях, всякого рода объяснения, где рассказчик говорит о себе, лишая свою вербальную продукцию всяческой выразительности. По сути, заговаривание своих собственных актуальных переживаний. 
 
5. Воспроизведение вслух внутреннего диалога («с одной стороны… с другой стороны», «да, но…»). 
 
6. Задавание самому себе вопросов и самостоятельное отвечание на них, обрывание себя на полуслове. 
 
Когда говорят о работе с ретрофлексией, то употребляют термин «раскрытие ретрофлексии»: терапевт создает своему клиенту условия, чтобы «сдерживаемый», «подавляемый» материал был озвучен и осознан, а все части и «силы» присвоены, признаны как принадлежащие самому человеку. Мы пытаемся помочь в осознании тех чувств, которые «забалтываются» или рационализируются. 
 
Для этого прежде всего стоит обращать внимание клиента на те специфические вербальные и невербальные проявления паттерны, которые замечает терапевт, подмечая и возвращая те события во внешнем или внутреннем (мысленном, фантазийном) пространстве, во время которых они усиливаются или ослабевают. При этом стоит избегать интерпретаций («… ты это делаешь, потому что…») и давления на клиента. 
 
Если клиент замечает какие-то телесные знаки, но не осознает их значения, их стоит усиливать (амплифицировать), даже самые тягостные. Можно попросить повторить жест несколько раз, увеличивая экспрессию, или попробовать усилить напряжение там, где оно есть.  
 
Исследованию непонятных проявлений может помочь предложение сосредоточить на них внимание, а затем изменять нечто во внешней среде и следить, как будет реагировать «симптом».  
 
С ретрофлексией часто работают, создавая искусственные проекции ретрофлексированных частей: это всякого рода озвучивания внутренних процессов, типа «дай голос твоей колющей боли. Что она могла бы тебе сказать?» или «если бы твои руки и волосы, которые ты накручиваешь, могли петь, какие песни они пели бы друг другу?». Всякий «внутренний диалог» терапевт стремится перевести во внешний: уж если человек разговаривает сам с собой, то пусть «воссоздаст во плоти» обе или более своих составляющих и ведет диалог вслух.  
 
Ретрофлексия как осознанно избираемая защита иногда необходима, и клиент ее развивает и вырабатывает по ходу терапии. Некоторые люди бывают так захлестнуты эмоциями, что начинают множество действий практически одновременно и ни одно не доводят до конца. Если они приходят к выводу, что им необходимо «сдерживать порыв» и планировать свои действия более тщательно – можно только порадоваться. 
 
Дефлексия – весьма часто встречающийся механизм защиты. Наиболее подробно в русскоязычной литературе он описан Ирвином и Мириам Польстерами в книге «Интегрированная гештальт-терапия» (И. Польстер, М. Польстер, 1997). Дефлексия представляет собой отведение энергии от объекта, на который она была направлена, и ее переадресации. Действия, связанные с удовлетворением потребности, совершаются, но либо в отношении другого, более безопасного объекта, либо подменяются «смазанными», «вежливыми», обходными маневрами. В известном смысле, ретрофлексия – частный случай дефлексии, поэтому неудивительно, что их признаки весьма похожи. 
 
При дефлексии человек избегает прямого контакта и достигает цели обходным путем. Это совершается ради снятия накала и интенсивности актуального контакта и, естественно, имеет свои бонусы и издержки. 
 
В кризисных ситуациях это позволяет избежать катастрофического разрыва близких или социально значимых отношений. Благодаря дефлексии человек может получить известное удовлетворение, избежав при этом риска вступления в прямой контакт и возможного отвержения. Для этого есть целый набор социально одобряемых способов.  
 
С другой стороны, контактные функции привычного «дефлектора» являют собой чудеса вялости и «плоскости». В предельных случаях у собеседника складывается впечатление, что человек не участвует в контакте, что общение происходит с мягкой, ускользающей подушкой, которую невозможно достать. Если такой «дипломат» сам инициирует контакт, то, в силу распыленности его поведения, энергия низкая и – все тонет в словах, желанного эмоционального подкрепления и результата он не получит, в душу собеседника не проникнет. Зачастую ему невероятно скучно: каждая попытка изменить ситуацию, «аккуратно» намекнув, оборачивается привычным доказательством того, что жизнь – плоская, банальная, и донельзя утомительная история, «пустая и глупая шутка». Если контакт инициируется другой стороной, то дефлектор «отгораживается» щитом из околичностей и уверток и остается в мире сам с собой, надежно защищенный от собеседника. Тот, кто пробивался ему навстречу, часто чувствует себя непонятым, ненужным, неловким «слоном в посудной лавке» или «постылым прилипалой». Далеко не факт, что он снова и снова будет искать этого контакта с прежней интенсивностью, бросать слова на ветер. 
 
Характерными признаками дефлексии являются жалобы на скуку, вялость и «жизнь в полнакала». Дефлектор часто избегает прямого взгляда на собеседника; грешит обилием «двойных посланий» с неконгруэнтностью вербально выражаемых чувств с невербальными реакциями; пускается в разговоры, уходя от эмоционально напряженных тем; вместо высказывания недовольства собеседником витиевато объясняет ситуацию с обилием безличных оборотов. Нередко человек описывает сложную ситуацию многословно и бесстрастно: он топит энергию в словах или «защищается» от нее насмешками, прибаутками, ироническими улыбочками. Требуется увеличительное стекло, чтобы увидеть в них намеки на страх, гнев или слезы. 
 
Далеко не всякая замеченная дефлексия требует проработки, даже привычная и не слишком осознаваемая. Люди сильно различаются по характеристикам темперамента, в том числе по скорости, с которой чувства успевают смениться, и по силе эмоций, которые они способны удержать, пережить без вреда для организмического гомеостаза. Если эмоциональные фигуры имеют наклонность «застревать» надолго, то развивать сильный аффект гораздо рискованнее, чем если он вспыхнули, отреагировались и дали место другим переживаниям. Человек привыкает, причем зачастую в довольно раннем возрасте, жить в определенном «эмоциональном коридоре», и выход за его пределы – проживание очень сильных или длительных насыщенных страстей – может быть рискованным в плане физических заболеваний или даже психотических декомпенсаций. Кроме того, «подтягивая» или «подталкивая» своего клиента к грани невозможного для него, терапевт рискует нарваться на «сопротивление» клиента в аналитическом смысле – сопротивление процессу терапии. 
 
Сама психотерапевтическая ситуация часто является дефлексией: вместо того, чтобы пойти домой и высказать то, что хочется, напрямую маме, клиент рассказывает об этом терапевту, пустому стулу, визуализированной проекции; лупит подушку вместо начальника; кричит о своей боли в отсутствии ее источника, совершая весь набор из традиционного гештальт-терапевтического арсенала. Это делается как раз для того, чтобы отреагировать самое острое и болезненное из эмоциональных реакций в «безопасной», «щадящей», «замедленной»обстановке, позволяющей сохранять осознанность своих переживаний в большей мере и «оберечь» сверхважные отношения от риска скоропалительных действий, продиктованных страстями. Кроме того, дефлексия переживается значительно легче ретрофлексии: по крайней мере, разрушительная энергия направляется на внешний мир, которому она и адресована, а не на собственное тело и душу. У психотерапевтов всегда есть надежда, что если «осушить» излишки энергии, сделать ее более тонкой (осознанной ), то за стенами кабинета сможет произойти процесс, противоположный дефлексии, - фокусировка, или концентрация, на желанном объекте или поведении. 
 
Проработка дефлексии как привычного механизма срыва включает следующие шаги:

• Сделать описанные выше признаки дефлексии более заметными и очевидными для самого клиента, вывести их из зоны привычки. Для этого можно, например, предложить каждую его фразу снабжать «любимыми» дефокусирующими словами: «как бы», «вроде того», «можно себе представить» и почувствовать эффект; или дать обратную связь о чувствах (или их отсутствии) в ответ на очередной пассаж эбаутизма. 
• Попробовать локализовать в переживаниях клиента зону наибольшей представленности дефлексии. Например, возможно, присоединившись к актуальной для клиента теме, сделать ряд интервенций, «суживающих контекст», и понаблюдать, от каких переживаний человек быстрее всего уходит в соскальзывания или какие «обесцвечивает». Заподозрив «горячую точку» и связанные с ней чувства, стоит признать наличие противоположно направленных тенденций у вашего клиента: как соприкоснуться с болезненными переживаниями, что-то с ними сделать, так и избежать связанного с ними риска. Признание и подробное обсуждение риска и опасений, обнародование терапевтом собственной уважительной позиции по отношению к нежеланию рисковать может оказаться необходимой поддержкой для фокусировки на болезненных переживаниях. 
• Предпринимая эксперименты с «заместительным поведением», направленные на его телесное воплощение (драматизацию), усиливая его или рассматривая его полярность, попробовать выяснить, какие функции это поведение имеет: что клиент таким образом делает для себя и значимых людей; от чего бережет (защищает) таким способом себя и других; чего он при этом избегает? От чего страдает? Нередко осознанное принятие заместительного поведения, как одного из способов разрешения трудной ситуации вместо привычного самоосуждения за подобное «уклонение», высвобождает немало энергии и отваги на прямое действие. 
• В рамках этих же экспериментов можно предлагать прояснять и конкретизировать «намеки»: какое чувство подразумевается, к кому и за что? Какое предложение или намерение скрывается за прецедентом, примером из прошлого или ходульной фразой? Можно делать работу на прояснение проекций, на которые опираются упорные опасения клиента делать то же самое, но более прямо. Если в результате человек чувствует себя в достаточной безопасности, чтобы перейти к большей прямоте, можно предлагать переделывать «намеки» в более прямые послания: иногда переходить на «ты-высказывания», если они представляются уместными по контексту, или «я-сообщения» о переживаниях, касающихся чувств. И то, и другое может быть выражено в разных модальностях (жест, звук, слова, танец и т.д.) 

 
Дефлексивное поведение принято использовать не только в психотерапии. Занятия спортом помогают канализировать агрессию и другие переживания, связанные с конкуренцией, и даже болельщики, прокричавшись на стадионе, с меньшим накалом реагируют на бытовые неурядицы. В ситуациях, где прямое выражение чувств кажется самому человеку недопустимым и дезадаптивным, нам кажется предпочтительным использовать любую возможность отреагировать, в том числе кричать, рыдать или драться, представляя себе негодную фигуру, в любом подходящем уединенном месте. 
 
Профлексия. Комбинированная форма проекции и ретрофлексии называется профлексия. Это понятие введено совсем недавно, только в 1981 году Сильвией Крокер. Профлексия – когда я делаю другому то, что хотел бы получить от него для себя.  
 
В случаях профлексии просьба ретрофлексируется, а потребность проецируется в адрес другого.  
 
Эготизм, или гипертрофия Эго, когда мои границы на замке и полностью раствориться, окунуться в происходящее с головой я не могу. Хрестоматийный пример человека, охваченного эготизмом, - чеховский человек в футляре.  
 
За натужной надобностью контроля может стоять все, что угодно: страх, что все пойдет криво, - я буду «несовершенна»; что я не смогу вовремя остановиться и пропущу время; что после такого полного контакта пережить расставание и утрату будет немыслимо; опасение испытать глубокий стыд, как бывало в прежних близких отношениях; наконец, страх, что слившись и утратив свою границу, я окажусь в зависимости и дам другому возможность использовать меня. Фабула страха или потребности типа «быть на высоте в плане…» уникальна; она зависит от личного опыта и структуры ценностей. 
 
Если перейти от описания «нормального» эготизма к сопротивлению, то придется сначала развести эготизм и ретрофлексию. Есть точка зрения, что эготизм – крайний вариант ретрофлексии, где человек занят сдерживанием самого себя, ничего не выпуская наружу. Но в отличие от ретрофлектора он вовсе не стремится «сдержать» свое окружение, так же как не мечтает, чтобы окружающие посдерживали его. Он самодостаточен.  
 
Эготист при первом контакте может совсем не напоминать ретрофлектора. Он свободно и грациозно двигается, свободен в проявлениях чувств и может производить впечатление блестящего, хотя и чуть дистанцированного человека. Это часто привлекает к нему, в нем есть нечто свободное и загадочное. К близости с ним начинают стремиться. Он идет на нее, контакт такой многообещающий…. Чем ближе связь и глубже отношения, чем больше оснований для финального контакта, тем холоднее он становится, как будто бы не желает (или не может) переступать через незримую черту. 
 
Часто такой человек контролирует не себя, а какие-то процессуальные характеристики: продолжительность или интенсивность контакта, количество участников, проявление в его адрес тех или иных чувств и т.д. 
 
Интенсивность и глубина эготических проявлений варьирует от относительно невинных до самых глубоких, до переживаний, определяющих весь жизненный сценарий. Многие люди неловко чувствуют себя в компании, где больше трех человек; им кажется, что чужие мнения или чувства могут его затопить или ему «не хватит места», и стараются вести менее «публичный» образ жизни. Но иногда судьба строится вокруг эготизма.  
 
В сеансе такой человек легко проходит фазу установления отношений, чувствует себя комфортно, пока ему выражают признание, но как только пора начинать двигаться глубже и самостоятельно, он начинает рвать отношения. Либо изводит терапевта садистическими проекциями, не извлекая и не присваивая никаких результатов «по вине терапевта», либо, напротив, загоняет терапевта на «полубожеский пьедестал» и оплакивает свою недостойность (мазохистический сценарий). 
 
Эготизм в сеансе можно заподозрить по следующим признакам: 
- страх перед утратой контроля проявляется боязнью любого нового, неожиданного, спонтанного; 
- боязнь сближения дистанции, страх прикосновения; 
- в «необжитом» пространстве клиент заморожен, неловок, опасается конкуренции, в обжитом ему скучно, «ничего нового», «нет простора для творчества», «все и раньше знал»; 
- длительные уходы в теории по поводу собственных переживаний, заменяющие живое проживание и изменение («эбаутизм»); 
- склонность «дирижировать» собственным сеансом, по существу, калькируя проторенные пути; 
- преувеличенная независимость от других, с непереносимостью критических реакций в свой адрес и нестабильной самооценкой. 
 
Шаги терапевта при работе с эготизмом в большей степени зависят от способности неторопливо и подробно исследовать ситуацию, не торопясь проявлять интенсивные собственные чувства: они могут испугать клиента или усилить его зависимость от принятия \ отвержения со стороны терапевта. Спокойная симпатия и заинтересованность скорее помогают клиенту двигаться в собственном темпе. Подчас важнее прояснить, что удерживает человека от финального контакта, от «мы», ради чего организовано это избегание, чем прямая конфронтация с ним, даже если именно оно является центром внимания клиента. В работе с эготизмом особенно важна энергия интереса, любопытства, если ее удается подключить, она иногда превышает энергию первоначальной потребности и делает работу более безопасной для клиента и в смысле самооценки по результату. Для этого делается много экспериментов на границе привычного и приемлемого, с провокациями на принятие риска и присвоения новизны. 
 
Девалидизация, или обесценивание Цикл контакта практически пройден, взаимообмен энергией со средой состоялся, время присвоить и ассимилировать изменения, сделать их своей необособимой частью. Это не всегда удается. Человек нередко обесценивает или отчуждает результат своей деятельности, игнорируя сами события или свой вклад в них. Особенно это касается случаев, когда человек вынужден присвоить исход тягостных, горьких ситуаций, или изменение не особенно вписывается в его «я-концепцию», в жесткую часть Personality.  
 
С первым мы сталкиваемся в ситуации утрат: их признание связано с горем, и человек неосознанно стремится его избежать, отсрочить, «не принять близко к сердцу», а для этого либо игнорирует (формально признает) факт утраты, либо уменьшает его субъективную значимость. Он может заниматься самоуговорами по типу «ерунда, все обойдется», «я справлюсь, и пострашнее бывает», либо организовывать конфлуэнцию первого рода с теми своими переживаниями, которые связаны с травмой.  
 
Обесценивание, или вытеснение, аффективное «забывание» значимых событий весьма характерно для личностей, имеющих истерические паттерны реагирования.  
 
Основные признаки девалидизации: 
- обесценивающие суждения: «ничего не произошло», «подумаешь» и т.д.; 
- игнорирование очевидных событий или отчуждение своего вклада в результат; 
- забывание очевидно значимых переживаний в жизни и в сеансе; 
- вышучивание или самовышучивание (ирония); 
 
Проработка девалидизации предполагает: 
- движение «мышиными шагами» - не проглатывать новизну слишком большими кусками; 
- исследование, чем новизна «неугодна»;