Гражданское общество

Выбор конкретных политических форм перехода от абсолютизма к демократии, во время которого изменялось соотношение  государства и гражданского общества, кроме исторических, национальных особенностей был обусловлен борьбой трех политических сил: королевской власти, народного  представительства (парламента) и правительственной  бюрократии. Зрелость гражданского общества, выражавшаяся в наличии разветвленной  партийной системы, способной выражать интересы граждан в парламенте, ограничивала власть монарха. Однако процесс рационализации управленческой деятельности заметно  усилил роль бюрократии. Практически  к ней переходила вся исполнительная власть, а монарх лишь формально  оставался ее вершиной.

Исходя из этого, распределение  полномочий между тремя политическими  силами определял выбор той политической формы правления, которая должна была прийти на смену абсолютизму. Естественно, что длительный период абсолютистско-монархического правления сформировал политические традиции, которые влияли на выбор  политической организации. Не случайно политическая модернизация абсолютистских режимов в большинстве западных стран, за исключением США, породила смешанную форму - конституционную  монархию. Однако удельный вес и  объемы политического доминирования  в механизмах власти короля, парламента и правительственной бюрократии различны. Они определялись характером политической коалиции, которую предпочитали эти силы. Направленность интересов  участников коалиции определял тип  режима.

Первый тип режима в  рамках конституционной монархии - парламентскую монархию - дала английская революция. Она стала результатом  коалиции всесильного парламента и  безвластного монарха. Англия первой реализовала  классический вариант политической системы конституционализма. Ее смысл  состоял в переходе реальной власти от монарха к правительству и  премьеру, полностью зависимых от парламента. Особенностью британского  конституционализма является отсутствие писаной конституции и наличие  особых средств регулирования отношений  законодательной и исполнительной власти средствами обычно-правовых прецедентов.

Большинство стран Западной Европы пыталось перенести английский вариант в свои общества. Однако наличие двух противоборствующих политических потоков - республиканско-демократического, стремившегося к установлению принципа народного суверенитета, и абсолютистско-монархического, предпочитавшего сохранение в полном объеме королевской власти, не позволило  воспроизвести английскую систему. В результате там установилась конституционная  монархия в дуалистической форме. Это  означало появление самостоятельной  законодательной власти в лице парламента, но с сохранением законодательных  и исполнительных функций за монархом (король оставался главой исполнительной власти, верховным главнокомандующим  и верховным арбитром). Наличие  монархической и представительной власти создавало систему сдержек  и противовесов, которая, правда, не была устойчивой в силу культурной и политической неоднородности общества. Политическая коалиция монарха и  бюрократии против парламента дала третий тип конституционной монархии, именуемый  монархическим конституционализмом. Если английский вариант политической модернизации означал изменение  сущности и целей политического  порядка при сохранении традиционных институтов, то при данном варианте сущность правления оставалась прежней, а трансформировались лишь политические институты. Этот вариант политической модернизации был олицетворением мнимого  конституционализма. Дарованные монархами  конституции были лишь узаконением  традиционных носителей власти. Установление мнимого конституционализма в странах  Центральной и Восточной Европы, в России было следствием незрелости гражданского общества.

Как показала политическая история  мировой демократии, активности общественных ассоциаций и росту их членов, прежде всего, способствуют следующие структурные  факторы: повышение образовательного уровня населения; развитие общественных коммуникаций; периоды активизации  политического протеста, привлекающие новых рекрутов в социальные объединения; реакция общественности на вновь  выдвигаемые правительственные  программы преобразований и т.д.

В то же время извечными  трудностями становления и развития гражданского общества являются не только активность государства, стремление правящих элит к усилению своих позиций  в социуме и даже превышению собственных  полномочий. Серьезную опасность  для формирования и существования  гражданского общества представляет и  деятельность различного рода корпоративно-бюрократических  структур внутри государства, неизменно  принижающих статус самодеятельной активности граждан и стремящихся  усилить государственную опеку над нею. Самостоятельными и крайне важными причинами ослабления позиций гражданского общества служат и непроясненность для населения ценностей социальной самодеятельности, отсутствие приверженности общественного мнения ценностям идеологии прав человека. Поэтому гражданское общество не возникает там, где люди не борются за свои права и свободы, где отсутствуют традиции критического анализа общественностью деятельности властей и, наконец, где политические свободы воспринимаются людьми как своеволие и отсутствие ответственности за свои поступки.

3. Принцип первичности  индивида

3.1. Происхождение  принципа.

Обратимся к либерально-демократическому принципу "не человек для общества, а общество для человека". Если понимать его буквально, то любые  моральные добродетели из абсолютных непременно превращаются в относительные: они обязывают индивида лишь в  той мере, в какой полезны ему  лично. Мало того, этот принцип исключает  такие признанные виды гражданского долга, как, например, защита Отечества.

Следовательно, этот принцип  является не реальным, а нормативно-идеальным: он позволяет отстаивать достоинство  личности перед обществом и утверждать ее гражданский суверенитет. Последний  раскрывается в принципе гражданского договора, предполагающего, что люди вступают в отношения между собой  и государством в той мере, в  какой находят это для себя приемлемым и целесообразным. Принцип  гражданского договора означает, что  никто никого не может принудить  к тем дли иным общественным связям и соглашениям; они действительны  для человека лишь в той мере, в какой он добровольно их принял как субъект равноправных договорных отношений.

Во-вторых, этот принцип означает апологетику так называемого  естественного состояния: если человека предоставить его собственной природе, не перевоспитывать, не насиловать его  волю, то во всех отношениях результаты окажутся лучше, чем при противоположных  условиях.

Принцип естественного состояния  имеет сугубо нормативный смысл: он является тем идеальным допущением, без которого нельзя обосновать автономию  личности перед лицом общества и  ее гражданское достоинство

Нормативное допущение, ставшее  основой западных демократий, отражало социальное мироощущение и статус одного определенного сословия - третьего. Именно этому частному и специфическому мироощущению суждено было стать  цивилизованной нормой, которую Запад  демонстрирует и пропагандирует в качестве "естественной", т.е. всеобщей.

Но наряду с этим сословным  опытом на принятие указанного принципа повлиял и национальный исторический опыт стран Запада. Вопреки представлениям о естественности самого принципа и  его органической свойственности западному  человеку и западной культуре, исторический опыт свидетельствует, что речь, скорее, шла о трудном и проблематичном выборе. С одной стороны, проблема состояла в том, чтобы прекратить нескончаемые гражданские распри и  войны ценой уступки местных  и индивидуальных прав и свобод деспотически-централизованному  государству, способному железной рукой  навести мир и порядок. С другой стороны, проблема была в том, чтобы  избежать злоупотреблений самого этого  государства в виде посягательств  безудержного и бесконтрольного  политического деспотизма на жизнь  человека, его личное благополучие и достоинство.

3.2. Современное  политическое воплощение принципа.

Индивидный принцип со всеми вытекающими из него постулатами  означает первичность гражданского общества по отношению к государству. Гражданское состояние основано на отношениях обмена между суверенными  и равными индивидами. При этом нормальным признается такое состояние, когда равные в правах и свободные  граждане все свои потребности без  исключения удовлетворяют в ходе партнерского обмена - по принципу "ты - мне, я - тебе". То есть, для обеспечения  тех или иных благ государство  гражданам не нужно - они удовлетворяют  свои нужды на основе принципа индивидуальной самодеятельности.

Основной парадокс современной  западной демократии заключается в  том, что она предполагает неполитический образ жизни дня большинства  граждан и потому называется представительской. Классическая античная демократия Древней  Греции и Рима была демократией участия. Она реально объединяла граждан  полиса, сообща участвующих в решении  основных вопросов жизни своего города-государства.

То есть, речь идет о выборе: либо устанавливается полная свобода  частной жизни ценой утраты личного  участия в решении общественных дел, передоверенных определенным лицам - профессионалам в области политики, либо граждане непосредственно решают общие коллективные вопросы. Но тогда  у них уже нет ни времени, ни даже права на частную жизнь.

Для человека античного полиса государство не было монстром, нависающим "сверху": он сам был и полноценным  самодеятельным участником и воплотителем всех его решений. Это в Новое  время в Европе возникли два полюса: на одной стороне - конкретный человек, выступающий во всем многообразии социальных ролей, но при этом не равноправный с другими, часто страдающий от эксплуатации и неравенства, а на другой - абстрактный гражданин государства, имеющий равные права, но при этом социально пустые, удаленные от нужд и забот повседневности. Это положение и получило название формальных свобод и формальной демократии.

Современное общество развело  в стороны самодеятельный и политический образы жизни, повседневный авторитаризм и формальную демократию. В повседневной гражданской жизни самодеятельно-индивидуалистический образ жизни ведет в основном только предпринимательское меньшинство, тогда как жизнь остальных  отдана на откуп неполитическому  авторитаризму действительных хозяев жизни - руководителей производства и собственников компаний. Напротив, в политическом отношении все  граждане признаются равными, но это  равенство не затрагивает их содержательные повседневные роли, а касается только права раз в несколько лет  прийти к избирательным урнам.

Надо сказать, что потребительство  представительской демократии, заставляющей большинство людей принимать  антидемократизм гражданской жизни  в обмен на высокую заработную плату и технический комфорт, не сводится только к собственно материальной стороне. Дело еще и в том, что  частный, общественно-пассивный образ  жизни, стал своеобразной привычкой  и даже ценностью современного потребительского общества. Гражданин, в повседневности слагающий с себя дела и заботы гражданства, наслаждается своим неучастием - тем, что "компетентные лица" освобождают  его от ответственности, связанной  с принятием повседневных социальных решений. Многие люди ценят свое право  не участвовать в решениях не меньше, чем другие - право участвовать. Куда именно ведут современные тенденции, какая из этих разновидностей граждан  растет быстрее, остается спорным.

Демократия участия требует  такой мобилизованности во вне профессиональной жизни, такого напряжения и ответственности, какие не всегда оказываются психологически приемлемыми для людей.

Еще одним функциональным свойством принципа первичности  индивида, делающим его незаменимым  в системе представительской  демократии, является его экс-групповой  характер.

Если бы люди на выборах  голосовали как устойчивые члены  тех или иных социальных общностей, то распределение голосов избирателей  в общих чертах было бы известно заранее (на основе численного соотношения  соответствующих групп общества), и в таком случае выборы как  процедура открытой воли большинства  были бы вообще излишними. Вся система  предвыборных манипуляций, агитации и  пропаганды исходит из того, что  связи индивидов с соответствующими группами не являются устойчивыми, поэтому  избирателей можно переманивать, добиваясь их голосов.

В то же время без минимальной  межгрупповой мобильности общество было бы, по существу, сословным или  даже кастовым, а нация, в свою очередь, не могла бы обрести устойчивое единство и идентичность.

3.3. Издержки принципа.

В современной политологии  есть такое понятие, как парадигма  Г.Бэккера. Бэккер - представитель чикагской  школы, получивший Нобелевскую премию за работу "Человеческий капитал" (1964). Как последователь либеральной  традиции Бэккер исходит из того, что  сфера властно-политических отношений  будет непрерывно сужаться, уступая  место отношениям гражданского партнерского обмена.

Буквально все общественные отношения он интерпретирует как  экономические, связанные с ожиданиями максимально возможной экономической  отдачи на вложенный капитал. Экономический  закон экономии времени Бэккер применяет  не только к сфере производства, но и к сфере потребления; именно этот прием позволяет ему объявить экономическую теорию универсальной, объясняющей все человеческие отношения  без исключения.

Согласно Беккеру, подобно  тому как в сфере производства действует закон сокращения времени  изготовления товаров, так и в  сфере потребления действует  закон сокращения времени удовлетворения потребностей. Потому современный человек  предпочитает купить холодильник и  хранить пищу в нем, вместо того чтобы  готовить ежедневно, предпочитает приглашать друзей в ресторан, вместо того чтобы  принимать их дома, и т.п. Собственно, современное потребительское общество описывается как общество, которое  всеми силами экономит время потребления, что означает неуклонное обесценение  тех сфер жизни и человеческих отношений, которые чреваты излишними  тратами времени.

Почему падает рождаемость  в современном обществе? Бэккер объясняет  это законом предельной полезности. Дети в традиционном обществе, во-первых, быстро становились на ноги, во-вторых, оставались в семье в качестве подручных работников отца и матери. Поэтому известное чадолюбие  традиционных обществ на самом деле, считает Бэккер, является экономически рациональным поведением, ибо речь идет в действительности о детях  как о капитале, который давал  скорую и значительную отдачу. Поскольку  в современном обществе дети не скоро  становятся самостоятельными и надежд на них как на кормильцев в старости теперь нет, то современный экономический  человек предпочитает иметь их мало или не иметь вовсе.