Советская правовая доктрина

§3. Соотношение советского понимания права с естественным и позитивным правом.

Философия права, сложившаяся на основе марксистской доктрины в её ленинско-сталинской, большевистской интерпретации, представляет собой результат сложного, на протяжении многих десятилетий, развития от права романтизированной революционной диктатуры к феномену «советское право», к идеологии социалистической законности, развившейся при сталинской тирании утвердившейся в обстановке брежневского неосталинизма.

Принципиальные основы этой коммунистической философии права были заложены уже после октябрьского переворота, в 1920 – 1930-х годах, когда торжествовали революционная романтика и фанатизм, идеи «отмирания права», революционного правосознания и законности. Суть такой идеологии заключается в придании величайшего значения не позитивному праву, а некоему революционному праву.

Ранее уже говорилось, что высшее революционное право может быть охарактеризовано как нечто близкое к революционному естественному праву. Но именно – в чём-то близкое к естественному праву, обосновываемое естественным сопротивлением существующему насилию, возведённому во власть, - близкое, но не более того. Ибо, в отличие от естественного права в строгом значении, коренящегося в требованиях окружающих человека естественных факторов, природы, здесь правообосновывающим базисом революционных акций являются иллюзорные идеологические догмы, постулаты идеологии. Той идеологии, глубокие исторические основы которой коренятся в этике, религиозно-этических представлениях, идеологизированных философских системах и взглядах – таких, как платоновский взгляд на идеальное государство, воззрения Ж.-Ж. Руссо о народном суверенитете, католические представления о Спасении, марксистские утопии о полном коммунизме, для достижения которого все средства хороши и допустимы.

И не менее важно здесь то, что указанное «высшее право» как таковое является непосредственным основанием для насильственных акций любой мощности и интенсивности. Что же касается позитивного права, то при таких бескрайних возможностях оно требуется только как некоторое вспомогательное средство – для прикрытия совершаемых акций, для придания им некой «легитимности», для некоторого упорядочения – если удастся – даже какой-то респектабельности. А коль скоро действующие законы, иные нормативные документы, правосудная деятельность для подобных вспомогательных операций не очень то нужны, то и позитивное право в таком случае вообще оказывается излишним, призванным выполнять некоторую регулятивную и в основном декоративную роль, или даже – таким, которое создаёт ненужные помехи, мешает великому революционному делу.

Это, помимо всего иного, объясняет сдержанное, а нередко и прямо отрицательное отношение ортодоксальных марксистов, большевиков к закону, к позитивному праву – и что особо примечательно – к естественному праву, к неотъемлемым правам человека. Маркс и Энгельс говорили так: «Что касается права, то мы, наряду со многими другими, подчеркнули оппозицию коммунизма против права как политического и частного, так и в его наиболее общей форме – в смысле права человека».[3]

ГЛАВА II. Практическое применение советской правовой доктрины.

§1. Развитие Конституционного права.

Конституционное право в России формируется только в начале XX столетия, хотя идеи конституционализма витали в российском обществе с начала XIX века. И лишь пролетарская революция породила первую советскую конституцию, утверждённую V Всероссийским съездом Советов 10 июля 1918 года и названную известным советским юристом П. Стучкой «конституцией гражданской войны». Эта Конституция закрепляла завоевания советской власти и устанавливала диктатуру пролетариата как сильную и могучую народную власть, подавляющую эксплуататоров вплоть до полного уничтожения (ст. 9 разд. II). Вместе с тем Конституция РСФСР устанавливала республиканскую форму правления, федеративное устройство государства, основанное на свободном союзе равноправных народов, полновластие представительных органов власти – Советов рабочих, крестьянских и солдатских депутатов, вводило избирательное право. Конституция РСФСР 1919 г. учредила ряд формально-демократических институтов, однако носила ярко выраженный классовый характер: она признавала субъектом права трудящийся народ, но не конкретную личность; установленные ею немногочисленные и в основном политические права могли быть использованы только в интересах советской власти.

Вторая советская Конституция была принята II съездом Советов СССР 31 января 1924 г. Это была Конституция Союза ССР, основанная на договоре об образовании СССР от 30 декабря 1922 г. «Декларация» и «Договор» об образовании Союза ССР составили содержание этого Основного закона, закрепившего принципы советской федерации, разграничившего полномочия общесоюзных и республиканских государственных органов, определившего систему данных органов.

Конституцией победившего социализма была названа третья советская Конституция, принятая 5 декабря 1936 г. VIII Чрезвычайным съездом Советов СССР. Этот Основной закон был значительно более демократическим по содержанию, чем, в частности, Конституция РСФСР 1918 г. Расширение социальной основы государственной власти отразилось в названии представительных органов (Советы депутатов трудящихся вместо Советов рабочих и крестьянских депутатов), демократизация избирательной системы: было введено всеобщее равное, прямое избирательное право при тайном голосовании. Отдельная глава Конституции (гл. 10) оформляла институт прав и свобод гражданина, был учреждён двухпалатный парламент – Верховный Совет СССР. Особым достижением было провозглашение широкого круга социально-экономических прав и закрепление их гарантий. Однако во многом данная Конституция оказалась лишь декларативным документом, ибо полновластие Советов в реальной действительности было подменено властью партийно-государственного аппарата, политические и личные права граждан нарушались самой государственной властью в массовом порядке; репрессиям подвергались не только граждане, но и целые народы и другие социальные общности.

В конце 50-х – начале 60-х годов было принято решение начать работу над новой конституцией, однако в силу различных, но главным образом политических причин её принятие и разработка затянулись. 7 октября 1977 года внеочередная седьмая сессия Верховного Совета СССР девятого созыва приняла новую конституцию СССР. Четвёртая советская Конституция, как было сказано в её преамбуле, открывала новый этап развития советского общества – этап развитого социализма, и этому этапу соответствовало новое качественное состояние советского государства – общенародное государство. Социальной основой государственной власти был признан советский народ как единая социальная общность.

Анализируя данную выше характеристику советских Конституций, данную профессором Санкт-Петербургского университета Ю.И. Козлихиным, можно заметить, что каждая из Конституций отражала очередной этап в развитии советского общества и государства, а в её основу была заложена доктрина коммунистической партии. Так, первая Конституция отражала этап революционного перехода от феодального общества к социалистическому обществу, обоснованный в работах К. Маркса и Ф. Энгельса. Конституция 1924 года оформляла создание многонациональной советской федерации и мирового социалистического лагеря, и в её основу была положена ленинская теория решения национального вопроса. Основной закон страны 1936 года, по мнению советского руководства, был свидетельством построения в СССР основ социализма, и его совершенствование связывалось с демократизацией общества и государства, но одновременно и с усилением классовой борьбы внутри общества.

§2.Советские гражданские законы.

Было бы грубой ошибкой изображать реальное  положение дел в юридической системе советской России в одной лишь густо-чёрной тональности под рубриками «партократическая власть», «тирания» и т.д. В области социального законодательства (трудового, семейного, по социальному обеспечению) в России после 1917 года, с победой идей марксизма вводилось немало прогрессивных положений, прежде всего тех, которые направлены на защиту интересов людей труда, материнства и детства, малообеспеченных, обездоленных, то есть положений, отвечающих исконному предназначению права.

В 1922 году принимается Гражданский кодекс, которому принадлежит первостепенное значение в утверждении и развитии принципов гражданского общества, прав и свобод личности.

Но тут мы как раз сталкиваемся с одним из коварных свойств советского права, которое уже с того времени станет его неотъемлемой и определяющей чертой. Суть дела в том, что общепризнанная миссия и престиж гражданских законов никак не соответствовали в условиях коммунистического государства их фактической роли и реальном значению, создавая тем самым в основном видимость, иллюзию современного и отработанного правового устройства.

Гражданский кодекс был принят исключительно для того, чтобы ввести в жизнь общества нормы и институты, позволяющие каким-то образом упорядочить, ввести в известные рамки собственнические и рыночные отношения, которые стали складываться в условиях НЭПа. Только это – исключительно регулятивная функция в коммерческих делах, и больше ничего. В советском обществе даже не возникала, да и не могла возникнуть, задача внедрить во все подразделения общественной жизни принципы и критерии поведения, образующие само содержание гражданского общества – экономическую свободу и юридическое равенство всех субъектов.

Более того, по прямой, жёстко определённой партийной установке, безапелляционно сформулированной Лениным, из кодекса была устранена его душа, его гражданственная и социальная суть – его назначение быть носителем, хранителем и защитой важнейшего устоя гражданского общества и свободного рынка – частного права.

Вместо безусловного, твёрдого обеспечения самостоятельности и суверенного статуса субъектов гражданского права кодекс открывал возможность для прямого вмешательства органов власти в гражданские отношения. Это и случилось в гигантских масштабах, когда гражданские правоотношения были поставлены в полную зависимость от «планов», то есть произвольных императивных команд властных хозяйственных инстанций.

Да и вся правовая жизнь российского общества получила из уст Ленина чёткую установку: «Мы ничего частного не признаём, для нас всё в области хозяйства есть публично-правовое, а не частное»; и по множеству каналов: и в законодательной работе, и в практической юриспруденции, и в области юридической науки и образования – везде такого рода директивная идеологическая установка была внедрена во все сферы правовой жизни, везде стала непререкаемым постулатом.

Понятно, сам факт издания в советской России Гражданского кодекса, даже при указанной политической интерпретации и идеологической атмосфере имел серьёзный положительный эффект. Гражданский кодекс, пусть в урезанном виде, внёс в экономическую жизнь некоторые гражданско-правовые ценности, элементы цивилистической культуры. Тем более что фактическое содержание кодекса образовали добротные проектные заготовки, сделанные видными русскими цивилистами в дореволюционное время. Деятельность судов по гражданским делам получила известную, относительно твёрдую и престижную, нормативную основу. Оживились юридическая наука и преподавание цивилистических дисциплин. В середине 1920-х годов в Советском Союзе вышел ряд крупных исследований по гражданскому праву. И, быть может, самое существенное состояло в том, что в отличие от ряда других областей гуманитарных знаний, где дальнейшее развитие дооктябрьской науки не имело никакой перспективы, здесь в науку, пусть и не на долгое время, вернулся ряд крупных правоведов (таких, как А.В. Венедиктов, М.М. Агарков, Е.А. Флейшин).

В целом же, однако, Гражданский кодекс 1922 года не оказал на советское общество сколько-нибудь заметного влияния. Тотально огосударствленная, скованная идеологией и диктатурой жизнь общества оставляла лишь узкие участки реальных отношений (споры между трестированными предприятиями, бытовые сделки, наследственные дела), где гражданско-правовые нормы работали, давали заметный эффект в жизни людей, общества. Да и сам гражданский кодекс, лишённый своей души – частного права и потому обескровленный, немощный, во многом обрёл, как и всё право того времени, «опубличенный» характер, не стал, явлением – юридическим документом, который бы выбивался из общего массива законодательства СССР и заложил основу для оптимизма в отношении правового будущего советского общества.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ.

Подводя итоги работы, можно сделать вывод о том, что правовая доктрина К. Маркса вполне логична, обоснована. К. Маркс доказал право народа на революцию, исходя из того, что рабочий класс всегда был угнетаем, и должно было прийти время, когда он вырвется из-под гнёта буржуазии посредством революции. Это можно доказать тем, что она получила мировое признание, стала одной из гипотез возникновения государства и права, одним из наиболее распространённых на планете мировоззрений, но не более того. Ни одна теория не может претендовать на исключительность, фетишизироваться и обожествляться как единственно возможная и пригодная для всех времён и народов.

На сегодняшний день учёные доказали, что этой доктриной можно воспользоваться при построении государства и права лишь в качестве сравнения для получения объективных знаний о праве. В этой связи уместно отметить, что не подтвердилась концепция, принимавшая за ключевой и, в сущности, единственный источник развития революционные изменения в производительных силах и производственных отношениях. Догматическое толкование марксизма привело к тому, что весь сложный комплекс, какой представляет собой современное общество, стали рассматривать под одним углом зрения, довольствуясь единственной характеристикой – социалистическое или капиталистическое. По словам известного учёного-обществоведа члена-корреспондента РАН Г.Х. Шахназарова: «Марксизм, без сомнения, одна из вершин общественной мысли, но отнюдь не сборник абсолютных истин, пригодных на все времена»[4].