Советская интеллигенция и сталинский режим

УНИВЕРСИТЕТ РОССИЙСКОЙ АКАДЕМИИ ОБРАЗОВАНИЯ

НИЖЕГОРОДСКИЙ ФИЛИАЛ

Факультет журналистики и связей с  общественностью

 

 

Реферат

по истории

на тему «Советская интеллигенция и сталинский режим»

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Выполнила: студентка I курса

поток 2012

Левченко А. И.

Проверила: Белоусова  Т.Г.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Нижний Новгород

2013

 

Содержание

Введение…………………………………………………………………………...3

Глава 1. Двойственность в отношении интеллигенции к  власти Сталина.

1.1. Феномен интеллигенции…………………………………………………......4

2.2. Сталинская интеллигенция…………………………………………………..7

Глава 2. Судьбы советской  интеллигенции в период правления  Сталина.

2.1. Влияние сталинского режима на культуру и искусство.............................11

2.2. Репрессии в кругах  интеллигенции…………………………...…………...14

Заключение……………………………………………………………………….24

Список используемой литературы………………………...……………………25

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Введение

В 1930–50-е гг. духовная жизнь страны, все творчество художественной интеллигенции протекали в самый сложный, противоречивый, насыщенный неоднозначными событиями период отечественной истории.

Сейчас в исторической науке пытается утвердиться сбалансированный подход, согласно которому 1930–50-е гг., с одной стороны – время всеобщего трудового энтузиазма, экономических достижений, великой Победы в Отечественной войне, создания крупных и значимых произведений литературы и искусства,  а с другой стороны – период массовых репрессий 1937–1939 гг., рубежа 1940– 50-х гг., апогей тоталитарной системы власти,  культа личности И. В. Сталина, ГУЛАГа, жесткой социальной политики, идеологического диктата по отношению к художественной,  научной интеллигенции. 

Целью данной  работы является изучение общества интеллигентов  в период сталинского режима. Для  выполнения данной цели я поставила  следующие задачи:

1) Раскрыть понятие  советской интеллигенции и объяснить двойственность в ее отношении к власти.

2) Рассмотреть сталинскую  политику репрессий по отношению  к интеллигенции. 

Для достижения поставленной цели мною использовались следующие авторские работы: статья Геннадия Бордюгова, кандидата исторических наук, главный редактор издательских и научных проектов Ассоциации историков Российского общества XX века, книга воспоминаний народного артиста Евгения Весника, научное издание СГУ авторов Ю. Г. Гологуба и Д. Б.   Баринова, пособие для вузов по истории русской культуры под редакцией Л. В. Кошман, книги таких писателей ,как Кормер, Роговин, Поварцов, а также история Советского Союза британского специалиста по русской культуре  Джеффри Хоскинга.

Глава 1. Двойственность в отношении интеллигенции к власти Сталина

1.1. Феномен интеллигенции

Не подлежит никакому сомнению, что история русской  культуры неразрывно связана с историей русской интеллигенции, которая  выступала одновременно и ее носителем, и творцом, и теоретиком, и критиком, фактически сама являлась средоточием, воплощением и смыслом русской культуры. Драматическая, часто трагическая судьба русской интеллигенции была не просто составной частью истории русской культуры, но как бы концентрировала в себе ее собственную судьбу, также весьма драматичную. «Внутренние противоречия русской интеллигенции (включая пресловутую проблему «вины» и «беды», поднимавшуюся то А.И. Герценом в романе «Кто виноват?» и его эссеистике того же времени, то Н.Г. Чернышевским в романе «Что делать?», то В. И. Лениным в «Памяти Герцена» и др. статьях), очень осложнявшие ей внутреннюю жизнь, самосознание и самореализацию в деятельности, в культурном творчестве, лежали в основании ее собственного саморазвития и саморазвития всей культуры России. Исторический опыт русской культуры откладывался в самосознании и деятельности интеллигенции, порождая соответствующие противоречия и конфликты.¹

Размышляя об интеллигенции В. Кормер писал: «Исходное понятие было весьма тонким, обозначая единственное в своем роде историческое событие: появление в определенной точке пространства, в определенный момент времени совершенно уникальной категории лиц, буквально одержимых еще некоей нравственной рефлексией, ориентированной на преодоление глубочайшего внутреннего разлада, возникшего меж ними и их собственной нацией, меж ними и их же собственным государством. В этом смысле интеллигенции не существовало нигде, ни в одной другой стране, никогда. И хотя всюду были оппозиционеры и критики государственной политики, политические изгнанники и заговорщики, люди богемы и деклассированные элементы, но никогда никто из них не был до такой степени, как русский интеллигент, отчужден от своей страны, своего государства, никто, как он, не чувствовал себя настолько чужим - не другому человеку, не обществу, не Богу - но своей земле, своему народу, своей государственной власти».²

На всем бытии интеллигенции  лежит отпечаток всепроникающей раздвоенности. Интеллигенция не принимает  Советской власти, отталкивается от нее, порою ненавидит, и, с другой стороны, меж ними симбиоз, она питает ее, холит и пестует. Интеллигенция ждет крушения Советской Власти, надеется, что это крушение все - таки рано или поздно случится, и, с другой стороны, сотрудничает тем временем с ней. Интеллигенция страдает, оттого что вынуждена жить при Советской Власти, и вместе с тем, с другой стороны, стремится к благополучию. Происходит совмещение несовместимого. Здесь есть и черты конформизма (но этого мало), и приспособленчество (это точнее, но также недостаточно), это и лакейство (но осложненное страданием, сомнениями, «ужасом падения» и наслаждения им). Проступающий в «двойном сознании» русской интеллигенции дуализм - это не дуализм субъекта и объекта, не дуализм двух противоположных начал в объекте («добра и зла, духа и материи»), но «дуализм самого познающего субъекта, раздвоен сам субъект, его этос».³

Вся жизнь и творчество русской  интеллигенции - особенно в 20 в. - это  грубое соединение «веры в просветительство»  и «отвратительного страха», заигрывания  с ненавидимой и презираемой Властью и легкомысленных надежд на просвещение государственной власти и ее дальнейшую либерализацию.

«Вся история интеллигенции  за прошедшие полвека (т.е. за время  советской власти) - писал В. Кормер в 1969, - может быть понята как непрерывный ряд таких соблазнов, вернее, как модификация одного и того же соблазна, соблазна поверить, что исправление нравов, наконец, совершилось, что облик Власти начал меняться. Все эти годы интеллигенция жила не разумом, не волей, а лишь обольщением и мечтою. Жестокая действительность каждый раз безжалостно наказывала интеллигенцию, швыряла ее в грязь, на землю, разочарования были такой силы, что, казалось, от них никогда не оправиться, никогда снова не суметь заставить себя поддаться обману. Но проходило время, и интеллигенция снова поднималась в прежнем своем естестве, легковерная и легкомысленная, страдания ничему не учили ее. Причем даже самые независимые из русских интеллигентов 20 в. не избежали идейно - нравственной раздвоенности и творческих противоречий.⁴

В то же время интеллигенция несла  в себе огромный потенциал духовного  противостояния тоталитаризму, всей созданной  им атмосфере лжи и насилия. Здесь  проявились в полной мере религиозно-подвижнические свойства русской интеллигенции, ее нравственная стойкость и политический героизм, питавший и оппозиционную общественно-философскую мысль, и литературное творчество «в стол», и диссидентское движение. «Размышляя о феномене интеллигенции А. И. Солженицын в «Архипелаге ГУЛАГ» писал: «Интеллигент - это тот, чьи интересы и воля к духовной стороне жизни настойчивы и постоянны, не понукаемы внешними обстоятельствами и даже вопреки им. Интеллигент - это тот, чья мысль не подражательна». Страшное испытание ГУЛАГом, выпавшее на долю русской интеллигенции в эпоху сталинского тоталитаризма, предельно сблизило опыт «простого народа» и интеллигенции, привело к уникальному в мировой истории «слиянию опыта» верхнего и нижнего слоев общества.⁵

 

 

 

2.2. Сталинская интеллигенция

К моменту оформления сталинского  режима власти было проиграно много вариантов взаимоотношений российской интеллигенции и власти. В условиях революционного слома 1917–1922 годов - открытая борьба, эмиграция. Во время нэповской стабилизации  - возврат к своей профессиональной деятельности, партнерство, умеренное сотрудничество. Сталинская «революция сверху» рубежа 20-х–30-х годов выявила зловещий смысл идеологической угрозы «кто колеблет нашу идеологию, тот наш политический противник» - немарксистская интеллигенция испытала гонения, массовые аресты, заключение в тюрьму, ссылку, «вредительские» процессы, судища в форме дискуссионных вечеров, на которых ученые и их подопечные подвергались ожесточенным нападкам, вплоть до отречения учеников от своих учителей и даже требования смертной казни.

В силу своей трагичности эти события хорошо изучены историками. Однако последующие, неочевидные, не связанные с сопротивлением взаимоотношения интеллигенции, не подпавшей под репрессии, и власти исследованы крайне слабо. Как правило, они лишь косвенно отражались в описаниях научной или художественной деятельности образованных слоев, крайне редко освещались в мемуарах.⁶

С начала 30-х годов  слой верхушечной интеллигенции, включавший наиболее известных учёных, инженеров, писателей, деятелей искусства, превратился в привилегированную группу, социально-имущественное положение которой немногим отличалось от положения правящей бюрократии. Даже в самые тяжёлые годы первой пятилетки Сталин неуклонно поднимал планку жизненного уровня этого слоя - путём увеличения окладов, прикрепления к закрытым распределителям, дарования просторных государственных квартир и т. д.

В те же годы из литературно-художественной жизни ушло понятие "попутчик", отделявшее беспартийных деятелей культуры от коммунистов. Щедрые подачки, вроде  писательского дома в Лаврушинском переулке и дачного поселка в Переделкино, раздавались любимцам режима безотносительно к их партийной принадлежности.

В 1936 году исчезла и категория "лишенцев", т. е. выходцев из бывших господствующих классов, лишённых избирательных прав. Всё это привело к тому, что многие деятели интеллигенции, проклинавшие Октябрьскую революцию, встали на путь поддержки и восхваления сталинского режима. Идеология и практика социального неравенства и привилегий, насаждавшиеся Сталиным, больше отвечали их духу, чем эгалитаристский режим первых лет Советской власти.

Даже в интимных документах этого  периода - личных дневниках - место прежних  инвектив в адрес большевиков  заняли горячие славословия Сталину. В этом отношении показателен  дневник Корнея Чуковского, отражавший настроения не только самого автора, но и других известных писателей, принадлежавших к его кругу.

Описывая в дневнике одну из своих  бесед с Тыняновым, Чуковский  так излагал мысли своего собеседника: «Я историк. И восхищаюсь Сталиным как историк. В историческом аспекте Сталин как автор колхозов, - величайший из гениев, перестраивавших мир. Если бы он кроме колхозов ничего не сделал, он и тогда был бы достоин назваться гениальнейшим человеком эпохи. Но пожалуйста, не говорите об этом никому. - Почему? - Да, знаете, столько прохвостов хвалят его теперь для самозащиты, что если мы слишком громко начнем восхвалять его, и нас причислят к той же бессовестной группе».

Не менее выразительны страницы дневника, где сам Чуковский расточал такие панегирики Сталину, которые своей сервильностью и подобострастием превосходили даже официальные публикации того времени, а сегодня воспринимаются как пародия. Неподдельный восторг писателя нашёл особенно яркое выражение в трепетном описании впечатлений от появления Сталина на съезде комсомола в апреле 1936 года: «Что сделалось с залом! А ОН стоял, немного утомлённый, задумчивый и величавый. Чувствовалась огромная привычка к власти, сила и в то же время что-то женственное, мягкое. Я оглянулся: у всех были влюбленные, нежные, одухотворенные и смеющиеся лица. Видеть его - просто видеть - для всех нас было счастьем. К нему всё время обращалась с какими-то разговорами Демченко. И все ревновали, завидовали, - счастливая! Каждый его жест воспринимали с благоговением. Никогда я даже не считал себя способным на такие чувства. Когда ему аплодировали, он вынул часы (серебряные) и показал аудитории с прелестной улыбкой - все мы так и зашептали: «Часы, часы, он показал часы» - и потом, расходясь, уже возле вешалок вновь вспоминали об этих часах. Пастернак шептал мне всё время о нём восторженные слова, а я ему, и мы оба в один голос сказали: «Ах, эта Демченко заслоняет его!» (на минуту). Домой мы шли вместе с Пастернаком, и оба упивались нашей радостью»

Разумеется, в годы большого террора такого рода настроения должны были несколько померкнуть. Тем не менее, подчиняясь законам сталинского тоталитаризма, деятели культуры после каждого процесса как бы соревновались в нахождении наиболее яростных проклятий осуждённым. Только за одну неделю в «Литературной газете» было опубликовано около тридцати статей известных писателей. Среди них - статья «Фашисты перед судом народа» Ю. Олеши, «Ложь, предательство, смердяковщина» И. Бабеля, «Чудовищные ублюдки» М. Шагинян, «Путь в гестапо» М. Ильина и С. Маршака, «Преодоление злодейств» А. Платонова, «Приговор суда - приговор страны» Ю. Тынянова, «Карающий меч народа» Д. Бергельсона

Не было недостатка и в попытках «художественного оформления» версий о злокозненных действиях врагов народа. Такие попытки не породили и не могли породить ни одного произведения, достойного быть причисленным к искусству.