Сон как художественный прием в "Слове о полку Игореве"

    Еще один момент, Д.С. Лихачев считает, сон Игорева войска как бы совпадает со сном Святослава. Поэтому Святославу и снится поражение. Для русской земли, как мы уже говорили, поражение Игоря Святославича – это катастрофа. Оно так и подается – как нечто невероятное, возможное лишь во сне. Сон Святослава воспринимается как продолжение этой зловещей ночи, которой сопровождается битва. А переход к ясному, оптимистичному концу совершается через плач Ярославны, ведь Ярославна плачет утром.

    Образы  последней строфы сна Святослава отличаются от других тем, что они – и зрительные, и слуховые: полет серых ворон сопровождается их карканьем. Все это дано на реалистическом фоне околокиевских, видимо, хорошо знакомых Святославу просторов: Плеснеск – возможно, город в Киевской земле, «болоние» – очищенное, хорошо просматриваемое пространство перед его стенами, а «дьбрь Кыяню» – лес в овраге под Киевом. Иносказательный смысл сконцентрирован в словосочетании «босуви врани», которое может быть расшифровано как «половецкие воины» по аналогии со стихом: «…врани граяхуть, трупиа себе деляче» – из вставной элегии о Гориславиче. Глагол «взграяху» передает радостный шум, крики удовлетворения половцев богатой добычей. После набега половцы умчались, захватив полон в свои края, которые символически названы здесь Синим Морем. Все другие названия (Плеснеск, Кыянь, болоние), будучи вписанными в символический контекст, также получают иносказательное осмысление: они, думается, означают, что половцы Кончака пробились к окрестностям Киева, что они угрожали самому Киевскому князю. «Серые вороны» в сновидении летают и каркают вблизи Киева, у Плеснеска и под Кыянью, – а в реальной действительности «половецкие воины» грабят и разоряют русские города и селища, которые носят другие названия, но которые (и в этом суть) относятся к околокиевским владениям князя Святослава.

    Третье  видение сна дает возможность  уточнить начало и конец параллельного  ему действительного исторического  времени. Сновидение Святослава продолжалось часть вечера и всю ночь, а события, символически изображенные в нем, – с момента половецкого нашествия Кончака и Гзака на Киевскую Русь и до их возвращения в свою землю. Столь же длительно или несколько меньше продолжались и действия таинственных субъектов над Святославом. Отсюда следует, что их можно отождествить с половецким нашествием, то есть можно образно сказать, что половецкие ханы Кончак, Гзак и другие были теми невидимками, которые одевали Киевского князя Черным Покрывалом, черпали для него Синее Вино, Смешанное с Пеплом, сыпали ему на Грудь Крупный Жемчуг и при этом успокаивали  его. Теперь можно уточнить и календарное время, соответствующее времени сна: нашествие Кончака и Гзака началось сразу после разгрома войск Игоря, то есть с 20-х чисел мая и продолжалось до 20-х чисел июня 1185 года. Это и есть время, которое поэт описал ранее в строфе: «И застонал, братья, Киев от скорби, а Чернигов – от набегов».

    Параллель между временем сна и действительным историческим временем этим не исчерпывается. Конец ночи совпадает с концом сна и с окончанием половецкого  нашествия. Утром или днем, следующим за ночью, когда Святослав видел «темный сон», он рассказывает его боярам. Но это утро или день вовсе не означают наступления исторического Утра или исторического Дня Руси, то есть времени, когда не будет половецких нашествий, не будет кровопролития, разорения городов и сел и других бед. Закончилось только данное половецкое нашествие, и только применительно к нему употреблены глаголы «беша» и «несошася» в прошедшем завершенном времени (аорист). Все глаголы, связанные с определением времени сна, даны в имперфекте, что означает незавершенность времени как в сновидении, так и в действительности. Другими словами, и после окончания похода Кончака и Гзака Левобережная Русь живет во времени, смысл которого можно символически охарактеризовать как «Вечер, Переходящий в Ночь». Причина половецких нашествий не устранена – Крыша Златоверхого Терема продолжает оставаться без Князька, т.е. русские князья продолжают действовать обособленно, не связанные воедино центральной властью.

    Три образа сна можно представить как три символических живописных изображения на одном полотне, в центре которого – Крыша Златоверхого Терема без Князька, а справа и слева – Угощение Святослава Синим Вином и Разбой Серых Ворон под Киевом. Над всем изображением простерлось Черное Покрывало, которое можно показать и как тень от Солнца в период его затмения.

    Все увиденное во сне происходило  вечером и ночью. Вечер и Ночь в символическом и мифологическом планах противостоят Утру и Дню и  являются, собственно, отдельными ликами Тьмы. Поэтому образы сна относятся со всем разнообразием сравнений и символов, охватываемых оппозицией Свет – Тьма. «Вечер, Переходящий в Ночь» – это и есть главное, что прозрел Святослав во сне, глубинная суть текущего времени. Это означает: над всем и над всеми, кто втянут в сновидение, висит и густеет Тень Ночи, т.е. смерти, несчастья. Тьма Свет прикрывает – таков самый общий смысл сна Святослава.

    Логика  символа «Сон Святослава», думается, состоит в следующем. Если в трудное  для Руси время (Вечер, Переходящий в Ночь) в государстве будет разлад и оно окажется без единой высшей власти (Крыша Терема без Князька), то страну ожидают многочисленные беды. На Руси, подобно воронам, будут безнаказанно хозяйничать ее враги, заполняя просторы радостным граем стервятников-грабителей. Эта логика порождается нарушением порядка, существующего в природе и в истории. Неподчинение воле единого повелителя (на Небе) или отрицание ее необходимости для Русского государства привело к поражению сепаратного похода. Половцы ринулись на Русь, подвергли страшному разорению несколько княжеств и почти без потерь вернулись в кочевья.

    Сон Святослава – обобщение причин и  последствий Игорева поражения  и предсказание подобной трагедии для  всего Русского государства, если, разумеется, не удастся преодолеть междоусобицы и сохранить единое управление его внешней политикой.

    Особое  место в изучении сна Святослава занимает тема переплетения вымысла  и реальности.

    Основная  особенность литературы — в создании образных обобщений, в выявлении  типичного. Но средства художественного обобщения в древней русской литературе были еще очень ограниченными. Древнерусские литературные произведения (летописи, исторические повести, жития и др.) были в основном посвящены историческим единичным событиям. Действие древнерусских литературных произведений всегда происходило в точно определенной исторической обстановке, или, еще чаще, произведения древнерусской литературы рассказывали непосредственно о самих исторических событиях, только что случившихся или давних. Главные герои древней русской литературы (в пределах до середины XVII века) — это деятели русской истории (князья Владимир Святославич, Владимир Мономах, Александр Невский, Борис и Глеб, Феодосии и Антоний Печерские и т. д.). Даже «жития русских снятых» но преимуществу историчны. Фантастика, чудеса вводятся а древнерусские произведения только под знаком чего-то исторически верного, реально случившегося. Писатель и читатель были по большей части уверены в том, что все, о чем пишется в житии или в летописи, действительно произошло. Интерес древнерусского читателя был прикован к истории. Древнерусский читатель не интересовался бы произведением, если бы знал, что сюжет его вымышлен, а герои его никогда не существовали.

    Этот  своеобразный, средневековый историзм древнерусской литературы был соединен в ней с глубоким патриотизмом. Древнерусская литература в лучших своих произведениях стремилась к разрешению важных, насущных задач народной жизни и государственного строительства. Вместе с тем этот средневековый историзм ограничивал художественное обобщение древнерусского автора. Типизированных, обобщенно-вымышленных героев с вымышленными именами древнерусская литература не знает. Художественное обобщение в ней всегда опиралось на конкретные исторические имена, подавалось описание реально произошедших событий.

    Свои  художественные обобщения древнерусские  авторы строили главным образом на основе конкретных исторических фактов. Расширение средств художественного обобщения происходило постепен-но— в течение нескольких веков. Литература, по словам Чернышевского, далеко не сразу научилась рассказывать о том, «как всегда или обыкновенно бывает на свете», и создавать свои примеры «воображением самого писателя».

    «Слово  о полку Игореве» не выходит за пределы художественных возможностей своего времени, но эти возможности оно использует в полной мере, до предела. Оно создаст обобщения, образы па основе разнообразного исторического материала и в ограниченной мере, но все же пользуется вымыслом.

    Отметим, прежде всего, что «Слово о полку Игореве» вводит фантастический элемент в характеристику действующих лиц своего повествования. Это по преимуществу относится к лицам, представляющим историческое прошлое Руси: к Бояну и Всеславу Полоцкому. Вымысел играет существенную роль в создании этих образов. При этом автор и не выдает своего вымысла за действительность. Описывая литературную манеру Бонна, растекавшегося мыслью по древу, серым волком по земле и сизым орлом под облаками, автор «Слова» новее не подозревает в Бояне действительной способности перевоплощаться в различных зверей, оборотничества. Он не считает также, что пальцы Бонна и в самом деле превращались в соколов, а струны в лебедей. Вымысел в «Слове» не выдается за правду. Он чисто литературный, условный.

    Литературность  вымысла как средства для создания образа выступает в полной мере и в ряде других случаев. Гиперболически описывая Ярослава Осмомысла, автор «Слова» вовсе не считает, что Ярослав и в самом деле метал тяжести через облака, стрелял с отчего золотого стола салтаиов за землями и т. д. Это — образы, художественная условность которых была, конечно, понятна и автору и читателю.

    Так же точно художественно условны  гиперболы в обрисовке Всеволода, Владимира Святославича, Всеволода  Суздальского и др. Думаю, что оборотничество Всеслава Полоцкого — такая же литературная условность, необходимая для создания яркого образа князя-вотчинника, как и оборотничество Бояна, необходимое для создания художественного образа искусного и вдохновенного певца-поэта. Всеслав сравнивается с лютым зверем, он волком рыскает ночью, перерыскивает путь великому Хорсу и т. д. Но все это не значит, что автор «Слова» действительно считал Всеслава волхвом, что он верил в его оборотничество. Автор «Слова» так же мало верил в способность Всеслава перевоплотиться в. волка, как и в языческого бога Хорса, которому Всеслав якобы перерыскивал при этом путь, или в способность Бояна носиться серым волком и летать сизым орлом.

    Автор «Слова» постоянно сравнивает героев своего произведения со зверями, но это не более как способ характеристики. Всеволод — «буй-тур», Игорь и его сыновья — соколы, Боян — сизый орел, серый волк,   Всеслав Полоцкий— волк и  «лютый зверь» (если только это не одно и то же) и т. д. Все эти сравнения определяют индивидуальные качества героев повествования.

    Необходимо  обратить внимание на то, что этот способ характеристики действующих лиц типичен именно для устного народного творчества., Сравнение людей с соколами, волками, турами, орлами, несомненно, носит народно-поэтический характер. Особенно ясно определяется народно-поэтический характер образа Всеслава Полоцкого. Всеслав Полоцкий издавна вошел в народное сознание как князь-кудесник. Так он запечатлен в «Повести временных лет», и так он отразился в былинном образе Волх Всеславьевича. Однако между народно-поэтическим образом Волха Всеслава и образом его же в «Слове о полку Игореве» есть существенная разница. В былине Волх Всеславьевич действительно оборотень, способный превращаться в действительного волка. В «Слове» же — Это только художественная условность. Следовательно, и в данном случае «Слово» пользуется для создания художественного обобщения народными верованиями, не веря им, придавая им только поэтическое значение, к чему в конечном счете шли и сами народные верования.

    Еще один своеобразный прием художественного  обобщения может быть отмечен  в «Слове». Автору «Слова» надо было дать обобщение ольговичей и всеслзвичей, как двух групп князей-крамольников. Ограниченный в средствах художественного  обобщения законами художественного творчества эпохи развитого феодализма—творчества, замкнутого в кругу исторических фактов весьма узкого ряда, автор «Слова» прибег к изображению родоначальников тех князей, обобщающую характеристику которых он собирался дать. Вот почему в «Слове» заняла такое большое место характеристика Олега Гориславича — родоначальника ольговичей и Всеслава Полоцкого — родоначальника полоцких всеславичей. Нельзя не видеть, что такая характеристика родоначальников князей, предложенная в качестве обобщающей .характеристики их потомков, связана с очень сильным в русской политической жизни генеалогическим принципом. «Внук» того или иного князя считался естественным продолжателем его политики, наследником его притязаний, его «дедины». В русской междукняжеской политике боролись представители того или иного «гнезда», «племени»: всеславичи полоцкие с ярославичами, олегоовичи с мономаховичами.

    Новгородцы  нередко приглашали к себе того или иного князя потому, что он был потомком любезного их сердцу князя, например Мстислава Удалого или Мономаха. Они соглашались принять сына по отцу, внука по деду. Так было и в других городах. Нет ничего удивительного в том, что «Слово» характеризует внуков по деду. Образ множества внуков воплощался в одном деде. Это был прием простой и попятный для современников, но вызывавший недоумение исследователей «Слова» XIX и XX веков, предполагавших в характеристике Всеслава Полоцкого случайную вставку «песни о Всеславе», а в характеристике Олега Гориславича обусловленность ее какими-то особыми симпатиями автора «Слова» к черниговским олеговичам.