Автор: Пользователь скрыл имя, 27 Декабря 2010 в 21:21, практическая работа
История существования литературно-артистического кабаре «Бродячая собака» насчитывает три года. Однако, еще задолго до открытия «подвала» в Петербурге, в Европе уже в 80-е года XIX века «многие молодые поэты и писатели мечтали о своем клубе, где можно было бы чувствовать себя свободно и совершенно нестесненно».1 Век модерна рождал все новые течения, новые идеи в искусстве, а значит, светские салоны предыдущих эпох были уже неприемлемы. В ряду попыток создания заведения нового типа первым был клуб Эмиля Гудо в Париже. «Сначала он выбрал для этой цели кабачок «La Rive Gauche» («Левый берег»).
Осень 1913 г. в кабаре
ознаменовалась появлением футуристов,
а уже 23 декабря 1913 г. В. Шкловский
сделал доклад на тему: «Место футуризма
в истории языка», явившийся началом
нового периода в жизни кабаре.
Этот сезон был
ознаменован еще одним ярким
вечером, который не смогли забыть посетители
кабаре. 28 марта 1914 г. в «Собаке» танцевала
Т.П. Карсавина. Это событие С. Судейкин
описывал в воспоминаниях не менее
красочно: «А вечер Карсавиной, этой богини
воздуха. Восемнадцатый век — музыка Куперена.
«Элементы природы» в постановке Бориса
Романова, наше трио на старинных инструментах.
Сцена среди зала с настоящими деревянными
амурами 18-го столетия, стоявшими на дивном
голубом ковре той же эпохи при канделябрах.
Невиданная интимная прелесть. 50 балетоманов
(по 50 рублей место) смотрели затаив дыхание,
как Карсавина выпускала живого ребенка
— амура из клетки, сделанной из настоящих
роз».57 Об этом вечере вспоминала и сама
Карсавина в «Театральной улице»: «Я танцевала
<…> прямо среди публики на меленьком
пространстве, окруженном гирляндами
живых цветов».58
Пусть не столь изящным
и дорогостоящим, но не менее интересным
явился вечер, вернее неделя, кавказской
культуры (в апреле 1914 г.). Открыл «Неделю»
Н. Кульбин лекцией о кавказском искусстве.
После путешествия по югу России и Кавказу
«…в Петербург он возвратился сверх обычного
возбужденный, переполненный впечатлениями
от восточной экзотики, людей и, прежде
всего, прикладного искусства, множество
предметов которого он с собой привез.
Ворох разноцветных тканей, платков, груду
майолики, домашней утвари, персидских
миниатюр он прямиком везет в «Собаку»,
где организует их выставку».59 27 апреля
1914 г. «Неделю» завершает доклад художника
В.В. Энне «О трех путешествиях по Фергане
и Заравшанскому хребту».
Но лето 1914 г. явилось
роковым не только для страны, но
и для «подвала». В отсутствие
некоторых «мэтров», в состоянии
стремительного падения общественного
духа и морали, с увеличением притока
«фармацевтов» в кабаре «власть захватывают»
футуристы. 11 февраля 1915 г. состоялось
легендарное выступление Маяковского,
закончившееся грандиозным скандалом.
Об этом в подробностях вспоминал Б. Пронин:
«Я сидел с Верой Александровной — моей
женой, которая очень признавала Маяковского.
<…> Вдруг Маяковский обращается ко
мне: «Боричка, разреши мне!» А он чувствовал,
что его не любят, и на эстраду не пускают,
что я и Кульбин — это единственные, кто
за него, и это была его трагедия. «Разреши
мне выйти на эстраду, и я сделаю «эпатэ»,
немножко буржуев расшевелю». Тогда я,
озлобленный тем, что вечер получился
кислый, говорю Вере Александровне: «Это
будет замечательно», и она говорит: «Шпарьте!»
Маяковский вышел и прочитал «Вам».60 Далее
речь идет о том эффекте, который произвело
стихотворение: «Все наши остервенели»,61
и лишь М.Н. Волконский, а затем К.И. Чуковский,
одобрительно высказались по поводу прочитанного
и смогли успокоить ситуацию.
Последней подготовленной
программой стал вечер, посвященный литературно-художественному
сборнику «Стрелец» 25 февраля 1915 г. Через
неделю кабаре «Бродячая собака» было
закрыто.
«ХУНД-ДИРЕКТОР», УЧРЕДИТЕЛИ
И ГОСТИ
Литературно-артистическое
кабаре «Бродячая собака» собрало
в себе общество людей, совершенно различных
как по занятиям, так и по социальному
положению. Но, по словам Н. Петрова «Собака
не выработала своей платформы, объединяя
самых различных художников, каждый из
которых приносил свое, личное».62
И первым среди этих
«различных художников» следует
назвать директора-распорядителя «Бродячей
собаки» Б. Пронина. «Борис Константинович
Пронин (7.12.1875-29.10.1946) родился в Чернигове
в разночинной семье. Образование получил
в киевской коллегии П. Галагана, которую
окончил в 1897 году».63 Далее, желая найти
свою дорогу в жизни, он поступает на историко-филологический
факультет Петербургского Университета,
переходит на физико-математический, а
затем — на юридический факультет. Бросив
учёбу, Пронин затем снова поступает, но
уже в Московский Университет, откуда
он исключён, по-видимому, за участие в
студенческих волнениях. Побывав за границей,
в 1901 г. Пронин поступает в школу МХТ, по
окончании которой в 1905 г. он был рекомендован
в помощники к В.Э. Мейерхольду, с которым
Пронин сохранял дружеские отношения
много лет. Он принимал участие в создании
«Летучей мыши» и «Дома интермедий».
«Беспутный он был
человек. Работу по театру он начал
в студии у Станиславского. Одно
время казалось: вот-вот в люди
выйдет — приняли помощником режиссера
в Александринский театр в Петербурге.
Увы! Недолго продолжалось режиссёрство
Бориса на казённой сцене — удалили за
политическую неблагонадёжность!»64 По
другой версии из театра его выгнали за
опоздание на весь спектакль. Тем не менее,
именно он стал той фигурой на историческом
поле, которая и совершила качественно
новый прорыв в создание «приюта» для
богемы.
«И вот затеял
наш Борис «Бродячую собаку»,
— вспоминал потом Н. Могилянский.65
Именно с Прониным связывали само
существование «подвала» многие
участники тех событий. Однако по-разному
оценивали они саму его натуру. Идею «беспутности
Пронина» впервые подал его ближайший
друг — В. Э. Мейерхольд, в одном из своих
писем создавший неблаговидный портрет
«хунд-директора» «Собаки»: «Я его знаю
очень хорошо и очень не рекомендую. Человек
совершенно неработоспособный. Типичный
продукт актёрско-студенческой богемы.
<…> В делах, серьёзных делах, не выносим
<…> Пока говорит — всё идёт как по
маслу, как наступает момент реализации
слов и проектов — Пронина нет. И потом
какая-то мания создавать проекты. Это
болезнь».66 Многие исследователи признают
такую оценку несправедливой, так как
письмо это написано под влиянием эмоций,
вызванных уходом Пронина к режиссеру
Евреинову, что крайне не одобрял Мейерхольд.
Не очень позитивным
является описание Пронина, представленного
А. Толстым в образе Иванушко в незаконченном
автобиографическом романе «Егор Абозов»:
«…Бритый, возбужденный, растрепанный
человек, в помятой одежде табачного цвета,
с большим бантом галстука под острым
подбородком. <…> Со всеми женщинами
он был на «ты», называл их коломбинами
и фантастическими существами, за что
и пользовался большой благосклонностью
с их стороны. Его голова была набита планами
необыкновенных вечеров, немыслимых спектаклей,
безумных кабаре. Обыкновенную жизнь друзей
и знакомых считал недосмотром, недоразумением
от недостатка воображения и горячности.
Если бы хватило силы, он бы весь свет превратил
в бродячие театры, сумасшедшие праздники,
всех женщин в коломбин, а мужчин в персонажей
из комедии дель арте».67
Не оставил без внимания
директора «Бродячей собаки» и Г. Иванов,
посвятивший ему не одну страницу в своих
воспоминаниях: «На визитных карточках
стояло: Борис Константинович Пронин —
доктор эстетики, honoris causa. <…> Явившись
с проектом, Пронин засыпал собеседника
словами. Попытка возразить ему, перебить,
задать вопрос, — была безнадежна. <…>
Машина, впрочем работала не совсем впустую.
<…> «Что-то» в конце концов, получалось
или «наворачивалось», как Пронин выражался».68
Мы видим, что личность
Б.К. Пронина в воспоминаниях разных
людей изображена довольно похожей: неуемная
творческая энергия, создание и невоплощение
проектов, суетливость вследствие огромного
творческого запала. Но именно такой человек,
наверное, и был необходим, чтобы родилась
«Бродячая собака» — богемное кабаре,
сумевшее реализовать стремление большинства
художников, литераторов, артистов к уходу
от страшной действительности в свой богемный
мир комедии дель арте.
Безумная натура
директора кабаре проявлялась во
всем, даже в приветствии гостей:
«Пронин всем говорил «ты». — Здравствуй,
— обнимал он кого-нибудь попавшегося
ему у входа в «Бродячую собаку». — Что
тебя не видно? Как живешь? Иди скорей,
наши (широкий жест в пространство) все
там… <…> Спросите его: — С кем это
ты сейчас здоровался? — С кем? — широкая
улыбка. — Черт его знает. Какой-то хам!»69
Во время вечера
непосредственно, Пронин также продолжал
здороваться, но уже со знакомыми: «А,
и ты тут, — появлялся он у чьего-нибудь
столика и, расцеловавшись, усаживался
у собравшейся компании. Пили за
столиком шампанское, он выпивал бокал,
и вдруг замечая за столиком рядом еще
не приветствованных друзей. Бросался
к ним, <…> потом переходил дальше».70
Случались и вообще
невообразимые вещи. Так, по воспоминаниям
Г. Иванова, один раз, перебрав, Пронин
поскандалил с одним адвокатом, и дело
чуть не дошло до дуэли, но наутро хороший
коньяк сумел примерить обиженного адвоката
и секунданта Пронина. Его непосредственную
деятельность в кабаре также изображает
А. Толстой.71
Разумеется, «Бродячая
собака» всегда была полна гостей. Одни
посещали кабаре весь период его существования,
другие ушли сразу, третьи пришли некоторое
время спустя после открытия. Понятно,
что вести речь о каждом почти невозможно,
вследствие чего мы рассмотрим лишь наиболее
яркие личности, оставившие след в истории
кабаре и в истории культуры.
А. Толстой — один
из организаторов кабаре, являлся
членом-распорядителем клуба «Общества
интимного театра». Именно ему принадлежит
устав «Общества», первый пункт которого,
согласно Н. Петрову, гласил: «Все члены
общества работают бесплатно на благо
общества. Ни один член общества не имеет
права получать ни одной копейки за свою
работу из средств общества».72 Вскоре
после открытия «подвала», Толстой покинул
общество, и, бывая потом в Петербурге,
уже очень редко посещал «Собаку». По некоторым
свидетельствам, так он протестовал против
разрешения посещать кабаре «фармацевтам».
Со временем от дел
в «подвале» отошел и М. Кузмин,
композитор, автор ряда постановок
в кабаре и музыки к ним. Современник
так описывает Кузмина того времени
в «Бродячей собаке»: «На эстраду маленькими,
быстрыми шажками взбирается удивительное
ирреальное, словно капризным карандашом
художника-визионера зарисованное существо.
Это мужчина небольшого роста, тоненький,
хрупкий, в современном пиджаке, но с лицом
не то фавна, не то молодого сатира, какими
их изображают античные фрески. Черные,
словно лаком покрытые, жидкие волосы
зачесаны на боках вперед, к вискам, и узкая,
будто тушью нарисованная, бородка вызывающе
подчеркивает неестественно румяные щеки.
Крупные, выпуклые, желающие быть наивными,
но многое, многое перевидавшие глаза
осияны длинными, пушистыми, словно женскими
ресницами».73
Б. Лившиц, пришедший
в «подвал» уже на втором году его
существования, очень красочно описывал
приход А. Ахматовой и Н. Гумилева: «Затянутая
в черный шелк, с крупным овалом камеи
у пояса, вплывала Ахматова, задерживаясь
у входа, чтобы по настоянию кидавшегося
к ней навстречу Пронина вписать в «свиную»
книгу свои последние стихи. <…> В длинном
сюртуке и черном регате, не оставлявший
без внимания ни одной красивой женщины,
отступал, пятясь между столиков, Гумилев,
не то соблюдая таким образом придворный
этикет, не то опасаясь «кинжального»
взора в спину».74
Об Ахматовой в
«Бродячей собаке» писал и
Г. Иванов: «Ахматова сидит у камина. Она
прихлебывает черный кофе, курит тонкую
папироску. Как она бледна! <…> Ахматова
никогда не сидит одна. Друзья, поклонники,
влюбленные, какие-то дамы в больших шляпах
и с подведенными глазами».75 О том, что
Ахматова всегда была окружена в «Собаке»,
вспоминает и Г. Адамович76, участник «Цеха
поэтов» и частый гость кабаре. Здесь же
состоялось знакомство Ахматовой с художником
Ю. Анненковым, автором портретов многих
деятелей серебряного века.
О. Мандельштам постоянно
посещал «Собаку», о чем красноречиво
свидетельствует все тот же Б. Лившиц:
«Давно уже исчерпав кредит, горячился
перед стойкой буфетчика виллонствующий
Мандельштам, требуя невозможного: разменять
ему золотой, истраченный в другом подвале».77
Нельзя не упомянуть
близкую подругу А. Ахматовой, Ольгу Глебову-Судейкину.
В 1907 г. она вышла замуж за художника С.
Судейкина, но вскоре они расстались. В
«Бродячей собаке» она неоднократно принимала
участие в различных постановках («Вертеп
кукольный», «Пляс козлоногих» и др.). Но
не только этим известно ее имя. Молодой
поэт Всеволод Князев, еще один гость «Собаки»,
безумно влюбился в Глебову-Судейкину,
а когда она не ответила ему взаимностью,
он застрелился (весна 1913 г.). «Смерть молодого
гусара произвела в «подвале» глубокое
и тягостное впечатление».78 С этим трагическим
событием и связано предсказание Ахматовой
в том самом стихотворении, написанном
1 января 1913 г. (поэтесса всегда предчувствовала
беду).
По словам Н. Петрова,
«С первого же дня постоянными
и активными «друзьями» «Собаки»
были певица Зоя Лодий, профессор Андрианов,
Е.П. Аничков, архитектор Бернардацци,
художник и доктор Н.А. Кульбин и общий
любимец Петербурга клоун Жакомино. Среди
молодежи помню двух студентов консерватории
Сережу Прокофьева и Юру Шапорина».79
С. Судейкин рассказывал,
что в кабаре приезжал и сам
Дягилев, один из виднейших деятелей
культуры начала века. Это событие
произошло как раз на «Вертепе
кукольном» 6 января 1913 г: «На этот вечер
в первый раз к нам приехал
великолепный Дягилев. Его провели
через главную дверь и посадили за стол.
После мистерии он сказал: «Это не Амергау,
это настоящее, подлинное!»80
Мы уже упоминали,
что в «Бродячей собаке»
Информация о работе Литературно-артистическое кабаре «Бродячая собака»