Тема революции в поэме А.А. Блока "Двенадцать"

    Творчество  Блока, как бы разноречиво, разнозвучно оно ни казалось нам в своих отдельных частях, на самом деле обладает глубоким внутренним единством, представляет собой замкнутый цельный организм. Теза творчества А.Блока — усадебно-дворянская культура, создавшая первый его период, период «Стихов о Прекрасной Даме». Антитеза — глубоко враждебный классовой сущности Блока, но чарующий, прельстительный буржуазно-капиталистический город с его туманами, Незнакомками, огнями ресторанов. Соблазнившийся городом, покинувший ради него свой «белый дом», А.Блок вскоре начинает ощущать себя бездомным, затерянным, одиноким. Борьба Блока со вскормленным городом «модернизмом», «декадентством», Брюсовым — борьба с пленившей, но чуждой, больше того: ненавистной, буржуазно-городской культурой. Возврат в «белый дом», в лоно «окончательно сгнившей» дворянской культуры для поэта немыслим. Возникает неизбежная тяга к народу-исцелителю. Образ Прекрасной Дамы возвращается к поэту в образе новой возлюбленной — Руси («Русь моя, жена моя» и т. д.). Причем образ Руси — не простое повторение первоначального образа, а синтетическое его развитие: в России Блок не только светлое, ясное, но и «темное», «дикое», «цыганское». Принятие поэтом революции, Октября — закономерное развитие и вместе апогей его народничества. Однако развивавшаяся по своим собственным законам революция естественно не могла ответить тем чаяниям и требованиям, которые предъявлял к ней классово-чуждый ей поэт-романтик. А.А.Блок неизбежно «разочаровывается» в революции. Разочарование в революции, значит в народе, было для Блока крушением всего его жизненного пути. Круг оказался пройденным до конца: творчески он умер за три года до своей физической смерти. Драма А.Блока — социальная драма последнего поэта-дворянина, родившегося в эпоху окончательной гибели русского дворянства. 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

ОСНОВНАЯ  ЧАСТЬ 

    В январе 1918 г. Блок написал поэму «Двенадцать» и стихотворение «Скифы» - последние  свои стихотворные произведения. Стихов после этого он больше не писал. Кончилась эпоха, кончилось и поэтическое творчество. Блок прожил после революции ещё 3 года. Это были самые напряжённые, самые трудные в жизни поэта годы. Он пишет статьи и рецензии, много переводит, выступает с докладами, участвует в заседаниях. Его общественная жизнь никогда ранее не была так многообразна и насыщенна.

    Он  по-прежнему живёт на Офицерской ул. (ныне ул. Декабристов, 57), где поселился  с женой ещё в 1912 г.. В январе 1920 г. умирает отчим Блока, и поэт с Л.Д. Блок переселяются в квартиру матери. Отношения всех трёх людей окончательно к этому времени разладились. Мать Блока и его жена не могли выносить друг друга. Столкновения приобретают открытый и очень тяжёлый для поэта характер.

    Однако  именно в эти годы Блок был окружён сочувствием и вниманием, вниманием и заботой со стороны многих людей, с которыми был связан по работе и общественной деятельности. К нему тепло относится Горький, его приветствует А. Луначарский, В. Лебедев-Полянский, актёры Драматического театра.

    В эти годы в сознании Блока окончательно складывается концепция революции, следствием которой будет возникновение  новой «человеческой породы», новой личности. Обновляется все в мире, все становится другим. В таких значительных статьях, как «Интеллигенция и революция», «Катилина», «Крушение гуманизма», «О назначении поэта», Блок развивает и широко обосновывает своё понимание революции, к которой, по его мнению, России шла все последние годы. Ещё в 1913 году Блок пророчески писал: «Кровь и огонь могут заговорить, когда их никто не ждёт. Есть Россия, которая, вырвавшись из одной революции, жадно смотрит в глаза другой, может быть более страшной». А в 1919 году подтвердил  эти свои предчувствия: «…что везде неблагополучно, что катастрофа близка, что ужас при дверях, - это я знал очень давно, знал ещё перед первой революцией…». Он с сочувствием, но настороженно отнёсся к февральскому перевороту 1917г., понимая, что главные события впереди. Временное правительство, в силу слабости русской буржуазии и отсутствия чёткой программы действий, не смогло решить задач, поставленных перед страной ходом исторического развития. Классовые интересы возобладали в его политике над интересами общенациональными. Разочарование в политике Временного правительства привело Блока к сочувствию большевикам. Он видел, что силы народа – стихийные силы – ещё не развязаны, ещё не выплеснулись наружу.

    Блок  прекрасно понимал, что страна находится  в преддверии важнейшего исторического  поворота, который решит её судьбу на многие годы. Решится и его личная судьба. То, чего Блок напряжённо ожидал в течение многих лет, что он предрекал, на что надеялся и чего опасался, придвинулось вплотную. «Вековая распря» народа и интеллигенции близилась к развязке. Именно так представлял себе Блок положение в России. И он мужественно пошёл навстречу революции, отрекаясь от прошлого и хорошо сознавая, что тому миру, в котором он вырос и сформировался, с которым кровно сроднился, приходит конец.

    Водоворот событий захватил его целиком. Не политические симпатии и не соображения социально-экономического характера привлекли его на сторону революции. На его глазах история меняла своё русло, и он понял, что случайности или преднамеренности здесь быть не может. То, что происходит с народом и страной, не может происходить случайно. Противостоять революции значило для Блока противостоять истории. А история всегда была в его глазах и высшим показателем, и высшим проявлением действительной жизни. Жить историей, жить живой жизнью для Блока значило жить современностью.

    Блок  оценивает революция с эпохальной точки зрения. Она – рубеж, за которым начинается новая эпоха, новая историческая эра. Гибнет старый мир, уходит в прошлое большой исторический период. На смену ему приходит новый период, формируется новая человеческая порода. Блок не знает, каким будет этот новый период, он не строит никаких догадок относительно будущего устройства общества и характера человеческих взаимоотношений в нём. Его эти вопросы сейчас не занимают. Они придут потом, причём тут же обнаружатся серьёзные противоречия во взглядах Блока. Но к искусству, к творчеству это уже отношения иметь не будет, потому что, как говорилось выше, после «Двенадцати» и «Скифов» Блок стихов не писал. Развитие его как творческой личности завершилось в январе 1918 года.

    Он  пережил в зимние месяцы 1917-1918 гг. подъем редкой силы и огромного значения. Произошло то, чего он ждал, к чему готовился всю свою сознательную жизнь. В соответствии со своими прежними взглядами он воспринял революцию как стихийный взрыв народного недовольства, направленный главным образом против интеллигенции, оторвавшейся от народа, порвавшей с ним всякие связи. И он, привыкший видеть в любом проявлении стихийной силы правоту, решительно пошёл ей навстречу. Стихия всегда права своей новизной, права тем, что несёт разрушение старому. Она – проявление скрытых, но естественных сил, закономерно выплёскивающихся наружу в эпохи кризисов. Уют, покой, благополучие в свете действий стихийных сил оказываются иллюзорными. Это Блок знал и об этом он писал задолго до событий 1917 г. В 1920 г., рассказывая об истории создания поэмы «Двенадцать», Блок признавался: «…в январе 1918 года я в последний раз отдался стихии не менее слепо, чем в январе 1907 или в марте 1914. Оттого я и не отрекаюсь от написанного тогда, что оно было писано в согласии со стихией: например, во время и после окончания «Двенадцати» я несколько дней ощущал физически, слухом большой шум вокруг – шум слитный (вероятно, шум от крушения старого мира)». И далее Блок делает знаменательное дополнение: «Поэтому те, кто видит в «Двенадцати» политические стихи, или очень слепы к искусству, или сидят по уши в политической грязи, или одержимы большой злобой,- будь они враги или друзья моей поэмы».

    Остаться  в стороне от революции для  Блока означало остаться «со старым миром», остаться в прошлом. Динамизм мышления Блока, максимализм его натуры и тех требований, с которыми он подходил к жизни и искусству, не позволяли ему сделать этого. «Страшный мир» подавлял Блока своей бесчеловечностью, буржуазностью, пошлостью. Только «в согласии», в союзе со стихией Блок увидел для себя возможность выхода из тупика и обречённости. Революция давала возможность проявить действенное, активное отношение к жизни. Мир породил из себя новые движения, в нём заложено будущее, хотя опирается оно не на традиционные понятия (нравственности, гуманности, этики и т.д.), а на какие-то совсем иные, которым ещё не суждено проявить себя. В докладе «Крушение гуманизма», прочитанном через год после создания «Двенадцати», Блок развивает теорию, центральное место в которой занимает мысль о том, что подлинным хранителем культуры в кризисные эпохи становится народная масса.

    Теория  Блока носила, безусловно, отвлечённый  и идеалистический характер, но она  последовательно вырастала из всех размышлений Блока предшествующих лет. Стремясь выявить и подчеркнуть неслучайность, глубокую внутреннюю обоснованность тех потрясений, которые оказываются вехами в истории человечества, но, не будучи ни политиком, ни социологом, ни  экономистом, Блок прибегает к помощи отвлечённых и скорее художественных категорий, обозначающих, по его мнению, подчиненность всего сущего скрытым закономерностям, потенциальным импульсам. Таким потенциальным импульсом становится для Блока в годы революции «единый музыкальный напор», порождающий из себя стихийные движения народной массы. Блок утверждает: «Всякое движение рождается из духа музыки, оно действует проникнутое им, но по истечении известного периода времени это движение вырождается, оно лишается той музыкальной влаги, из которой родилось… Оно, перестаёт быть культурой и превращается в цивилизацию. Буржуазная цивилизация обрекает себя на гибель, потому что лишается связи с культурой, она вырождается в силу своей немузыкальности. На сцену выходит народная масса, стихия, которая и оказывается на данном этапе подлинным «хранителем духа музыки».

    Именно  поэтому таким пафосом и патетикой  пронизаны слова Блока в статье «Интеллигенция и революция»: «Всем телом, всем сердцем, всем сознанием – слушайте Революцию». Здесь же Блок утверждает: «Она сродни природе. Горе тем, кто думает найти в революции исполнение только своих мечтаний… Революция, как грозовой вихрь, как снежный буран, всегда несёт новое и неожиданное…». И снова возникает в сознание Блока образ несущейся в даль гоголевской тройки. Всё пришло в движение, в застой и мертвящая неподвижность кончились, «революционный циклон» охватил страну. «Дело художника,- утверждает Блок,- обязанность художника – видеть то, что задумано, слушать ту музыку, которой гремит «разорванный ветром воздух».

    Революция захватила Блока своей неудержимостью, тем открытым «максимализмом», который был свойствен самому Блоку. Развязывая узлы противоречий, революция создаёт совершенно новые условия существования.

    В статье «Интеллигенция и революция» Блок, спрашивая, какие цели стоят перед   революцией, отвечал: «Переделать всё. Устроить так, чтобы всё стало новым; чтобы лживая, грязная, скучная, безобразная наша жизнь стала справедливой, чистой, весёлой и прекрасной жизнью». Блок считает, что именно «такие замыслы» «искони» таятся «в человеческой душе, в душе народной». Изменяя всё, революция создаёт совершенно новые условия существования и формирования личности. Во имя этих новых условий, испытав на себе всю тяжесть и беспросветность жизнь в буржуазном обществе, Блок мужественно отказывается от прошлого, считая, что возмездие неизбежно.

    Идея  возмездия вновь оживает в  сознании Блока, но теперь она требует  реального жизненного решения. Молодая  Советская власть должна была принимать  строжайшие меры предосторожности. Ночные патрули, обыски, аресты, то есть, все те явления, которыми неизбежно сопровождается революция, совершенно изменили взаимоотношения с «внешним» миром. Имели место и самосуды – действительное проявление стихийной ненависти к имущим классам. В январе 1918 г. В Мариинской больнице были убиты ворвавшимися туда матросами видные члены кадетской партии и министры Временного правительства А. Шингарев и Ф. Кокошкин. Эпизод этот, широко освещавшийся в газетах, произвёл сильное впечатление на Блока.

    В ноябре 1917 г. была разграблена и сожжена усадьба в Шахматове. Для Блока, очень любившего шахматовский дом, мечтавшего в тяжелые годы реакции переселиться туда навсегда, это был тяжёлый удар. Получив впоследствии уцелевшие листки шахматовского архива, он записал в дневнике: «На некоторых – грязь и следы человечьих копыт (с подковами). И всё». Но и тут он находит резкие основания для оправдания происшедшего:

    «Несчастный Федот изгадил, опоганил мои духовные ценности, о которых я  демонически же плачу  по ночам… Для Федота – двугривенный и керенка то, что для меня – источник не оцениваемого никак вдохновения, восторга, слёз.

    Так, значит, я – сильнее  и до сих пор, и  эту силу я приобрёл тем, что у кого-то (у  предков) были досуг, деньги и независимость, рождались гордые и независимые дети, дети воспитывались, их научили тому, как создавать бесценное из ничего, «превращать в бриллианты крапиву», потом – писать книги и… жить этими книгами в ту пору, когда не научившиеся их писать умирают с голоду…

    Всё это знала беднота. Знала она это лучше ещё, чем я, сознательный. Знала, что барин – молодой, конь статный, улыбка приятная, что у него невеста хороша и что оба – господа. А господам,- приятные они или нет,- постой, погоди, ужотка покажем.

    И показали. 

    И показывают. И если даже руками грязнее моих выкидывают из станка книжки даже несколько заслуженного перед революцией писателя, как А. Блок, то не смею я судить. Не эти руки выкидывают, да, может быть, не эти только, а те далёкие, неизвестные миллионы бедных рук; и глядят на это миллионы тех же незнающих, в чём дело, но голодных, исстрадавшихся глаз, которые видели. Как гарцевал статный и кормлённый барин…И посмеиваются глаза – как же, мол, гарцевал барин, гулял барин, а теперь барин – за нас? Ой, за нас ли барин?