Современный герой в "Новой драме"

             Откуда же пришел  «заурядный  герой» Гришковца? На этот вопрос драматург дает исчерпывающий ответ в своей первой знаменитой пьесе «Как я съел собаку». Эта формула набила оскомину,  но про героя Гришковца иначе сказать трудно: он «родом из детства». Привязанности, увлечения, любови – нелюбови, комплексы и идеалы, нравственный императив, система ценностей, все из чего состоит взрослый человек, было заложено в детстве. И инфантильный «тридцатилетний» герой «Женя Гришковец» никогда не забывает о том человеке «которого уже не существует», и у которого «нет шансов  вновь появиться». «Гришковец апеллирует к тому ребенку, который сидит внутри каждого взрослого»1 . И детство он рисует такое, в котором каждый узнает свое собственное: любящие мама и бабушка, злая учительница,  учитель истории – «хороший человек!», сочинения на тему «Петербург Достоевского», мультики, книжки, запретные фотографии с голыми женщинами, сделанная папой сабля. Обыкновенное нормальное детство, теплое и счастливое, никакой «экзотики» вроде мамаши – алкоголички и отца-насильника (а в театре уже давно этой «экзотики» так много, что она стала привычной, а экзотичным как раз кажется «обыкновенное» детство Гришковца). И у каждого зрителя воспоминания Гришковца находят отклик,  неважно где человек вырос в СССР или в России. Гришковец – драматург находит принципиальные вещи, общие для всех в независимости от возраста. Опять таки важен отбор материала, произведенный драматургом: наверняка и в его детстве были трудности, разочарования, неприятные моменты, унижения, но, создавая биографию лирического героя, драматург отбирает все позитивное. Самым большим детским разочарованием может показаться воспоминание о кукольном мультфильме про ежика и жадного медведя «Ну, в общем лажа. Но… Ты сильно не расстроился, досмотрел и… побежал опять бегать… Пусть те, кто делал этот мультик тебя тоже не любят… но ты бегаешь во дворе. Нормально.». «Тридцатилетний» герой Гришковца чувствует себя обделенным в детстве (папа забыл купить велосипед, мультик показали плохой, учительница русского его не любит), это во взрослом человеке аукается комплексами, но в отличии от других героев «НД» герой Гришковца  не озлоблен на мир, не унижен и не агрессивен  «феноменальное для современной сцены добросердечие»2, уже забытая  позитивная установка, отсутствие цинизма. Это не значит, что герой Гришковца, подобен персонажам бесконфликтной драматургии пятидесятых годов, нет, он видит несовершенство мира, оно его волнует, пугает, именно это несовершенство вынуждает его на публичный диалог, но он говорит: «я узнал об устройстве мира что-то такое, что мне не понравилось». «Не понравилось» – это оценка не той «весовой категории», которая заставляет бить лопатой по голове.

«Тридцатилетний» герой Гришковца, которого как выяснилось, было бы справедливее именовать не «обыкновенным» и не «заурядным», а «нормальным человеком», переходит из одной его моно-пьесы в другую, сохраняя свой внешний и внутренний облик, свою жизнеутверждающую, гуманистическую позицию. И свою интонацию: негромкую, бессвязную, застенчиво спотыкающуюся, как бы косноязычную речь. И свою лексику: простой разговорный язык, с одной стороны выдающий в герое человека образованного, по-меньшей мере начитанного, с другой легкий «бытовой» сленг, никаких крайностей вроде неестественно живописной и интеллигентной лексики филолога или (привычного для сцены) мата. В выборе слов и выражений сквозят детскость и непосредственность.   Разным в пьесах бывает только предмет разговора. Но помимо монологов Гришковец пишет полноценные пьесы с несколькими действующими лицами.  Одним из действующих лиц всегда бывает тот же лирический герой. В пьесах  «Записки русского путешественника» и «Зима» он именуется автором «Первый», а в пьесе «Город»  - «он». «Первый» всегда настроен позитивно, восторженный, добросердечный, так же бережно относится к воспоминаниям детства, так же выражает свои мысли – косноязычно и с запинками. Но герой, которого драматург называет «Вторым», и противопоставляет «Первому», по сути такой же гуманист и интеллигент, только он чуть более пессимистичен, чуть язвителен, чуть разочарован, но система ценностей, нравственные установки у него те же. Второй: «Я боялся на станциях выходить… Залезал на верхнюю полку, высовывался в окно и орал: «Папа, папа, мороженого, мороженого!» И еще сильнее боялся, что отец отстанет и тогда…, а чего тогда.., просто – боялся.» -  Первый: «Не..е..е А мне нравилось на станциях выходить. Все бегают, тетки кричат, мол, того и сего не желаете? Все просыпаются, жмурятся, мужики идут на перрон покурить…» У героев разное отношение, но такое ощущение, что они ехали в одном поезде, с одним и тем же отцом. «Нормальным отцом», который возил сыновей на море и покупал мороженое на станциях. Вот если бы «Первого» отец в детстве возил на юг, а «Второго» бил спьяну, то тогда это был бы разговор двух разных взрослых людей, и цинизм «Второго» имел бы под собой большие основания, чем это   возможно в пьесах Гришковца. Так же и у «Второго» из пьесы «Зима» главная претензия к родителям заключается в том, что когда-то ему не купили велосипед и это стало первой несбывшейся мечтой в жизни и причиной его пессимизма, который и пессимизмом-то выглядит только рядом с восторженностью «Первого». В общем, как справедливо написала Т.Москвина в журнале «Театр», пьесы Гришковца «Все персонажи пьесГришковца (к примеру, «Зима». «Город») являются переодетым Гришковцом и между ними невозможны серьезные драмы, настоящие конфликты – они слишком хорошо знают и понимают друг дружку»2. Даже когда появляются персонажи на поколение старше лирического героя - Отец («Город»), или появляется героиня – Она («Город»), то и они всего лишь вариации образа лирического героя.  

 

5 часть.

Владимир и Олег Пресняковы

«Тридцатилетний» герой Пресняковых и «тридцатилетний» Гришковца – два полюса «НД».

Пьесы, в которых присутствует «тридцатилетний» герой:

- «Изображая жертву»

- «Пленные духи»

- «Включите свет!»

- «Кастинг» 

 

6 часть.

«Тридцатилетний» герой в «НД»

 

Приблизительный список драматургов и пьес:

 Иван Вырыпаев

• «Кислород»
• «Город где я»

Максим Курочкин

• «Водка. Ебля. Телевизор»

Михаил Угаров

• «Облом – офф»

бр. Дурненковы

• «Культурный слой»
• «Ручейник»

Семен Сапеев

• «Прянички»

Лена Карпова

• «Билет в один конец»

Ксения Гашева

• «… Или не быть?»

Ксения Малинина

• «Город 3.0»

Анна Богачева

- «Учиться, учиться и учиться»

 

Иван Вырыпаев  / «Кислород», «город где я» (черновой вариант)

 В облике (имидже) драматурга Вырыпаева, в его «убойных» текстах, в «продвинутом» решении «Кислорода», есть все необходимые атрибуты (фишки) для того, чтобы  стать модным, популярным, скандальным, обожаемым. Короче, стать героем  нашего суматошного дня.

У этого коротко стриженного, практически бритоголового (писк моды!) героя стильный прикид. Как выясняется в финале, костюмы предоставлены фирмой «Веретено»! Не хило, однако! У его рыжеволосой подруги льняное платье такое, что закачаешься. Я знаю от одной актрисы, что такие продаются в магазинчике на Арбате. А еще я знаю из своего туристкого опыта, что рыжеволосые москвички в дорогих льняных сарафанах расхаживают босяком именно по этой воспетой бардом улице, мода на которую перешла и в двадцать первый век. Так что уже один только внешний вид столичных героев вызывает уважение и зависть. Клевые ребята!

Местом действия становится клубная площадка,  ничего современнее быть не может - пол жизни  представителей «продвинутой молодежи» проходит именно там, на тесном танцполе, возле пульта крутого DJ. Весь спектакль герои танцуют и под музыку наговаривают текст в темпе «аллегро». Темп их речи, когда не успеваешь понять, осознать главное, а только ухватываешь урывками что-то, что кажется знакомым или просто случайно резанет слух, соответствует темпу сегодняшней жизни: «шум, беготня, езда беспрестанная!».  А танец - это,  во-первых,  любимый молодежью способ время препровождения;  во-вторых, «знаковое» понятие в модной «дзен–буддисткой» философии, означающее (в моей, очень приблизительной трактовке) легкое, искрящееся существование; в третьих, это название самой культовой книги Мураками. Опять я привязалась к японцу! Но, тут уж ничего не поделаешь, на мой взгляд, даже если модные драматурги не читали модно писателя (что сомнительно), то волею случая оказались с ним единомышленниками. До некоторой степени. Современность героя Мураками у меня не вызывает сомнений, а с современностью отечественных драматургов я пытаюсь разобраться. В силу собственных склонностей, возраста, воспитания, образования и сексуальной ориентации я выбираю Мураками  как критерий современности и актуальности.   Итак, если Гришковец приблизился к Мураками во внешней и внутренней характеристике героя, то Вырыпаев высказывает схожие идеи. «В каждом человеке два танцора – его правое и левое легкое. Легкие танцуют и человек получает кислород. Если взять лопату, ударить по груди человека в районе легких, то танцы прекратятся. Легкие не танцуют, кислород прекращает поступать», «Смысл бессмысленен, если давать хоть какую-то оценку происходящему./ А искать смысл в смысле попросту невежественно и некультурно. / Любая культура бессмысленна. /Как и любое творчество. /И кто не понимает этого тот пошляк.» (И. Вырыпаев «Кислород»).  «Танцуй, - сказал человек-овца. – Пока звучит музыка – продолжай танцевать. Понимаешь, нет? Танцуй и не останавливайся. Зачем танцуешь – не рассуждай. Какой в этом смысл – не задумывайся. Смысла все равно нет и не было никогда. Задумаешься – остановятся ноги» (Х. Мураками «Dance,  dance,  dance»). Ну, а что случится, если ноги остановятся, мы знаем от Вырыпаева – человек умрет от нехватки кислорода. Можно подытожить  жизненную установку современного героя: дышать, танцевать, слушать плеер, заниматься сексом, и не задумываться о смысле, которого нет. А  основная черта этого героя: пренебрегая собственными установками, постоянно думать, искать, мучиться над тем, что же – главное? И каждый раз это «ГЛАВНОЕ» в себе терять, а образовавшиеся дыры затыкать чем попало: танцами, музыкой, сексом, поисками кислорода и охотой на овец. Но не модный прикид, не мат, и даже не жизнь в стиле «рэп» делает Вырыпаевского героя по-настоящему современным, а эта раздвоенность, которой он мучается. На самом деле он романтичен, чувствителен, сентиментален и добросердечен не менее героя Гришковца: ему «трудно «завестись» с нелюбимой девушкой», его волнует то, что есть города, где «люди взрываются как арбузы», он верит в «безумную любовь», но говорить об этом ему стыдно, неловко (как и всем кроме Гришковца), поэтому он пытается казаться циничнее и грубее, чем есть. «Если я произнесу это слово вслух, то получится пошло и всем станет стыдно за меня. Давай  ты первый. / У меня то же самое. Ты начни, а я продолжу. / Совесть».    

В «Кислороде» Вырыпаева герой так же «двоится», как и в пьесах Гришковца. Есть «исполнитель» и «исполнительница», а есть «Санек» и «Саша». На первый взгляд пьеса о «Сашах», потому что рассказывается их история, она событийна, имеет драматическое развитие (завязку, кульминацию, развязку), тогда как «верхняя пьеса», то есть история взаимоотношений «исполнителя» и «исполнительницы» невнятна, не выстроена, они существуют конфликтно, но суть конфликта не прояснена. И все же истинными героями «Кислорода» являются «исполнители», потому что история «Санька и Саши», это такой же повод для рефлексии, как другие события и явления современной действительности: трагедия «11 сентября» и терроризм в Израиле. А еще точнее герой «Кислорода» - это поколение тридцатилетних. «Запомните их, как старую фотографию», и на этом «групповом снимке» будут запечатлены и драматург Вырыпаев, и актриса Арина Маракулина, и «клубные» ребята «Исполнители» в костюмах от «Веретено», и бандит из Серпухова Санек, и столичная хипповка Саша. В отличии от героя Гришковца одинаково близкого людям разных возрастов, Вырыпаев собрал в своем лирическом герое черты одного поколения. Даже мои сверстники, которых отделяет от героев «Кислорода» небольшое расстояние в пять – десять лет, уже другие: благополучнее, увереннее, мягче и инфантильнее. Герои Вырыпаева агрессивны, усталы, циничны, это роднит их с персонажами рассказа Саньком и Сашей. Поэтому «исполнитель» и «исполнительница» так легко переходят на лексику Санька из Серпухова, и матерятся так же беззастенчиво. А «новое поколение» выбирает русскую речь без матерной лексики (не будем причислять нетрезвых фанатов «Зенита», к новому поколению).

  В еще одной пьесе Вырыпаева присутствует лирический герой. Это пьеса «Город где я» (2001). Персонажи этой пьесы условны: «житель», «вор», «футболист», трудно понять за кем из них стоит автор, но я предполагаю, что лирический герой в пьесе – «Мертвец». Некоторые приметы указывают на то, что именно этого персонажа можно идентифицировать с автором. Место действия пьесы родной город Вырыпаева Иркутск, а адрес Мертвеца, указан с наводящей на размышления точностью «улица Восстания Декабристов дом 12, кв., 234» (Вырыпаев наверняка читал пьесу Кокто «Орфей»). В волшебном городе Иркутске, где все любят, счастливы и полны жизни, один только Мертвец составляет «контрапункт жизни». И город и Бог, живущий в этом городе, считают Мертвеца мертвым, а он сопротивляется. «Мне все нравилось, все. И цветы нравились, и еще мне, знаете, нравились карусели в парке. Я всем был доволен, всем. Но он довел меня до полного отрицания и цветов и каруселей и всего. Он ведь считает меня мертвецом». Зато у Мертвеца есть право делать все, что захочет. А началом Апокалипсиса он считает день своего рождения: «Это началось давно, тридцать лет назад в тот день, когда я родился». Тридцатилетний мертвец бесконечно устал: «у меня усталая коленка, и локоть тоже очень усталый. У меня усталая идея». Но этот герой романтичен, он идет «уставать» в другое место «Где есть красивое. Красивое лицо. Девушки. К ней я иду сейчас, потому что она тоже устала и умерла». 

 

 

7 часть 

«Герой – подросток»

Список пьес и драматургов:

Василий Сигарев

• «Пластилин»

Юрий Клавдиев

• «Собиратель пуль»

Александр Архипов

• «Дембельский поезд»

Гульнара Ахметзянова

• «Выхода нет»
• «Вечная иллюзия»

Анна Карманова

• «Немое»

Юлия Матвеева

-- «Русская рулетка»

Наталья Ворожбит

• «Галка Моталко»

Ксения Драгунская

- «Дальше некуда»

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Список использованной литературы:

 

Алексеева Е. Кислорода не хватает, особенно когда пахнет хлоркой. // Спб Ведомости. 2003. 23 мая. С.5.

Аннинский Л. Осколки. // Театр. 1992. №10.

Б. а. Отказаться от банана ради интересной игры. // Искусство кино. 2004. №2. С. 5 – 17.

Бояков Э. Давыдова М. Дондурей Д. Нужны новые формы. Новые формы нужны? // Искусство кино. 2004. №2. С18 – 31.

Валеев Д, Ищу героя. //Театральная жизнь. 1977. №13.

Вырыпаев И. Социальность или смерть! /беседу ведет М. Дмитревская.// ПТЖ. 2003. №33.

Вырыпаев И. Я – консерватор. /беседу ведет Е. Кутловская. // Искусство кино. 2004. №2. С.103 –111.

Герусова Е. С драматургией – драма. // Коммерсантъ. 2004. 29 сент.

Годер Д.  Драм – машина. // Ведомости. 2004. 28 сент.

Грибкова Н. Танец в плеере. // Театр. 2002. №4.

Должанский Р. Клоны атаковали МХАТ, // Коммерсантъ. 2004. 2 март.

Должанский Р. Советы потустороннего. // Коммерсантъ. 2003. 20 сент.

Дьякова Е. Пустующее свято место.// Новая газета.

Ефремова Е., Заславский Г. Откроет ли Петербург «Новую драму» // Независимая газета. 2004. 27 сент.  

Заболотняя М. Веселый театр для пожилых детей. // Российская газета. 2004. 21 сент.

Зайонц. М. Кислородная атака.// Итоги. 2003. №49. 7 окт.

Заславский Г. Современная пьеса между жизнью и сценой.

Казьмина Н. Трансер количества. // Дом актера. 2004. Апр. (№4).

Карась А. С шашкой наголо. // Российская газета. 2004. 29 сент.

Клим. Завеса из мата. // Московские новости. 2004. 1 окт.

Коробова Д. Пятеро смелых плюс: новой драме – новую режиссуру. // Независимая газета. 2002. 21 мая.

Липовецкий М. Театр насилия в обществе спектакля.

Матвиенко К. Осада. // Экран и сцена. 2004. Янв. (№24).