Постмодернизм

Однако, поскольку  мы имеем дело с постмодернистским  романом, вы можете предпочесть какую  угодно иную интерпретацию смысла происходящих в «Мантиссе» событий. «Автор не должен ничего объяснять. Но он может рассказать, почему и как он работал.. Поэтическое  качество я определяю как способность  текста порождать различные прочтения, не исчерпываясь до дна… Автору следовало  бы умереть, закончив книгу. Чтобы не становиться на пути текста» (У. Эко  Заметки на полях «Имени розы». С.432, 430).

Такой коммуникативный подход к литературе – также одна из специфических  примет постмодернизма. Художественное произведение перестает восприниматься как автономная сущность, как «мир-в-себе», «мир-для-себя», а автор перестает  играть роль бога и властелина созданного им мира; литературное произведение –  результат коммуникативного процесса, который вовлекает в себя текст (информацию), автора (отправителя информации) и читателя (получателя информации). Смысл художественного произведения не замкнут в его содержании или структуре, но возникает и развивается в процессе интерактивного взаимодействия между тремя вышеназванными участниками процесса.

Завершить эти заметки о постмодернизме хотелось бы следующим рассуждением.

До  эпохи романтизма искусство «служило»  людям и наряду с богословием, философией, наукой воспринималось как, в общем,  вполне лояльный способ изучения и освоения реального мира. В эпоху романтизма (первая треть  XIX века) искусство возвышается над «реальностью», превращается в особый мир. Поэт-романтик живет одновременно в двух мирах: «реальном» (где он, чаще всего, маленький человек, скромный, бедный, неуспешный) и «виртуальном» мире собственного творчества (где он Бог и Маг). «Реальный» мир воспринимается как нереальный, ложный, а мир воображаемый и творимый – как подлинный. Эта раздвоенность порождает типично романтический конфликт, который трагичен по своей сути и часто приводит к гибели поэта. Романтическая тенденция приписывать искусству особую трансцендентную роль сохраняется и развивается на всем протяжении XIX века. Параллельно с этим в так называемой реалистической литературе происходит попытка опять «низвести» искусство на уровень «служения» людям с целью описания, освоения «реальности». Но процесс не остановить. «Иная реальность» – искусство – вторгается в нашу земную «реальность», доминирует над ней, становится стилем и способом жизни (символизм, эстетизм конца XIX века). В XX веке мир искусства, пространство культуры оформляются как особый, элитарный, но вполне осязаемый мир. «О, дивный новый мир!» - восклицает модернизм и призывает всех, «кто понимает настоящее искусство», переехать в этот новый мир на постоянное место жительства. А. «рядовой читатель да сгинет в преисподней»! Филология – искусство работы с текстом - становится одной из самых популярных специальностей. Это не просто род занятий, это стиль мышления, способ миропонимания, образ жизни.

Традиционная  история литературы, представляющая нам литературный процесс в виде смены культурных эпох и литературных направлений (Просвещение, романтизм, реализм), трактует историю литературы в виде последовательности сменяющих  друг друга способов объяснить реальный мир при помощи языка. Но кто и  когда придумал, что задача литературы – именно объяснять реальный мир? Может быть, подлинная история  литературы – это история попыток  языка объяснить самое себя, сконструировать  самое себя, тот «дивный новый  мир»?

«Наш  век, может быть, будет назван веком  размышлений о том, что такое  литература. Такие поиски ведутся  не извне, а внутри самой литературы, точнее, на той грани, где она стремится  к нулю, разрушаясь как язык-объект и сохраняясь лишь в качестве метаязыка, где само поиски метаязыка в последний  момент становятся новым языком-объектом.

Наша литература уже сто лет ведет опасную  игру со смертью… Наше общество оставляет  литературе лишь вопрос «Кто я?», запрещая ей постановку вопроса «Что делать?». Истина нашей литературы – не в  области действия, но она не принадлежит  уже и области природы; это маска, указывающая на себя пальцем» (Ролан Барт. Литература и метаязык / Избранные работы. Семиотика. Поэтика. М., 1989).