Жизнь и творчество Василия Андреевича Жуковского

Следуя методике анализа элегий В.А.Жуковского, предложенной в диссертации оренбургской исследовательницы Р.А.Евсеевой, можно облегчить творческую деятельность учащихся. Изучая поэтику элегий В.А.Жуковского, Р.А.Евсеева выделяет три части, три смысловых блока: зачин, разработку и концовку. Учащиеся сравнительно легко эти блоки выделяют, определяют смысл каждой части и дают ей заглавие.

Этих блоков три, которые можно озаглавить так: вечерний пейзаж, философские размышления о превратностях человеческой жизни; размышления лирического героя о своей судьбе и своём назначении. Выделяя смысловые блоки, учащиеся обратят внимание на лексический строй каждого из них.

В зачине элегии рисуется вечерний пейзаж, который  определяет последующие грустные размышления о превратностях человеческой судьбы. Одиннадцать строф рисуют угасающий вечер, когда природа погружается в сон, а люди завершают свой трудовой день: складывают сети рыбаки, «с полей оратаи съезжают», возвращаются домой стада.

«Уж вечер...» - так начинается строфа, которая  повествует о том, что и природа как бы замирает в преддверии ночи: «облаков померкну ли края», «луч зари умирает», «последняя в реке блестящая струя / с потухшим небом угасает». Венчает эту картину успокоения начальная строка седьмой строфы: «Всё тихо: рощи спят, в окрестности покой...».

Окружающая  природа располагает к размышлениям о своей жизни, о прошлом, о молодости: «Сижу, задумавшись; в душе моей мечты; / К протекшим временам лечу воспоминаньем...». В памяти лирического героя, от лица которого ведётся повествование, встают картины юности, общения с друзьями, весёлые пиры, любовь.

Эта часть  элегии изобилует вопросами, обращенными к друзьям, восклицаниями, которые выражают страстный призыв лирического героя сохранить в памяти навечно то, что связывало их в жизни. 

В последних  пяти строфах герой подводит итог размышлениям и о своей судьбе, судьбе певца, назначение которого «творца, друзей, любовь и счастье воспевать ... так, петь есть мой удел... но долго ль?... как узнать?».

Элегия, по определению, - это лирическое стихотворение^ проникнутое _ философскими размышлениями и грустными раздумьями.

Одной из лучших элегий Жуковского является «Море» (1822). Стихотворение любили современники поэта. Лермонтов знал элегию наизусть, восхищался ею и Пушкин. Это стихотворение глубокого философского содержания, выраженного в метафорической форме. Здесь море и небо одушевлены, они тяготеют друг к другу, но никогда не смогут соединиться, потому что море несвободно, обречено находиться во власти «земныя неволи» и живёт лишь тем, что даёт ему небо:

«Ты чисто  в присутствии чистом его: Ты льёшься его светозарной лазурью, Вечерним и утренним светом горишь, Ласкаешь его облака золотые И радостно блещешь звездами его». Лирический герой элегии пытается проникнуть в загадку, тайну взаимоотношений моря и неба. Они одушевлены, они живут отдельной жизнью, и соединение их кажется невозможным. Море, как человек, «живо» и «дышит», оно наполнено «любовью» и «думой», но любовь эта «смятенная», дума «тревожная», а само «безмолвное» море с его «бездной» никогда не откроется до конца, ни небу, ни человеку.

Море тянется  из «земныя неволи» в «далёкое светлое небо», оно вбирает в себя его «светозарную лазурь», ласкает «его облака золотые» и «радостно блещет», но в глубине моря таится «тревога» и вздымаются её «испуганные волны»: «Ты живо, ты дышишь смятенной любовью, Тревожною думой наполнено ты».

Во второй части меняется образный строй стихотворения и ритмика, когда море неистовствует и яростно борется против туч, которые «сбираются, чтоб ясное небо отнять у него». Поразительной силы глаголы находит поэт, чтобы выразить накал борьбы с враждебными тучами:

«Ты бьёшься, ты воешь, ты волны подъемлешъ, Ты рвёшь и терзаешь враждебную мглу». В третьей части, вновь плавной по интонации, рисующей картину победы над «враждебной мглой», поэт повествует о постоянно тревожном состоянии моря:

«Обманчив твоей  неподвижности вид: Ты в бездне покойной скрываешь смятенье, Ты, небом любуясь, дрожишь за него!» Так средствами романтической поэтики автору удалось выразить мысль о несовершенстве мироустройства, о невозможности счастья и покоя человеческой душе. «Идея о стремлении двух противоположных стихий друг к другу и невозможности счастья соединения и вечной тревоги - эта идея присутствует в зачине, но раскрывается лишь в разработке и концовке» (Евсеева Р.А. Диссертация на соискание учёной степени кандидата филологических      наук      «Поэтика      композиции      лирики В.А.Жуковского». Оренбург, 2002. С.46).

Собственная трагедия невозможности соединения с любимой женщиной, очевидно, постоянно тревожила душу поэта, искала словесных форм выражения сердечных страданий, столь глубоких и сильных, что рождало такие космические знаки и символы, как море, небеса и бездны.

Баллады в творчестве поэта.

В историю  русской литературы Жуковский вошёл  как создатель национальной баллады. Но слава пришла к нему через переводы на русский язык баллад европейских авторов. На рубеже конца XVIII - начала XIX веков жанр баллады в Европе был уже достаточно разработан и пользовался у читателя боль шой популярностью. Жуковский, знавший почти все европейские языки и европейскую литературу, начинает знакомить русского читателя с лучшими балладами Ф.Шиллера, И.Гёте, В.Скотта, Р.Саути и других авторов. Всего Жуковский перевёл тридцать четыре баллады и создал пять своих оригинальных текстов.

Первой балладой, переведённой им, была баллада Г.А.Бюргера «Ленора». Рассказ о мёртвом женихе, приехавшем за своей невестой, поражал воображение читателя. Сюжет этот был распространённым в фольклоре у всех европейских народов, но впервые получил литературную обработку у немецкого романтика Бюргера. Выбрав для перевода «Ленору», Жуковский ещё одной нитью связал русскую поэзию с общеевропейским литературным процессом. В 1808 году Жуковский на основе сюжета «Леноры» создаёт русскую балладу «Людмила». Сохраняя сюжетную схему баллады Бюргера, он даёт русское имя героине и русифицирует обстановку действия, перенося его в Россию, и густо насыщает свою балладу русской разговорной и народнопоэтической лексикой. Он отказывается от ряда сцен, «несообразных с верованиями нашего народа», мифических образов, непонятных русскому человеку, максимально приближая фантастический фон немецкой баллады к национальным представлениям русского читателя и его нравственным воззрениям. Людмила была наказана за ропот на судьбу, отнявшую у неё жениха. Баллада «Людмила» была принята обществом как романтическое произведение. Оно было благодарно поэту за занимательный сюжет, простоту и изящество повествования, лёгкость стиля и общую сказочную направленность.

Появившиеся вслед за «Людмилой» переводные баллады закрепили за поэтом репутацию «балладника» и свидетельствовали о то!И, что русская баллада как жанр была разработана и заняла своё достойное место в ряду баллад мира. Жуковского справедливо называли гением перевода. Сохраняя безграничное уважение к подлиннику, мастерски владея русской речью, легкостью и изяществом слога, всеми размерами стиха, поэт по существу создавал новые произведения. Современники называли переводы Жуковского «чудом».

Прочитав  в 1822 году «Шильонского узника» Байрона  в переводе Жуковского, Пушкин заметил: «Должно быть Байроном, чтобы выразить с столь страшной истиной первые признаки сумасшествия, и Жуковским, чтобы это перевыразить, не перевести, а перевыразить».

Для перевода достаточно знать язык оригинала  не хуже собственного, «перевыражение» требовало обратного - знать родной язык, его выразительные возможности не хуже языка оригинала. Через этот опыт «перевыражений» прошли почти все поэты первой трети XIX века - Батюшков, Вяземский, Баратынский, Карамзин, но именно переводы Жуковского засвидетельствовали, что на русском языке можно высказать то сложное духовное состояние человека, которое европейская поэзия освоила раньше поэзии русской. Способность «перевыражения» будет передана Жуковским своим поэтам-современникам и поэтам последующих поколений и прежде всего Пушкину и Лермонтову.  Переведенное произведение остаётся принадлежностью литературы, на языке которой написан оригинал; «перевыраженное» становится, вместе с тем, достоянием литературы, на язык которой оно переведено. Вот почему Жуковский имел право сказать, что у него всё чужое и в то же время всё его.

Пушкин называл  Жуковского «гением перевода» за его способность воспринимать внутреннюю сущность оригинала и умение «перевыразить», приспособить к запросам русского читателя, не только не искажая смысла источника, но как бы дополняя, делая его более значительными как по содержанию, так

и по форме.

Можно сказать, что именно Жуковский познакомил русскую публику с лучшими образцами европейской литературы. Грандиозность проделанной им работы поражает, если учесть имена авторов, к стихам, элегиям, поэмам которых он обращался - это Грей, Бюргер, Байрон, Вергилий, Клопшток, Виланд, Овидий, Гомер, Парни, Мильвуа, Мильтон и многие другие.

В балладах с  наибольшей полнотой отобразились национальные нравственно-эстетические воззрения поэта: он глубоко убеждён в том, что миром правит добро, что зло, предательство, преступления обязательно будут наказаны, если не здесь, на земле, то «там», в ином мире. Двоемирие Жуковского, трансформируясь, позже войдет в систему воззрений поэтов серебряного века. Именно Жуковский в области жанра баллады связал русскую литературу с европейской, продемонстрировав высочайший художественный уровень переводов.

Жуковский открыл целый мир русскому читателю. До сих   пор   его   переводы  «Лесного   царя»   И.Гёте,   «Кубка» Ф.Шиллера, «Смальмгольмского барона» В.Скотта считаются непревзойденными. Создавая собственные баллады, Жуковский открыл отечественному читателю богатство фантазии русского народа, неисчерпаемость образов и тем, таящихся в недрах устного народного творчества. Дав ему высокую эстетическую оценку, Жуковский высказал сожаление, что русские поэты пока мало обращают внимания на поэтические сокровища, находящиеся рядом. По-настоящему эти сокровища вслед за Жуковским оценил А.С.Пушкин, создав на основе устных рассказов Арины Родионовны и жителей северного края непревзойдённые по   своим   художественным   достоинствам   и   нравственному смыслу сказки, баллады, поэмы.

Освоив в  совершенстве жанр баллады, Жуковский  открыл дорогу для развития отечественной баллады. И почти все поэты XIX века отдали дань этому жанру. Достаточно вспомнить прекрасные баллады на отечественные сюжеты А.С.Пушкина, М.Ю.Лермонтова, А.К.Толстого и др.

О месте баллады «Светлана» и её истории учитель должен рассказать на первом уроке, когда обозревается жизненный и творческий путь поэта. Здесь же учащимся следует напомнить, что это не переводная, а оригинальная баллада, хотя в ней и использованы элементы бюргеровской «Леноры». Но это русская баллада, основанная на материале русской деревенской жизни, обычаях, выработанных в крестьянской среде: русская зима, сцена гадания накануне Крещения и такие детали, как «колокольчик», «избушка», «голубок», «песенки подблюдны», «серьги изумрудны» и т.д. Но главное - в образе Светланы Жуковский впервые запечатлел характерные черты русского женского типа из крестьянской среды, как он его понимал, ~ это верность в любви, покорность судьбе, поэтичность, нравственная определённость.  Черты  эти потом откликнутся  во  многих образах женщин у русских писателей и прежде всего у Пушкина, в романе «Евгений Онегин», в его любимой героине - Татьяне: «Скажи: которая Татьяна?» -Да та, которая грустна И молчалива, как Светлана, Вошла и села у окна».

В «Светлане» Жуковский  продемонстрировал стиховые возможности русской речи: чередование четырёхстопного хорея с трёхстопным определило живость, лёгкость и изящество стиля. (У Бюргера в «Леноре» был четырёхстопный ямб).

Баллада «Светлана» была посвящена Александре Андреевне Протасовой, младшей сестре Маши, и вручена ей в качестве свадебного подарка. Кстати, Александру Андреевну Протасову -Воейкову потом те, кто знал ее, называли Светланой. Это тоже является свидетельством того, что в балладной Светлане были угаданы черты, свойственные русскому женскому характеру, угаданы и получили образное художественное воплощение.

Баллада «Эолова  арфа» (1814)

В своих подходах к этой балладе Жуковского мы опираемся на статью Р.В.Иезуитовой «В.Жуковский. Эолова арфа» и прекрасный разбор, сделанный В.Н.Касаткиной. Авторы утверждают, что «Эолова арфа» связана с литературной традицией изображения   несчастных   влюблённых,   соединиться   которым мешают социальное неравенство,  религиозные предрассудки, деспотизм близких - препятствия, которые они не могут преодолеть. Это Франческа и Паоло у Данте, Лейли и Меджнун у Низами, Тристан и Изольда в старо французском романе, Ромео и Джульетта у Шекспира. Истории эти были, конечно же, известны Жуковскому, отлично знавшему мировую литературу. Исключить влияние всей этой литературы на поэта нельзя: следы их воздействия явственно обнаруживаются при внимательном прочтении «Эоловой арфы», «Но вместе с тем, - говорит Р.В.Иезуитова, - едва ли найдётся у Жуковского другое произведение, столь сокровенно, столь задушевно связанное с его жизнью, выросшее из личной драмы поэта и образно воплотившее его переживания» (Р.В.Иезуитова. С.39).

Мы знаем, что баллада была написана в ноябре 1814 года в период мучительных сомнений Жуковского, вызванных нелепостью положения - несмотря на суровость матери Маши Екатерины Афанасьевны, которая была яростной противницей брака своей дочери с Жуковским, она не сказала последнего слова. И теперь, когда младшая дочь Протасовой вышла замуж за А.Ф.Воейкова, получившего должность профессора в Дерптском университете, и Маша уезжала вместе с ними из Мишенского, Жуковский не знал, как ему поступить и можно ли ещё на что-то надеяться. Тяжёлые предчувствия одолевали его. В этом состоянии писалась баллада. Как мы знаем, предчувствия эти сбылись: Маша в 1817 году была выдана замуж за хорошего, но нелюбимого человека И.Ф.Мойера, в 1823 году умерла.

«Баллада является поэтическим  обобщением конкретной жизненной ситуации и одновременно художественным воплощением романтической идеи, питавшей всё творчество Жуковского, - о враждебности современной поэту действительности стремлениям и интересам личности» (Р.В.Иезуитова. С.40).