Фольклорные традиции в сказках А.С.Пушкина

     Начальная часть и конец поэмы во многом схожи с сюжетом «Сказки о  царе Салтане» Пушкина. Кроме того, в «Шарьяре» и пушкинской сказке есть и отдельные совпадения. Например, Шарьяр, подобно Гвидону, скучает  по отцу, по родным местам; коварная старуха расхваливает Шарьяру дочь владельца волшебного города Тахта зарин Жулдызши - Кундызшу, подобно Бабарихе, описывающей царю Салтану заморскую царевну, которая «Днем свет божий затмевает, Ночью землю освещает, Месяц под косой блестит, А во лбу звезда горит». Стены зданий волшебного города Тахта зарин сделаны из золота, серебра, мрамора и др. У Пушкина купцы рассказывают царю Салтану о городе со златоглавыми церквями, хрустальным дворцом, белкой, которая грызет орехи с золотой скорлупой. Имя владельца города Тахта зарин Жулдыз-хан или Жулдызша (Хан-звезда, или Звездочка), у пушкинской царевны-лебеди «во лбу звезда горит». О серебряном и золотом чубе Шарьяра и Анжим и о месяце, блестящем под косой царевны-лебеди, поговорим позже.

     Но  что все это? Заимствование, влияние, проникновение?

     Пушкин  вряд ли знал эпос «Шарьяр» (хотя нельзя утверждать это), каракалпакские сказители прошлых времен не знали Пушкина (хотя и в данном случае нельзя утверждать категорически). Поэт или писатель, используя тот или иной сюжет, не всегда бывает осведомлен о его первоначальном источнике. Купцы, путешественники, военные, военнопленные и т. п. через третьих лиц могли донести и до слуха русского поэта чудесные сказания народов Средней Азии. И может быть, в отличие от корабельщиков-купцов из пушкинской сказки, эти люди передавали их не лично поэту, а своим случайным собеседникам, не подозревая, что их рассказы косвенным путем, через посредников дойдут до великого поэта и лягут в основу одного из его произведений. Если учесть огромный интерес Пушкина к Востоку, то надо полагать, что дивные восточные сказания находили благоприятную почву в творчестве поэта и продолжали свою жизнь уже на ниве русской литературы.

     Если  узбекские и таджикские аналоги  пушкинской сказки были отмечены (пусть даже очень скупо) в публикациях московских и ленинградских авторов, то из приведенных в «Шарьяре» сюжетных аналогий и перекличек образов мало что известно широкому кругу ученых. На сходство сюжетов «Сказки о царе Салтане» А. С. Пушкина и каракалпакской эпической поэмы «Шарьяр» впервые, еще в середине 40-х годов, обратил внимание известный каракалпакский переводчик и журналист Орынбек Кожуров. Об аналогиях сюжетов этих произведений писали также каракалпакские фольклористы К. Аимбетов и К. Максетов.

     Исследователь каракалпакского фольклора К. Максетов в статье «Сказки А. С. Пушкина» высказал верную, на мой взгляд, мысль о  том, что в основе этих двух произведений, возможно, лежит какой-нибудь восточный  сказочный сюжет. Позже К. Максетов повторяет свою мысль о том, что пушкинская сказка написана на основе восточных легенд, но воздерживается от объяснения причин сюжетных аналогий «Сказки о царе Салтане» и «Шарьяра», хотя продолжает удивляться этому сходству. Он пишет: «Способствовал ли этой близости каракалпакский эпос «Шарьяр», или было обратное влияние установить сейчас трудно. Но факт поразительный».

     К. Максетов почему-то видит сюжетные совпадения только в начале этих произведений, где изложены мечты трех девиц. Между  тем, судя по сюжету эпоса,- это лишь небольшая часть сходств между пушкинской сказкой и каракалпакской народной поэмой. 
 
 
 

     2.2. «Сказка о золотом петушке». 

     «Сказку о золотом петушке» А. С. Пушкин написал в 1834 году.

     В истории изучения пушкинского наследия «Сказке о золотом петушке» принадлежит своеобразное место. Долгое время она вообще не привлекала к себе внимания, и лишь фольклористы отмечали, что подобного сюжета нет в репертуаре русского сказочного фольклора. Наконец, в 1933 г. А. А. Ахматова установила ее прямой источник — «Легенду об арабском звездочете» из «Альгамбры» (1832) Вашингтона Ирвинга. Появление ее статьи на эту тему во многом предопределило пути дальнейшего изучения сказки, как сравнительно-исторического, так и монографического, ибо статья заключала в себе и толкование: центральный мотив сказки Ахматова видела в ссоре звездочета с вероломным царем, нарушившим данное им слово. В историческом контексте 1834 г. этот мотив мог быть прочитан как политический памфлет с элементами личной сатиры. К подобному толкованию склонялись уже и другие исследователи, например А. Л. Слонимский, который почти через тридцать лет дал этой мысли более подробное обоснование в своей книге о мастерстве Пушкина. Следует заметить, что такое понимание встречало и возражения; так, С. М. Бонди, скептически относившийся к интерпретации Ахматовой, писал: «Шутливая форма рассказа, иронический тон в описании царя Дадона и его действий, крайняя лаконичность повествования, отсутствие авторских разъяснений — все это часто приводило критиков к неправильному пониманию простого смысла сказки о золотом петушке: в ней искали политической темы, намеков на личные отношения Пушкина к Николаю и т. д. На самом деле Пушкин написал шутливую сказку на тему об опасности, гибельности женских чар». Именно так объяснял Бонди и лукавый намек заключительного двустишия. Как мы постараемся показать далее, в его объяснениях была значительная доля истины; тем не менее толкование «Сказки о золотом петушке» как политической сатиры принято и сейчас большинством исследователей. В одной из последних работ, принадлежащей американскому слависту А. Коджаку, она ставится в ряд историко-философских произведений типа «Бориса Годунова». Гибель Дадона, как считает исследователь, символизирует обреченность непросвещенной деспотической власти и, более конкретно, правящей династии, — гибель, морально санкционированную народом, присутствующим в последней сцене. В работе А. Коджака концепция «сказки — политического памфлета» предстала, пожалуй, в наиболее заостренном виде; для аргументации своего вывода ему пришлось прибегнуть к выявлению вовсе не очевидных имплицированных тем, улавливаемых к тому же почти исключительно путем стилистического анализа лексики, что никак нельзя признать достаточным.

     В. С. Непомнящий был едва ли не единственным из исследователей последних лет, кто усомнился в правомерности «политического» истолкования сказки, но не отверг его полностью, отведя ему роль лишь одного «слоя смысла». «Первопричина беды Дадона — вовсе не неисполнение слова; неисполнение слова — лишь частный и последний случай того способа жизни, который показан в самых первых строках этой сказки о человеке, считающем себя хозяином в мире». В. С. Непомнящий предлагал читать сказку как изображение своего рода «перевернутого», механизированного мира, с выхолощенным позитивным содержанием. Дадон — герой иллюзорный, мнимый, мнимы его поступки и самое существование; все, окружающие его, — звездочет, Петушок, Шамаханская царица — «не «персонажи», а лишь зеркало, лишь эхо, которое издает мир в ответ на поведение и желания героя». Субъективность такой трактовки вызвала возражения Г. П. Макогоненко, который вернулся к толкованию сказки как притчи о нарушенном царском слове. Круг интерпретаций замкнулся. 

     Но  некоторые исследователи предполагают и другие источники. Например, Д. Н. Медриш считает возможным знакомство Пушкина с трудом о падении Турецкой империи (1828 г.), в котором упоминается, что звездочет предсказывал турецкому султану гибель его империи, если он нападет на русские земли. Так или иначе, никто не отрицает восточного происхождения сюжета этой сказки.

     Но  в пушкинской сказке есть не только арабские и турецкие, но и другие восточные компоненты.

     Шамаханская царица Пушкина, безусловно, связана  с Азербайджаном, городом Шемаха, о чем говорят (хотя и не в категоричной форме) и азербайджанские литературоведы. Дело в том, что до написания этой сказки Пушкин побывал на Кавказе («Путешествие в Арзрум во время похода 1829 года»), в Оренбурге, в других восточных районах России (1833 г.), и к этому времени много знал о народах окраин России, об их древней истории, и все это не могло не отразиться в его «восточной» сказке.

     Пушкин, как поэт, не был рабом факта. «Сказка о золотом петушке», безусловно, навеяна восточными мотивами, но описанная в ней страна - это не Андалузия, не Азербайджан, не Средняя Азия в отдельности, а неопределенные восточные края в совокупности, описанные с вполне определенной осведомленностью о них. Для А. С. Пушкина характерно творческое осмысление сюжета легенд. Поэтому и «Сказка о рыбаке и рыбке», и «Сказка о золотом петушке» - это именно пушкинский вариант распространенных легенд.

     Еще один любопытный момент. В пушкинской сказке крик золотого петушка означает беду, надвигающуюся опасность: золотой  петушок оповещал о нападении  восточных соседей на царство Дадона. Сам царь Дадон гибнет от клюва «золотого петушка», поскольку он не сдержал слова - не отдал шамаханскую царицу «сарачинскому» (мусульманскому) мудрецу за право владеть золотым петушком.

     Древняя мифическая птица, связанная с началом  и концом мира, упоминаемая В. Непомнящим в его рассуждениях о «Золотом петушке», дополняет наши предположения о связи пушкинского петушка с древними поверьями многих народов. В. Непомнящий приводит славянские и мусульманские легенды, в которых образ петуха связан как с началом, так и с концом мироздания. Но не петух, радужный символ солнца и света, оповещающий начало сотворения мира, а петух, связанный с концом света, с судным днем, своей трагической символикой сродни золотому петушку поэта. Этого не подчеркивает и не выделяет В. Непомнящий. В своих суждениях о мифической птице он как бы сближается с нами, но снова отдаляется, когда переходит к пространным суждениям о радужной, светоносной символике мифической птицы Страфиль, о ее большей связи с образом синего моря, нежели с трагическим возмездием.

     По  обычаю многих среднеазиатских народов, крик петуха в неурочное время  расценивался как знак надвигающейся  беды и такой петух был обречен  на заклание. Поверье-легенда о несвоевременном  крике петуха, как предупреждении о надвигающейся беде, существовало и у других народов, например у сасанидских персов.

     Так не видим ли мы в этих перекличках  петухов перекличку образов, более  того - единый общий источник объяснения действий пушкинского «Золотого петушка» и неурочного крика нашего петуха, бульоном которого я полакомился в тяжелые годы войны? Видим. Какими путями это древнее предание дошло до Пушкина, сейчас трудно определить. Но нет сомнения не только в восточном происхождении образа золотого петушка, но и в том, что в этом образе нашли отражение и древние поверья среднеазиатских народов. 
 
 
 

     ЗАКЛЮЧЕНИЕ

     Актуальность  темы видится нам в приобщении современной молодежи к традиционному  русскому фольклору, возвращению к  своим истокам. Ведь в современном  мире мы, к сожалению, мы наблюдаем засилье западной культуры. В средствах массовой информации скорее услышишь песню на английском языке, чем на русском. Если и звучит русская народная песня, то в такой обработке, которая неприятна слуху (например, фольклорный ансамбль Надежды Бабкиной и Надежды Кадышевой). К сведению сказать, что рэп (который сейчас наименее популярен) является традиционным фольклором жителей Америки, причем самых низких слоев населения. А блюзы – это культура афро-американцев (негров), которые, как известно, были рабами на американских плантациях. Ведь коренного населения американцы не имеют.

     Так вот,  именно обращение к традициям русского народа и насущно на сегодняшний день. Мы должны не только знать наши истоки, но также и умело применять знания, накопленные веками. Именно в них заключается мудрость. Взять хотя бы детский фольклор. Частушки, колыбельные и др. – вот лишь часть того огромного культурного наследия, который, к сожалению, в наше время забыт. В каждый период жизни человека сопровождает то или иное событие. Будь то свадьба, рождение ребенка или смерть близкого человека. На все эти события у русского фольклора есть своя точка зрения. И мы обязаны ее знать. Наша задача – рассказать, донести до подрастающего поколения те премудрости, которые были накоплены веками.

     Взять хотя бы сказку. Она рассказывает нам  о чрезвычайно важном в жизни, она учит нас быть добрыми и  справедливыми, противостоять злу, презирать хитрецов и льстецов, ненавидеть злодеев, врагов. Она утверждает народные принципы жизни: честность, преданность, смелость, коллективизм. Рассказы о самых невероятных, фантастических событиях имеют глубокий жизненный смысл, их неправдоподобность служить более яркому, запоминающемуся выражению их поучительного смысла, идей.

     Необходимо  показать современному поколению всё богатство культурного наследия русского народа. Как известно, все познается в сравнении. Сравнивая сказку с другими жанрами литературы, мы  доказываем, что именно она – сказка – выигрывает во всех смыслах. Это и множество разновидностей сказок (среди ученых до сих пор идут споры – так сколько же их видов), это и богатство языка в природе сказки (сравнения, эпитеты и др. литературоведческие тропы, которые украшают произведение) и многое, многое другое. Необходимо  обогатить знания молодежи и продемонстрировать всю красоту русской народной сказки. А также привить любовь к этому жанру русского фольклора. Показывая, насколько богат язык русского фольклора, насколько поучителен смысл любой русской народной сказки, можно найти ответы на все вопросы жизни. 
 
 
 
 
 
 

     Список  использованной литературы:

1. Азадовский А. К. Временник Пушкинской комиссии – М.,  т. 3, 1937.
2. М. К. Азадовский. История русской фольклористики, т. 1. Учпедгиз, М., 1958, стр. 283.
3. Азадовский К. А. Источники сказок А. С. Пушкина. – М., 2000.
4. Афанасьев А. Н.  Поэтические воззрения славян на природу, т. 1 — 4. М., 1995.
5. Ахматова А. А. Последняя сказка Пушкина. — Звезда, 1933, № 1, с. 161—176.
6. Богуславский С. А. Русские народные песни в записи Пушкина – М., 1983.
7. Васильев С. Л.  Литературное перефразирование сюжета «Сказки о спящей красавице. – М., 2003.
8. Ирвинг Вашингтон. Новеллы, с. 361.
9. Краткая литературная энциклопедия. т. 1. М. 1962. с. 650. «Бова».
10. Литературный энциклопедический словарь. – М.: Сов. энциклопедия, 1987.
11. Медриш Д. Н.  Путешествие в Лукоморье. Сказки Пушкина и народная культура. – Волгоград:  «Перемена». 1992.
12. Мейлах Б. С. Пушкин и русский романтизм. – М.,  1937.
13. Миллер Вс.  Пушкин, как поэт-этнограф - М., 1898.
14. Минералов Ю. И.  Теория художественной словесности. М., 1997.
15. Новикова М. В. Пушкин в зеркале фольклора // Новый мир, № 4, 1995.
16. Пушкин А.С. в воспоминаниях современников, т. 2. М., 1974.
17. Пушкинская конференция в Стэнфорде, 1999: Материалы и исследования / Под ред. Дэвида М. Бетеа, А. Л. Осповата, Н. Г. Охотина и др. М., 2001. С. 200–207. 
18. Пушкин А. С. Полное собрание сочинений. – М., 1979.
19. Пушкин. Сказки. Редакция текста и статья М. К. Азадовского. Л., 1936.
20. Русские народные сказки. т.1/Сост., авт. вступ. статьи и коммент. О.Б.Алексеева. – М.: современник, 1988. – 509 с. (Классическая библиотека «современника»).
21. Нурмухамедов М.К. СКАЗКИ А.С.ПУШКИНА И ФОЛЬКЛОР НАРОДОВ СРЕДНЕЙ АЗИИ. - Редколлегия научно-популярной литературы Академии наук УзССР. Изд.: «Фан» УзССР, 1983 г.
22. Сумцов. Н. Ф.   А. С. Пушкин - Харьков, 1900.
23. Шокина О. Ю. Образ Музы в поэтике А. С. Пушкина –Новосибирск,  ГПНТБ РАН, 2003.
24. Якобсон Р. Работы по поэтике. - М.: Прогресс, 1987. – с.206-209.