Международное частное право ТюмГУ

     Вместе  с тем, привязка наследственных отношений  исключительно к закону места  жительства наследодателя не вполне увязывается с современными тенденциями  развития гражданского оборота и законодательства.

     Во-первых, в настоящее время теряет свою актуальность утверждение о том, что «место жительства наследодателя, как правило, совпадает с местом нахождения его имущества» [6, с. 480]. Наоборот, наблюдается тенденция  к приобретению гражданами недвижимости не для проживания, а в целях вложения капитала. При этом граждане выбирают страны, в которых наблюдается наибольший рост цен на рынке недвижимости (Испанию и другие страны). В перечисленных случаях привязка к закону места жительства не способна в должной мере обеспечить связь наследственных отношений с определенной правовой системой.

     Во-вторых, место жительства – коллизионный критерий, использование которого не придает стабильности гражданскому обороту, поскольку представляет собой  юридический факт, который может быть установлен в особом порядке гражданского судопроизводства. Наследники умершего в ходе инициированного судебного разбирательства могут опровергнуть установленное правоприменительным органом (нотариусом) место жительства умершего. Это связано с тем, что категория «место жительства» имеет неоднозначное толкование, даже с учетом того, что квалификация указанного понятия будет осуществляться в соответствии с внутренним российским законодательством (ст. 20 ГК РФ).

     Поэтому речь должна идти о включении в коллизионную регламентацию наследственных отношений дополнительных привязок, обеспечивающих тесную связь отношений с правом определенной страны. В литературе уже обращалось внимание на то, что наследственные правоотношения наряду с семейными и трудовыми относятся к числу правоотношений, играющих решающую роль при определении статуса иностранного физического лица в каком-либо государстве [3, с. 99]. По этой причине коллизионные подходы, используемые в ст. 1224 ГК РФ, должны корреспондировать нормам ст. 1195 ГК РФ, определяющей личный закон физического лица. Вопреки этому в ст. 1224 ГК РФ учитывается только один вариант личного закона – закон места жительства, но полностью проигнорирован основной вариант личного закона физического лица – закон гражданства (п. 1 ст. 1195 ГК РФ).

     В контексте сказанного следует обратить внимание на то, что в договорах  о правовой помощи, участницей которых  является Россия, достаточно часто  можно встретить обращение именно к закону гражданства наследодателя  на момент его смерти для решения вопросов наследования движимых вещей. 
В качестве механизма, обеспечивающего сочетание двух названных критериев в коллизионном регулировании, можно предложить закрепление в ст. 1224 ГК РФ автономии воли завещателя, означающей возможность выбора между правом страны, в которой наследодатель имел место жительства и правом страны, гражданство которой он имел. Тем самым будет устранено искусственное купирование «сквозного» действия принципа свободы завещания, закрепленного в ст. 1119 ГК РФ. В соответствии с ней завещатель вправе по своему усмотрению завещать имущество любым лицам, любым образом определить доли наследников в наследстве, лишить наследства одного, нескольких или всех наследников по закону, не указывая причин такого лишения, а также включить в завещание иные распоряжения, предусмотренные правилами о наследовании, отменить или изменить совершенное завещание. При этом, по смыслу ГК РФ, свобода завещания ограничивается только правилами об обязательной доле в наследстве.

     Важно отметить, что объектом выбора будут являться правопорядки, имеющие связь с наследственным правоотношением. Справедливость привязки наследственных отношений к двум основным вариантам личного закона физического лица подтверждается также обращением к зарубежному опыту регулирования наследственных отношений. Так, Закон о реформе итальянской системы международного частного права 1995 г. предусматривает, что отношения по наследованию регулируются национальным законом наследодателя на момент его смерти, в то же время наследодатель может, сделав заявление в форме завещания, подчинить наследственное отношение целиком действию права государства, в котором он проживает (ст. 46). Близкой позиции придерживается Закон о международном частном праве Украины 2005 г., в котором оговорено, что наследственные отношения регулируются правом государства, где наследодатель имел последнее местожительство, если наследодателем не избрано в завещании право государства, гражданином которого он был (ст. 70). В указанных актах четко прослеживается стремление законодателя применить оба основных варианта личного закона наследодателя.

     В зарубежном законодательстве форма  выражения выбора права к наследованию по завещанию приравнивается к форме  самого завещания. Это следует из закрепляемых законодательством положений, согласно которым право должно быть “избрано в завещании” (ч. 1 ст. 70 Закона Украины 2005 г., ст. 25 Вводного закона к ГГУ 1896 г.). Соответственно, составление отдельного акта, по форме не отвечающего признакам завещания, в котором бы содержалось указание на применимое право к ранее составленному распоряжению об имуществе на случай смерти, недопустимо. Подобный подход облегчает процесс правоприменения, поскольку создаются определенные гарантии информированности заинтересованных лиц о выборе права, в связи с чем также может быть воспринято отечественным законодателем. 
За сферой действия наследственного статута в отечественном праве остаются вопросы завещательной дееспособности и формы завещания. 
Способность лица к составлению и отмене завещания императивно подчинена праву страны, где завещатель имел место жительства в момент составления такого завещания или акта (п. 2 ст. 1224 ГК РФ). Аналогично решен вопрос о способности лица к составлению и отмене завещания в Минской конвенции 1993 г. (ст. 47) и Кишиневской конвенции 2002 г. (ст. 50).

     Напротив, ни один из двусторонних договоров  России о правовой помощи не ставит завещательную дееспособность в  зависимость от права страны его  домицилия в момент составления  завещания. Эти договоры либо не содержат коллизионных норм относительно способности лица к составлению завещания (договоры с Грузией (1993), Молдовой (1993), Эстонией (1993) и др. странами), либо «привязывают» ее к законодательству государства, гражданином которого завещатель является в момент волеизъявления (договоры с Вьетнамом (1998), Кубой (2000), Польшей (1996) и др. странами).

     Форма завещания и акта его отмены определяются по праву страны, где завещатель имел место жительства в момент составления  такого завещания или акта, праву  места составления завещания или акта его отмены либо по российскому праву (п. 2 ст. 1224 ГК РФ). Из этого, однако, не следует, что правоприменительный орган первоначально должен обращаться к законодательству места жительства завещателя в момент его составления и лишь при недействительности завещания по форме согласно нормам данного правопорядка – к иным правовым системам, в частности, к российскому праву. Все это привело бы к затягиванию решения вопроса о формальной действительности завещания. Пункт 2 ст. 1224 ГК РФ не устанавливает очередности обращения к коллизионным привязкам, он лишь называет их, а потому возможность обращения к российскому праву имеется изначально, независимо от содержания иностранного права.

     Следует указать, что отечественный законодатель не воспринял свойственный многим зарубежным актам подход, предполагающий альтернативное использование для оценки формальной действительности завещания законодательства страны гражданства наследодателя и право государства, в котором находится недвижимое имущество (ст. 72 Закона Украины).

     Несмотря  на необходимость создать гарантии формальной действительности международных  завещаний, в Минской конвенции 1993 г. (ст. 47) и Кишиневской конвенции 2002 г. (ст. 50) предусмотрены лишь две  привязки для определения формы завещания – к законодательству страны, где завещатель имел место жительства в момент составления завещания и (альтернативно) к законодательство страны, где составлялось завещание. Закон суда в этих конвенциях не используется, а потому при рассмотрении спора существенно повышается вероятность обращения к иностранному праву для оценки формальной действительности завещания, что будет способствовать усложнению процесса правоприменения.

     Подавляющее большинство двусторонних договоров  о правовой помощи также содержат ограниченный круг привязок. Как правило, форма завещания подчиняется в них альтернативно законодательству страны гражданства и места совершения завещания (договоры с Вьетнамом (1998), Грузией (1993), Египтом (1998), Кубой (2000), Мали (2000), Молдовой (1993) и рядом других стран). Лишь некоторые из таких договоров содержат развернутую систему коллизионных норм, отсылающих к законодательству места совершения завещания, гражданства завещателя (на момент составления завещания или смерти), места жительства завещания (на момент составления завещания или смерти), а в отношении недвижимого имущества – к законодательству государства, на территории которого это имущество находится (в частности, договоры с Грецией (1981), Кипром (1984), Финляндией (1978).