Внешнеполитическая стратегия Китая в Центральной Азии

Центральная Азия - это регион, где широко распространено влияние России. Несмотря на то, что  государства Центральной Азии обрели свою независимость, Москва до сих пор  располагает рычагами влияния на страны региона. Между РФ и регионом сохраняются традиционные культурно-исторические связи. Россия выступает как гарант военной безопасности стран региона, и между государствами сложилась  тесная кооперация в военной сфере. К тому же регион унаследовал советскую  транспортно-коммуникационную инфраструктуру, которая замыкается на России.

В Центральной Азии широко распространены идеи «китайской угрозы». Данные настроения в регионе базируются как на относительно недавних событиях в китайско-советских отношениях, так и на фактах, связанных с более далекими историческими событиями. Также сомнения стран региона основываются на закрытом характере политической системы КНР и на культурно-цивилизационных различиях. К тому же колоссальные различия в совокупном потенциале КНР и стран региона создают объективную базу для распространения антикитайских идей.

Центральноазиатский регион сравнительно слаб в политической, экономической, социальной сферах и  в сфере безопасности, что также  является особенностью региона. В политической области и в сфере безопасности лишь Казахстан и Туркменистан сохраняют  относительную стабильность, тогда  как остальные государства остаются подверженными опасностям внутренних социальных проблем и угрозам  проникновения террористических и  экстремистских элементов, а также  угрозам вмешательства внешних  сил в их дела.

В экономическом  плане все страны региона нуждаются  в привлечении иностранного капитала для решения своих внутренних социально-экономических проблем. К  тому же в регионе сохраняется  большой дестабилизационный потенциал, базирующийся на внутрирегиональных трудноразрешимых проблемах, таких как неурегулированность  межгосударственных границ, водопотребление, гидроэнергетика и т.д. [3]

Таким образом, в своей внешнеполитической стратегии в Центральной Азии Китай придерживается общей линии  центра и основывается на базовых  принципах, заложенных еще Дэн Сяопином.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

2. Этапы развития и противоречия стратегии КНР в Центральной Азии.

        Долгое время  Центральная Азия рассматривалась  была частью сначала Российской  империи, а затем СССР. На протяжении более чем 130 лет Китай рассматривал Центральную Азию (ЦА) лишь в контексте общего комплекса китайско-российских и китайско-советских отношений. Внезапный распад Советского Союза и появление в Центрально-Азиатском регионе независимых государств поставило Пекин перед необходимостью формирования совершенно нового вектора внешнеполитической стратегии.

Анализ действий Китая в ЦА на протяжении уже почти 20 лет позволяет выделить 3 основных этапа в развитии его внешней политики.

1. 1992—1995 годы.
2. 1996—2001 годы.
3. 2001 год — настоящее время.

Первый этап приходится на начало 1990-х годов. В это время китайское руководство осмысляет новые реалии, сложившиеся в регионе, устанавливает устанавливает и расширяет дипломатические контакты, формирует атмосферу доверия и договорно-правовую базу, а также пытается разрешить накопившиеся проблемы безопасности.

На втором этапе, начавшемся в середине — конце 1990-х годов и захватившем большую часть 2001 года (до событий 11 сентября), формируются механизмы и институты многостороннего взаимодействия с участием КНР, а также расширяется китайское экономическое присутствие в ЦА.

Третий этап начинается с событий 11 сентября 2001 года и характеризуется небывалым доселе ростом активности Китая и переходом к «наступательной» политике, призванной кардинально переломить развитие ситуации в ЦА в свою пользу.

Не  представляя особой опасности для  КНР и не имея такой экономический  и политической мощи как Китай, страны Центральной Азии идеально подходят на роль “младшего брата”-они зачастую требуют поддержки и экономической  помощи, и Китай, снабжая и обеспечивая  эти страны всем необходимым, сможет “вырастить” этих братьев в угоду  себе.[4]

  Китай в своей политике  в отношении Центральной Азии  руководствуется т.н. паназиатской стратегической концепцией, целью которой является экономическая и транспортная интеграция Центральной Азии и Западного Китая с дальнейшим подключением этих регионов в единую сеть коммуникаций с внутренними и прибрежными районами КНР. При этом Пекин имеет в виду не только экономическую интеграцию, но и усиление в перспективе своего политического и культурного влияния, а также демографического присутствия. [5]

    Появление США в 2001-2002 годы в Центральной Азии в  качестве активного военно-политического  игрока моментально перечеркнуло  все геополитические достижения  КНР за последние десять лет.  Вмешательство США в афганский  конфликт разрушило всю геостратегию  Китая, которая с конца 80-х  годов выражается формулой: «опираться  на Север, стабилизировать западное  направление, а основные усилия  сосредоточить на Востоке и  Юге». До последнего времени, как  мы видели выше, эта стратегия  работала достаточно успешно.  Китаю удалось достичь стратегических  договоренностей со своими северными  соседями, более того, стать одной  из главных составляющих региональной  системы безопасности. Удавалось  поддерживать нормальные отношения  с Пакистаном, Индией, Северным альянсом  и даже талибами. С началом  АТО это хрупкое равновесие  в одночасье оказалось разрушено.  Причем не исключалось, что  в Пакистане произойдет очередной  раскол общества и радикализация  исламистов, а в Афганистане появится  проамериканское марионеточное  правительство, что для Китая  с его «синьцзянской проблемой»  было крайне нежелательно. Имелись  у Китая и не менее обоснованные  претензии к США, связанные  с их внешней политикой. Как  подчеркивали в Пекине, в борьбе  с международным терроризмом  не может быть «двойных стандартов».  И если США действительно заявляют  о своей готовности «покончить  с этим злом», то им, прежде  всего, необходимо пересмотреть  свою стратегию в отношении  Тайваня, Тибета и Синьцзяна.  Для Пекина, и не только для  него, было очевидно, что этнический  сепаратизм для достижения своих  политических целей все чаще  начинает использовать тактику  террора. И в этом смысле  этнические сепаратисты и террористы  для него  понятия неразделимые. На практике в последние два  года продолжается передислокация  уйгурских и антикитайских сепаратистских  организаций из Европы на территорию  США, продолжаются их финансирование  и организационная поддержка.  Это означает, что США, как минимум,  оставляют для себя запасные  инструменты давления на Пекин  на случай конфронтации с ним.  Но самым важным американским  инструментом остается военно-политическое  присутствие Вашингтона в Центральной  Азии. Не имея реальных рычагов  воздействия на государства региона  с целью снятия этого вызова, Китай в целях обеспечения  своей безопасности, с одной стороны,  усилил войсковую группировку,  дислоцированную в СУАР КНР.  А с другой  предпринял усилия  по укреплению «китайской составляющей»  в структурах региональной безопасности, прежде всего, в ШОС. В этой  области Китай, как и все  участники организации, сталкивается  с тремя проблемами: Первая: как  на практике изменить идеологическую  направленность ШОС, которая (явно  или неявно) изначально состояла в противодействии росту американского влияния в регионе. Вторая: где найти источники финансирования экономического сотрудничества в регионе, понимая, что ни Россия, ни Китай не обладают необходимыми резервами роста. Третья: как согласовать антитеррористическую работу ШОС и военно-политическое сотрудничество стран  членов ШОС с аналогичной работой внутри Договора о коллективной безопасности, куда входят все страны ШОС, кроме Китая и Узбекистана. В российско-китайском сотрудничестве в рамках ШОС главная проблема состоит в асимметрии этой организации, которая, по существу, объединяет КНР и страны, входящие в разные постсоветские образования на пространстве СНГ. Эта асимметрия объективно затрудняет полноценное участие Китая в принятии решений и, как следствие, снижает эффективность работы организации в целом. Главная цель для Китая на предыдущем этапе  это добиться ликвидации угрозы со стороны групп боевиков, поддерживающих идею независимости т. н. «Восточного Туркестана». С другой стороны, Китай, используя совпадение своих интересов по борьбе с терроризмом с аналогичными интересами России и США, ставит задачу повысить свою политическую роль в регионе. В настоящее время ситуация качественно изменилась. Во главу угла стали ставиться не только чисто экономические, но и геостратегические интересы. Сейчас, когда Россия находится в относительном упадке, сделали вывод в Пекине, растущий Китай представляет себя экономическим локомотивом и даже моделью развития для всего региона. Китай считает себя в состоянии задавать тон в регионе, чего он не мог делать в прошлом.[6]

В контексте  сырьевой дипломатии несколько иначе  выглядят отношения КНР с центральноазиатскими странами. Китай постепенно смещает акценты с обеспечения безопасности в рамках ШОС на вопросы экономического развития и энергообеспечения. В том же ключе он перестраивает двусторонние связи с государствами региона.[7] 
        По оценкам российского эксперта И. Томберга, Китай, пользуясь своими возросшими финансовыми возможностями, вложил в нефтегазовый комплекс Туркменистана около 4 млрд. долларов. Казахстан в 2010 г. получил от КНР кредит в 10 млрд. долл. и продал Пекину 49% акций компании «Мангистаумунайгаз», на которую претендовала российская компания «Газпромнефть», что дало Китаю возможность контролировать около трети казахстанских энергоресурсов. 
        КНР был основным инвестором строительства вступившего в строй в декабре 2009 г. газопровода ТУКК (Туркмения-Узбекистан-Казахстан-Китай). Стоимость китайских затрат на этот проект оцениваются в 20 млрд. долларов США.[8] Очевидно, КНР способна выступать на сырьевых рынках Центральной Азии успешным экономическим конкурентом России. Любопытно при этом, что сама Российская Федерация выступает для КНР поставщиком энергоресурсов. 
        Тяготение к центральноазиатскому и каспийскому «энергетическим бассейнам» является для КНР логичным. Поставки из этой части мира позволяют уменьшить зависимость от неспокойного региона Персидского залива, а транспортировка по трубопроводам проще и безопасней поставок по морю. Однако Китай не отказывается и не может отказаться от ближневосточных поставок углеводородов, хотя они осуществляются через Малаккский пролив, что само по себе сопряжено с дополнительными рисками– с позиций китайских аналитиков в том смысле, что безопасность пролива обеспечивается военно-морскими силами,не подконтрольными Китаю.

Центральная Азия со своими сырьевыми ресурсами  и рынком сбыта стала все больше рассматриваться Пекином в контексте  реализации программы по ускоренному  развитию центральных и западных районов Китая. Используя географическую близость ЦА, Пекин рассчитывал задействовать  ресурсно-сырьевой потенциал региона  для развития промышленности в СУАР, а также продвинуть на центральноазиатские  рынки китайскую продукцию, стимулируя тем самым экономический рост в своих западных районах.[9] 
        Исходя из всего вышеприведенного, мы видим,  что безопасность в западных районах Китая напрямую зависит от ситуации в центральноазиатских республиках. И одним из методов обеспечения безопасности в регионе Китай считает ограничение влияния России и США на Центральную Азию. Вместе с тем Россия и США рассматриваются как партнеры в борьбе с терроризмом, но в то же время представляют некоторую угрозу интересам Китая в регионе.

 

 

 

 

 

2.2.Отношения Китая и Кыргызстана.

Политика КНР в отношении  Кыргызстана строится на достижении трех основных целей: 1) не допустить, чтобы  территория республики стала базой  для уйгурских сепаратистов; 2) поддерживать проекты строительства транспортных коридоров через Кыргызстан; 3) поощрять китайскую торговую экспансию в  Кыргызстане и в регионе, а  также демографическое проникновение  через Кыргызстан в страны СНГ (между  КР и КНР существует безвизовый режим). ^[3]

Что же касается торговых связей Бишкека  с Пекином, то Китай вывозит из Кыргызстана промышленные полуфабрикаты  и сырье, в том числе металлопрокат, цветные металлы и минеральные  удобрения. Синьцзян-Уйгурский автономный район испытывает значительный дефицит  гидроэнергетических ресурсов и  заинтересован в импорте электроэнергии из республики. С середины 90-х годов  Китай входит в первую тройку стран  по количеству совместных предприятий, созданных в Кыргызстане (в основном в непроизводственной сфере). Для  Китая в принципе не имеет особого  значения, в каком направлении  будет пролегать маршрут через  территорию Кыргызстана  лишь бы он был. Это даст КНР дополнительную разгрузку накапливающегося экспорта, позволит развивать относительно СУАР.  Кроме того, существование нового транспортного маршрута будет способствовать эмиграции граждан КНР за пределы  страны, чем позволит для Китая  частично разрешить демографическую  проблему и даст возможность более  ощутимо влиять на весь Центральноазиатский  регион. Придавая большое значение прямому сообщению с Китаем, еще в середине 90-х годов власти Кыргызстана приступили к модернизации автомобильной дороги, связывающей столицу страны с городом Кашгаром, экономическим центром южной части СУАР По расчетам кыргызской стороны, модернизация . трасс Бишкек  Нарын  перевал Торугарт  Кашгар и Ош  Сары-Таш-Иркештам-Кашгар в перспективе позволит республике стать основным связующим звеном экспортно-импортных перевозок автомобильным транспортом из Сибири, Казахстана, Узбекистана, Кавказского региона, Таджикистана в Китай, Пакистан (по Каракорумскому шоссе), Индию.

    В целом не вызывает  сомнений, что Китай использует  Кыргызстан для реализации грандиозного  транспортно-коммуникационного плана,  т.н. третьего, самого короткого,  варианта Шелкового пути, для  чего требуется построить Китайско-Кыргызскую  железную дорогу, то есть продолжить  ветку Наньцзян в западном  направлении от Кашгара по  долине реки Кызыл-Су через  пограничный с Кыргызстаном пункт  Иркештам, далее через поселок  СарыТаш на Гульчу (где уже  проходит шоссейная дорога), на  города Ош и Андижан. В последнее  время контакты между КР и  КНР активизировались. В ходе  этих контактов Пекин также  дал понять Бишкеку, что не  намерен отказываться от сотрудничества  в области транспортных коммуникаций. Китай обещал, что будет содействовать  развитию и совершенствованию  инфраструктуры транспорта и  контрольно-пропускных пунктов.  Китайская сторона оказала нажим  на Кыргызстан, чтобы побудить  Бишкек ускорить решение о  демаркационных работах на границе,  которые должны были зафиксировать  изменения между КР и КНР  в пользу Пекина и против  которых так настойчиво выступала  оппозиция. Протокол о демаркации  кыргызско-китайской границы был  подписан в начале октября  2006 г. в ходе официального визита  премьера Госсовета КНР Вэнь  Цзябао в Кыргызстан. Политпартии  обратились к президенту А.Акаеву  не подписывать Протокол о  демаркации кыргызско-китайской  границы. Китай всегда крайне  остро реагировал на инциденты,  связанные с нападением на  китайских дипломатов и граждан  на территории КР. В Кыргызстане  уйгурская  община играет активную  роль в общественно-политической  жизни страны, даже была представлена  в парламенте. Отношение властей  республики к уйгурским эмигрантам  традиционно было более либерально  по сравнению с политикой руководства  соседних стран ЦА (особенно Узбекистана), что вызывало недовольство Пекина. Сдвиг в политике Бишкека по  отношению к этой части уйгурской  эмиграции (ограничения на деятельность  уйгурской организации «Иттипак»   «Единство», в которой было сильно  влияние эмигрантов из Китая)  был вызван в первую очередь  давлением со стороны Пекина. Характерно, что Китай придает  большое значение военному сотрудничеству  с Кыргызстаном, который он рассматривает  с учетом того, что Казахстан  ориентируется на Россию, а Узбекистан  на США, в качестве наиболее  «слабого звена» в Центральной  Азии для своего непосредственного  военного проникновения. Обе страны  активно взаимодействуют в военной  сфере начиная с 1996 года. Китайские  военные не раз предоставляли  кыргызским военным материально-техническую  помощь, в период с 1997 по 2003 годы  в этой стране прошло обучение  более 30-ти кыргызских офицеров. В июле было проработано специальное Соглашение в ходе состоявшегося рабочего визита делегации МО КР в КНР. Соглашением предусмотрены основные направления такого партнерства: военно-политическое, военно-техническое, борьба с терроризмом, сепаратизмом и экстремизмом, военные образование, строительство, подготовка, реформы и др. В марте 2002 года было подписано Соглашение об оказании Китаем помощи вооруженным силам Кыргызстана на сумму 10 млн юаней (около 1,2 млн долл.). В целом за последние три года Китай оказал помощь кыргызской армии на несколько млн долл. Таким образом, не исключено, что Кыргызстан до определенного момента занимал особое место в центральноазиатской стратегии КНР в качестве транспортного моста в регионе и, возможно, полигона для военного сотрудничества и военного проникновения. Однако геостратегическая активность США и России в Кыргызстане оставляет все меньше возможности Китаю для крупной самостоятельной игры в регионе. Кроме того, в Пекине пришли к выводу, что самостоятельно Бишкек не сможет повлиять на улучшение стратегических позиций КНР в Центральной Азии.

 

 

 

 

 

 

 

2.3.Китайско-узбекские отношения.

     Отношения между КНР  и Узбекистаном лежат в двух  плоскостях: экономической и политической. На первом этапе независимости  И.Каримов провозгласил ориентацию  Ташкента на «китайскую модель»  госкапитализма. Однако этот курс  не привел к укреплению тесных  политических связей. Размещение  американских военных баз на  территории РУ в 2001-2002 годы  фактически привело к замораживанию  связей и появлению серьезного  недоверия Пекина в отношении  намерений Ташкента. В то же  время китайское руководство  с пониманием относится к борьбе  Узбекистана с исламскими радикалами. В июне 2004 года состоялся пятидневный  государственный визит председателя  КНР Ху Цзиньтао в Узбекистан. Он должен был символизировать  новый этап в двусторонних  отношениях. Этому способствовал  резкий скачок в торгово-экономических  отношениях. В прошлом году товарооборот  между РУ и КНР достиг рекордного  для двусторонних отношений уровня, составив 347 млн долл. США, что  было в полтора раза больше  результатов 2002 года. Начиная с  1992 года, Китай предоставил Узбекистану кредит 6-ю траншами и безвозмездную помощь 13-ю траншами на общую сумму в 399, 5 млн китайских юаней, которые пошли, главным образом, на закупку газомеров, минитракторов, компьютерной техники. Сегодня в Узбекистане с участием китайских компаний реализуется ряд крупных проектов. К числу важнейших из них относятся строительство Кунградского содового завода китайской корпорацией CiticInternational; развивается сотрудничество в сфере телекоммуникаций. Два ведущих китайских производителя оборудования связи  «Шанхай Белл» и «Хуавэй»  на протяжении пяти лет работают на узбекском рынке. Узбекистан также рассчитывает на сотрудничество с КНР в области транспортных коммуникаций, расширения инвестиционных связей. Отношения между КНР и РУ поддерживаются не только в экономической, но и политической области, а также в сфере безопасности. Президент И.Каримов лично трижды передавал председателю Цзян Цзэминю материалы о деятельности членов организаций, выступающих за «Восточный Туркестан». Начиная с 1996 года, органы безопасности Узбекистана передали китайской стороне несколько членов организаций, выступающих за создание «Восточного Туркестана». Со своей стороны Пекин поддержал решение о размещении Исполкома Регионального антитеррористического центра (РАТС) в Ташкенте.

  Узбекистан четко проявляет  стремление не углублять связи  с Китаем. К тому же в плане  борьбы с международным терроризмом  и экстремизмом для Ташкента  более предпочтительна ориентация  на Вашингтон. Тем не менее  ни Узбекистан, ни Китай не  заинтересованы в осложнении  двусторонних отношений.