Дмитрий Иванович Менделеевский

которой на деле он был совершенно неспособен. Таким образом, планы будущего

были неясны; но любопытно, что Гоголем владела  глубокая уверенность, что

ему предстоит  широкое поприще; он говорит уже  об указаниях провидения и не

может удовлетвориться  тем, чем довольствуются простые "существователи", по

его выражению, какими было большинство его нежинских товарищей. В декабре

1828 г. Гоголь  выехал в Петербург. Здесь на  первый раз ждало его жестокое

разочарование: скромные его средства оказались в большом  городе очень

скудными; блестящие надежды не осуществлялись так скоро, как он ожидал. Его

письма домой  за то время смешаны из этого разочарования  и из широких

ожиданий в будущем, хотя и туманных. В запасе у него было много характера и

практической предприимчивости: он пробовал поступить на сцену, сделаться

чиновником, отдаться литературе. В актеры его не приняли; служба была так

бессодержательна, что он стал ею тотчас тяготиться; тем сильнее привлекало

его литературное поприще. В Петербурге он на первое время очутился в

малорусском кружке, отчасти из прежних товарищей. Он нашел, что Малороссия

возбуждает в  обществе интерес; испытанные неудачи  обратили его поэтические

мечтания к родной Малороссии, и отсюда возникли первые планы труда, который

должен был дать исход потребности художественного  творчества, а вместе

принести и практическую пользу: это были планы "Вечеров  на хуторе близ

Диканьки". Но прежде он издал, под псевдонимом В. Алова, ту романтическую

идиллию: "Ганц Кюхельгартен" (1829), которая была написана еще в Нежине (он

сам пометил ее 1827 г.) и герою которой приданы  те идеальные мечты и

стремления, какими он сам был исполнен в последние  годы нежинской жизни.

Вскоре по выходе книжки в свет он сам уничтожил  ее, когда критика отнеслась

неблагосклонно  к его произведению. В беспокойном  искании жизненного дела,

Гоголь в это  время отправился за границу, морем  в Любек, но через месяц

вернулся опять  в Петербург (в сентябре 1829 г.) и  после загадочно

оправдывал эту  странную выходку тем, что Бог  указал ему путь в чужую землю,

или ссылался на какую-то безнадежную любовь: в действительности, он бежал

от самого себя, от разлада своих высоких, а также  высокомерных, мечтаний с

практической жизнью. "Его тянуло в какую-то фантастическую страну счастья и

разумного производительного  труда", - говорит его биограф; такой страной

представлялась  ему Америка. На деле, вместо Америки, он попал на службу в

департамент уделов (апрель, 1830) и оставался там до 1832 г. Еще раньше

одно обстоятельство возымело решительное влияние на его дальнейшую судьбу и

на его литературную деятельность: это было сближение  с кругом Жуковского и

Пушкина. Неудача  с "Ганцом Кюхельгартеном" была уже некоторым указанием на

необходимость другого  литературного пути; но еще раньше, с первых месяцев

1828 г., Гоголь осаждает  мать просьбами о присылке  ему сведений о

малорусских обычаях, преданиях, костюмах, а также о присылке "записок,

веденных предками какой-нибудь старинной фамилии, рукописей  стародавних" и

пр. Все это был  материал для будущих рассказов  из малороссийского быта и

преданий, которые  стали первым началом его литературной славы. Он уже

принимал некоторое  участие в тогдашних изданиях: в начале 1830 г. в старых

"Отечественных  Записках" Свиньина напечатан был, с переправками редакции,

"Вечер накануне  Ивана Купала"; в то же время  (1829) были начаты или

написаны "Сорочинская ярмарка" и "Майская ночь". Другие сочинения Гоголь

печатал тогда  в изданиях барона Дельвига, "Литературной Газете" и "Северных

Цветах", где, например, была помещена глава из исторического романа

"Гетман". Быть  может, Дельвиг рекомендовал его Жуковскому, который принял

Гоголя с большим  радушием: по-видимому, между ними с  первого раза сказалось

взаимное сочувствие людей родственных по любви к  искусству, по

религиозности, наклонной  к мистицизму, - после они сблизились очень тесно.

Жуковский сдал молодого человека на руки Плетневу с просьбой его

пристроить, и, действительно, уже в феврале 1831 г. Плетнев рекомендовал

Гоголя на должность  учителя в патриотическом институте, где сам был

инспектором. Узнав  ближе Гоголя, Плетнев ждал случая "подвести его под

благословение Пушкина"; это случилось в мае того же года. Вступление Гоголя

в этот круг, вскоре оценивший в нем великий начинающий талант, имело

великое влияние  на всю его судьбу. Перед ним  раскрывалась, наконец,

перспектива широкой  деятельности, о которой он мечтал, - но на поприще не

служебном, а литературном. В материальном отношении Гоголю могло помочь то,

что, кроме места  в институте, Плетнев доставил ему  частные занятия у

Лонгвиновых, Балабиных, Васильчиковых; но главное было в нравственном

влиянии, какое встретило Гоголя в новой среде. Он вошел в круг лиц,

стоявших во главе русской художественной литературы: его давние поэтические

стремления могли  теперь развиваться во всей широте, инстинктивное понимание

искусства могло  стать глубоким сознанием; личность Пушкина произвела на

него чрезвычайное впечатление и навсегда осталась для него предметом

поклонения. Служение искусству становилось для него высоким и строгим

нравственным долгом, требования которого он старался исполнять  свято.

Отсюда, между прочим, его медлительная манера работы, долгое определение и

выработка плана  и всех подробностей. Общество людей  с широким литературным

образованием и  вообще было полезно для юноши  со скудными познаниями,

вынесенными из школы: его наблюдательность становится глубже, и с каждым

новым произведением  повышалось художественное творчество. У Жуковского

Гоголь встречал избранный круг, частью литературный, частью

аристократический; в последнем у него завязались отношения, игравшие потом

немалую роль в  его жизни, например, с Виельгорскими, у Балабиных он

встретился с  блестящей фрейлиной А.О. Россет, впоследствии Смирновой .

Горизонт его  жизненных наблюдений расширялся, давнишние  стремления получили

почву, и высокое  понятие Гоголя о своем предназначении уже теперь впадало в

крайнее самомнение: с одной стороны, его настроение становилось возвышенным

идеализмом, с другой - возникала уже возможность тех глубоких ошибок,

какими отмечены последние годы его жизни. Эта пора была самой деятельной

эпохой его творчества. После небольших трудов, выше частью названных, его

первым крупным  литературным делом, положившим начало его славе, были:

"Вечера на  хуторе близ Диканьки. Повести,  изданные пасечником Рудым

Паньком", вышедшие в Петербурге в 1831 и 1832 годах, двумя частями (в

первой были помещены "Сорочинская ярмарка", "Вечер накануне Ивана Купала",

"Майская ночь, или Утопленница", "Пропавшая  грамота"; во второй - "Ночь

перед Рождеством", "Страшная месть, старинная быль", "Иван Федорович

Шпонька и его тетушка", "Заколдованное место"). Известно, какое впечатление

произвели на Пушкина  эти рассказы, изображавшие невиданным прежде образом

картины малорусского быта, блиставшие веселостью и тонким юмором; на первый

раз не была понята вся глубина этого таланта, способного на великие

создания. Следующими сборниками были сначала "Арабески", потом "Миргород",

оба вышедшие в 1835 г. и составленные отчасти из статей, печатанных в 1830

- 1834 годах, отчасти из новых произведений, явившихся здесь впервые.

Литературная слава  Гоголя установилась теперь окончательно. Он вырос и в

глазах его ближайшего круга, и в особенности в сочувствиях молодого

литературного поколения; оно уже угадывало в нем  великую силу, которой

предстоит совершить  переворот в ходе нашей литературы. Тем временем в

личной жизни  Гоголя происходили события, различным  образом влиявшие на

внутренний склад  его мысли и фантазии и на его  внешние дела. В 1832 г. он в

первый раз был  на родине после окончания курса  в Нежине. Путь лежал через

Москву, где он познакомился с людьми, которые стали  потом его более или

менее близкими друзьями: с Погодиным, Максимовичем , Щепкиным , С.Т.

Аксаковым. Пребывание дома сначала окружало его впечатлениями  родной

любимой обстановки, воспоминаниями прошлого, но затем  и тяжелыми

разочарованиями. Домашние дела были расстроены; сам  Гоголь уже не был

восторженным юношей, каким оставил родину; жизненный  опыт научил его

вглядываться глубже в действительность и за ее внешней  оболочкой видеть ее

часто печальную, даже трагическую основу. Уже вскоре его "Вечера" стали

казаться ему  поверхностным юношеским опытом, плодом той "молодости, во

время которой не приходят на ум никакие вопросы". Малорусская жизнь и

теперь доставляла материал для его фантазии, но настроение было уже иное: в

повестях "Миргорода" постоянно звучит эта грустная нота, доходящая до

высокого пафоса. Вернувшись в Петербург, Гоголь усиленно работал над своими

произведениями: это  была вообще самая деятельная пора его творческой

деятельности; он продолжал вместе с тем строить  планы жизни. С конца 1833

г. он увлекся мыслью столь же несбыточной, как были его  прежние планы

относительно службы: ему казалось, что он может выступить  на ученое

поприще. В то время  приготовлялось открытие Киевского  университета, и он

мечтал занять там кафедру истории, которую  преподавал девицам в

патриотическом  институте. В Киев приглашали Максимовича; Гоголь думал

основаться вместе с ним в Киеве, желал зазвать  туда и Погодина; в Киеве ему

представлялись, наконец, русские Афины, где сам он думал  написать нечто

небывалое по всеобщей истории, а вместе с тем изучать малороссийскую

старину. К его  огорчению, оказалось, что кафедра  истории была отдана

другому лицу; но зато вскоре ему предложена была такая  же кафедра в

Петербургском университете, благодаря влиянию его высоких литературный

друзей. Он действительно  занял эту кафедру: раз или  два ему удалось

прочесть эффектную  лекцию, но затем задача оказалась  ему не по силам, и он