ВНЕШНЯЯ ПОЛИТИКА ОСМАНСКОЙ ИМПЕРИИ ВО ВТОРОЙ ПОЛОВИНЕ ХIХ ВЕКА

В условиях торгово-промышленного подъема в западных странах европейская буржуазия была заинтересована в том, чтобы в максимальной мере приспособить султанскую державу к потребностям мирового капиталистического хозяйства. Только в таком случае можно было рассчитывать на перспективу роста экономической эксплуатации империи. Добиться этого можно было двуединым образом: приспосабливая традиционные общественно-политические структуры к обслуживанию интересов европейской буржуазии и одновременно в рамках этих интересов стимулируя развитие капиталистических отношений в стране.

Современники событий оставили множество свидетельств того, как османская феодально-бюрократическая верхушка реально выполняла отведенную ей западными политиками роль. Жертвуя интересами своей страны, представители политической элиты во главе с членами правящей династии использовали внешнеэкономические связи империи в целях личного обогащения.

В наиболее ярком виде это проявилось в истории возникновения османского государственного долга. Внешняя государственная задолженность Турции сыграла роль своеобразного стрежня, вокруг которого постепенно наслаивались новые формы экономической и политической зависимости, в конечном итоге поставившие страну в положение полуколонии.[17] Первый иностранный заем в 75 млн. фр. был сделан Османской империей в 1854 г. на покрытие военных расходов. В дальнейшем вплоть до своего первого банкротства в 1875 г. Порта заключила еще 15 внешних займов на общую сумму в 5,3 млрд. фр. Займы предоставлялись банкирскими домами Англии и Франции на характерных для той эпохи условиях. Уровень процента в большинстве случаев колебался в пределах 5-6, как правило, чрезвычайно высокой была и «цена займа».[18] В результате Порта была не в состоянии выплачивать внешний долг. Уже в 1866 г. годичные выплаты кредиторам были задержаны на 3 месяца, в 1871 г. часть необходимых выплат вообще не была произведена, и, наконец, в октябре 1875 г. правительство объявило о своей неспособности погашать внутренний и внешний долг в требуемых размерах, и обязалось в течение ближайших 5 лет выплачивать лишь половину суммы по амортизации и выплате процентов. Это было банкротство, открывшее путь к установлению финансовой опеки над страной. Финансовый крах Порты был неизбежным результатом вовлечения ее в орбиту капиталистических отношений. К финансовому банкротству Османскую империю привели не только сами по себе иностранные займы и условия их предоставления, но и характер и структура расходования Портой заемных средств. Попадая в руки османского феодального государства, европейский ссудный капитал переставал быть собственно капиталом, т.е. стоимостью, способной приносить прибавочную стоимость. Иностранные займы тратились вне зависимости от первоначально обусловленной их целевой направленности.[19]

Расплачиваясь с долгами, Порта вынуждена была поступиться такими статьями своего дохода, как дань Египта, поступления с сирийской, измирской и стамбульской таможен. В руки кредиторов перешли средства от налогов на табак, соль, доходы от сбора феодальной десятины (ашара) и налога на скот (агнама) в ряде провинций и др. Финансовая зависимость от Запада создавала, таким образом, механизм сцепления феодальной и капиталистической эксплуатации в единую систему, работавшую теперь «на вынос» национальных богатств за пределы страны.[20] Наглядный пример тому - создание банковской системы в империи. Учреждение в 1863 г. Имперского оттоманского банка, принадлежавшего на паритетных началах английскому и французскому капиталу, должно было символизировать обращение Порты от средневековых к буржуазным нормам в организации и осуществлении ее финансовой политики. Однако финансовая несостоятельность османского правительства видоизменила роль этого учреждения: вместо функций посредника во внешнеэкономических связях страны банк приобрел функции контроля и реального распоряжения ее материальными и финансовыми ресурсами. То же можно сказать и о практике составления государственных бюджетов в Османской империи, начиная с 1863-1864 гг. Они составлялись и предавались гласности под давлением держав-кредиторов, заинтересованных в получении сведений о состоянии финансов страны. Параллельно с ограничением финансовой независимости Османской империи иностранный капитал стремился овладеть также и ее природными богатствами. Но Турция страдала от бездорожья, а без создания соответствующей потребностям торгово-промышленного капитала Запада сети транспортных артерий нечего было и думать о завоевании османского рынка и эксплуатации сырьевых ресурсов страны. Соответственно, строительство железных и шоссейных дорог, развитие судоходства и общее улучшение условий торговли в стране позволили западноевропейской буржуазии расширить свою экспансию.

Внешняя торговля в условиях неэквивалентного обмена явилась первичной формой экономической эксплуатации Турции европейским капиталом. Юридической базой ее служил режим капитуляций, а также система торговых договоров, навязанных Порте европейскими державами в конце 30-х и начале 60-х гг. XIX века. Если капитуляции все же ограничивали права торговой буржуазии Запада на экспорт, то внешнеторговые соглашения их практически снимали. Отсюда, наблюдается в рассматриваемое время хронический дефицит баланса внешней торговли. С вовлечением османской державы в европейский рынок ее экономическая жизнь во все большей степени начинает зависеть от развития мирового капиталистического цикла.[21] Подводя итоги воздействию мирового капиталистического хозяйства на развитие Османской империи в 60-70-х гг. XIX века, можно сказать, что внешнеэкономические связи страны в это время способствовали росту ее региональной, социально-экономической и политической дифференциации. В империи выделялись провинции, развитие буржуазных отношений в которых входило в непримиримое противоречие с османским общественно-политическим строем. В условиях постепенной утраты империей финансово-экономической самостоятельности это создавало дополнительные предпосылки и для экономической, а, следовательно, и для политической ее дезинтеграции. Великая Порта встала на путь саморазрушения во всех аспектах своего существования.

1.2      Внутренняя политика Порты к началу второй половины ХIХ века как отражение  внешнеполитического влияния ведущих стран Западной Европы и России. 

Важнейшим документом рассматриваемого периода явился хатт-и хумаюн 1856 г., чья история подготовки и провозглашения есть история противоборства Англии, Австрии, Франции и России по широкому кругу вопросов - от положения христиан до торговых тарифов.[22] Широко распространена и утвердилась точка зрения, согласно которой провозглашение султаном этого документа незадолго до открытия Парижского мирного конгресса лишило русскую делегацию возможности выступить с программой административной автономии балканских народов, сохранивших османское подданство, что было совершенно неприемлемо для Константинополя, Лондона, Вены и Парижа. Они спешили лишить Россию монопольного права на покровительство христиан. Но западная коалиция, отвергнув исходившие из Петербурга проекты улучшения положения христиан, должна была противопоставить им что-то свое. Поэтому французский и английский послы властно, в ультимативной форме потребовали у Порты издать акт о реформах. Им пришлось оказать сильнейший нажим на османских сановников - реформатор Решид-паша был уже удален с поста великого визиря; его приемник Али занимал более умеренные позиции. Шокировало Порту и откровенное давление, на нее оказываемое; оно было таким, что привело в смущение даже британских парламентариев: как-никак, по официальной версии, Англия и Франция воевали, чтобы избавить султана от «зависимости» от царизма; теперь же его министрам откровенно навязывали угодный Западу акт.[23]

Необходимо учитывать и другую сторону вопроса: поддавшись давлению союзников, османские государственные мужи стремились составить акт, соответствующий общему духу Гюльханейского хатт-и шерифа 1839 г. и реформам эпохи Танзимата. Оценивая характер и значение этого важного в истории Турции, а в известной мере и всех балканских государств документа, следует подчеркнуть, что он был принят в обстановке острой внутриполитической борьбы и отражал при этом желание правительственных кругов Османской империи решать, но с учетом внешнеполитической обстановки, проблемы статуса христианского населения империи в тесной связи с борьбой Высокой порты за место «в концерте великих держав».[24]

Указ от 18 февраля 1856 г. подтверждал обязательства Гюльханейского акта о защите личности, имущества и чести подданных султана вне зависимости от их этнорелигиозной принадлежности. Предполагалось, что выборные комиссии немусульманских общин примут участие в разработке проектов новых реформ. Декларировалось равенство мусульман и христиан в соискании государственных должностей, при поступлении в гражданские и военные училища и при рассмотрении любых судебных дел. При этом особо оговаривалось создание смешанных судов и перевод коммерческого и уголовного кодексов, процессуальных уложений на языки народов, населявших Османскую империю. Было обещано совершенствовать налогообложение, предусматривались в общей форме меры экономического развития и устранения всего, что мешало торговле и сельскому хозяйству. Акт не содержал конкретных указаний на то, какими средствами его авторы предполагали обеспечить столь широкую программу в такой отсталой стране, как Турция, и не предусматривал определенных социально-экономических преобразований. Сам факт подтверждения политики реформ с особым акцентом на гражданское, правовое равенство мусульман и немусульман Османской империи свидетельствовал об успехе реформаторских сил в противоборстве с реакцией.[25] Указ создавал возможность - хотя и в узких пределах фактического неравенства христианских подданных, закрепленного множеством оговорок, различием трактовок тех или иных статей, - роста национально предпринимательства, расширились перспективы борьбы за культурное развитие и в конечном итоге создавались предпосылки нового этапа подъема национально-освободительного движения балканских народов. Именно народы Балкан были наиболее продвинуты в социально-экономическом развитии и поэтому в более полной мере могли освоить предбуржуазные провозглашения хатт-и хумаюна. Несомненно также, что указ создал благоприятные условия для нового этапа вовлечения экономики Османской империи в мировой капиталистический рынок.[26] Одной из его периферийных окраин являлись балканские земли, они же в качестве контактных зон мирового капитализма и османской феодальной системы были наиболее восприимчивы к тем статьям хатт-и хумаюна, которые подразумевали развитие связей между Османской империей и капиталистическими странами Западной Европы.

В то же время указ 1856 г. не посягал на капитуляционный режим, ставший к середине XIX века средством коллективного и индивидуального воздействия капиталистических держав на политическую и хозяйственную жизнь Османской империи.

Эпоха подъема освободительного движения на Балканах совпала с пробуждением турецкого национализма. В Османской империи после Крымской войны происходило относительно быстрое развитие общественной мысли, опережавшее развитие социально-экономической системы. Это обстоятельство было особенно характерно для взаимоотношений турецкого, мусульманского центра империи и инонациональной, немусульманской балканской периферии.

Большинство балканских народов находилось на значительно более высоком формационном уровне, чем господствующая турецкая народность, к середине 70-х гг. XIX века у них завершалось формирование и консолидация буржуазных наций. В их борьбе за самоопределение и государственную независимость непримиримым противником выступала османская держава. Исторически бесперспективному, обреченному в конечном итоге на провал делу сохранения целостности империи была подчинена, по существу, вся национальная политика Порты.[27] Но наряду со ставкой на военную силу получает распространение новый поход к решению проблемы, который заключался в предоставлении христианам определенного минимума экономических и политических прав. Реформаторы первого этапа Танзимата (с 1839г.) развили и конкретизировали эти идеи, считая, что предоставление христианским и мусульманским подданным равных гражданских прав влечет за собой равную ответственность за сохранение общей территории и единой власти Высокой Порты. Восстания 1840-1860-х гг., прокатившиеся  по всей территории Европейской Турции, убедительно свидетельствовали о провале планов реформаторов. На втором этапе Танзимата появилась новая политическая концепция сохранения «османского единства». Суть этой доктрины заключалась в том, что будущее Османской империи, и спасения виделось в «слиянии» мусульманских и христианских подданных, а не в их раздельном и параллельном существовании.

Следует отметить, что в своем стремлении любой ценой османизировать целиком и полностью балканские территории Высокая Порта прибегала к действиям двоякого характера: как внутриполитического свойства, так и внешнеполитического - к апелляции, к третейскому посредничеству Англии, Франции, Австрии, что  повлекло  за собой лишь расширение освободительного движения.[28] Правительственный курс на решение национального вопроса в рамках доктрины османизма потерпел полный крах. Однако не только правящие феодальные верхи боролись за сохранение целостности страны. Молодая турецкая буржуазия стремилась получить в наследство политическую власть над народами, оттеснить конкурентов на рынках Османской империи. «Новые османы» добивались преобразования страны в конституционную монархию и создания благоприятных социально-политических условий развития только для турецкой части населения Османской империи. В их отношении к освободительным движениям в Европейской Турции просматривается двойственность программных требований: с одной стороны резкая критика на злоупотребления властей при сборе налогов, с привлечением материалов о положении в балканских провинциях. С другой, категорические выступления против предоставления независимости и призывы к расправе с повстанцами. Газеты «новых османов» обрушивались на Высокую Порту за уступки западным державам и России, в политическом обособлении немусульманского населения Османской империи, расценивая это как неспособность центральной власти ни расправиться с «бунтовщиками», ни противостоять давлению держав. Несмотря на все обещания христианским народам, власти Порты хотели наладить сотрудничество с полнокровным национальным движением, отрицая само существование балканских национальностей. Национально-освободительные движения балканских народов рассматривались «новыми османами» не более как временное нарушение идейного единства внутри самой «османской нации».[29]

В итоге эти взгляды на балканские проблемы были достаточно известны в Западной Европе и являлись обоснованием для более активного воздействия в пользу или против Османской империи в соответствии с политическими взглядами в европейских кабинетах. Неудачи османизации европейских территорий Порты наряду с кризисом конституционного движения, показали народам Балкан ассимиляторскую сущность политики турецкой либеральной буржуазии. Пути освобождения балканских народов лежали не в сотрудничестве, а в борьбе через национально-освободительные войны за независимость. Вся внутренняя политика Порты оказалась под влиянием внешнеполитической ситуации. Причем некоторые вопросы внутриполитического содержания, такой, например, как управление на принадлежащих  Турции европейских территориях, становятся вопросами внешнеполитического характера, как по причине вмешательства Западных держав и России, так и по причине обращения самой Порты за посредничеством и помощью.

Таким образом, внутренняя политика  Порты  в национальном вопросе оказалась подчинена воле западных держав и России, что привело к невозможности ведения  Турцией самостоятельного внутриполитического курса, касаемо своих колониальных владений. Этот вопрос теперь решался на уроне внешней политики.

1.3 Главные направления внешней политики Османской империи 1856-1875гг.

Внешняя политика Османской империи в рассматриваемый период все больше становилась привязанной к европейским событиям. Этот процесс имел под собой как политическую, так и экономическую основу. Политическую сторону вопроса точно изложил английский политик  Ч. Вебстер: «Турки господствовали над территорией, которая, если бы ее проглотил один из великих соседей, ниспровергла бы весь баланс сил в Европе…».[30] Участие османских представителей в международных конференциях, принятие империи в «концерт» европейских держав составляли одну из главных целей Порты в эпоху Танзимата. Султанская империя продолжала играть важную роль в политике Запада в Юго-Восточной Европе и на Ближнем Востоке. Позиция жесткого давления в отношении условий Парижского мирного договора, ультимативное требование оглашения проекта реформ о положении немусульманских подданных до начала мирного конгресса - все это показывало турецким правительственным кругам, что им придется отстаивать свою программу в сложных условиях борьбы не только со вчерашним противником, но и с союзниками.[31]

Османская дипломатия серьезно готовилась к мирному урегулированию. Дважды она добивалась формального подтверждения своего будущего участия в работе конгресса, настоятельно требуя при этом гарантий суверенитета и территориальной целостности. Первый раз при заключении англо-франко-турецкого союзного договора от 12 марта 1854 г., вторично - при подписании австро-турецкого соглашения от 14 июля 1854 г. об австрийской оккупации Дунайских княжеств.[32] Эти первые в истории Османского государства многосторонние наступательные соглашения с иностранными державами рассматривались в Константинополе как средство достижения экспансионистских внешнеполитических целей в отношении русского Причерноморья и Закавказья, но и одновременно как реальная возможность войти в политическое сообщество европейских держав, получив зафиксированные гарантии сохранения османского суверенитета и целостности империи, включая балканские и арабские территории. Подобные гарантии и равноправное участие в предстоящем обсуждении широкого круга международных вопросов, включая положение на Балтике, в Италии и др., не оставляли, по мнению Константинополя, места прежнему уровню, на котором собственно, и строились отношения, Османской империи с европейскими державами, - капитуляционным соглашением.