Новизна явлений бунташного века во всех сферах жизни и их причины

Бежавший  в Швецию подьячий Г.К.Котошихин  в 1666-67 гг. писал, что русские аристократы «для науки и обучения в иные государства детей своих не посылают, страшась того: узнав тамошних государств веру и обычаи и вольность благую, начали бы свою веру отменять», но вскоре многое изменилось: хотя время петровских волонтеров, отправленных учиться за границу, еще не пришло, но А.Л.Ордын-Нащокин, А.С.Матвеев и В.В.Голицын приглашают к своим детям учителей-иностранцев. С польским и латынью знакомятся даже царские дети.

Европейская культура становится доступной благодаря переводам западноевропейских книг. Эти переводы широкой волной расходятся по всей стране и в зависимости от наклонности и вкусов читателей попадают в самые различные слои общества. Более всего людей интересует занимательное чтение, плутовские, «приключенческие» сюжеты. Но немало было и серьезных переводов. И те и другие по-своему совершают свою работу, способствуя формированию атмосферы пред-реформ, психологически приучая не бояться перемен.

Процессы  секуляризация культуры и сознания преломлялись через человеческие судьбы крайне противоречиво, подчас коверкая и изламывая их. Первоначально интерес к западному выражался в критическом отношении ко всему своему- от веры до уклада жизни. Таков был князь Иван Хворостинин, кравчий первого самозванца, осмелившийся сомневаться в догматах и обрядах православной церкви. Про окружающих он говорил, что они -«все люд глупой, жити не с кем», что москвичи «сеют землю рожью, а живут все ложью». За подобный образ мыслей и поведение он был отправлен на исправление в монастырь. Это было крайним для своего времени проявлением «западничества», почти ересью. Но оно отразило растущий интерес к иной культуре. Впрочем, дело не в одном только интересе, а в неизбежности и в необходимости заимствований. Выше уже говорилось, во что это стремление вылилось. Возникла необходимость поиска той приемлемой формы, в которой восприятие достижений европейской культуры могло бы соседствовать с привычными православными ценностями. Тем более, что последние после Смуты были вознесены до уровня национального, исконного, неразложимого идеала. Задача эта, как показало время, была недостижима: старорусский идеал подвергся эрозии, разрушился, наполнился новыми ценностями. Но во второй четверти-середине столетия это казалось вполне достижимым.

Цель  казалась достижимой потому, что ревнители были твердо уверены, что они не разрушают, а лишь исправляют и совершенствуют этот идеал. Оттого люди из нового поколения «западников», в отличие от потерявшего душевное равновесие Хворостинина, чувствовали себя истинно православными людьми. Они не мечутся, не страдают от раздвоения. Их подкрепляет мысль, что все заимствуемое ими с Запада - идеи, книги, знание, оружие, предметы роскоши и прочее идет на пользу государству, к «всенародной пользе». Первым среди этих «западников» был Ордын-Нащокин. Однако его западничество было еще избирательным: он был вовсе не сторонником бездумного подражания европейским странам. «Какое нам дело до иноземных обычаев - их платье не по нас, а наше не по них», — писал он. Его программа преобразований «с примеру сторонних чужих земель» отражает стремление пересадить на русскую почву все лучшее и разумное с Запада, «просеянное» через сито целесообразности. Однако нельзя не заметить, что само понимание этой целесообразности, понимание разумного сильно отличается от прежнего старорусского идеала.

Не менее  видными «западниками» стали  А.С.Матвеев и князь В.В.Голицын. Правда, им не хватало глубины Нащокина. Глава партии Нарышкиных бьи более  склонен к внешнему заимствованию  и к стремлению этим заимствованием угодить царю. Он первым завел «комедийную группу», которую показал Алексею Михайлович)' и из которой вырос придворный театр, ставший одной из самых знаковых перемен в придворном быту. Голицын по пути заимствования продвинулся еще дальше. Возможно, его планы модернизации страны были даже обширнее задумок Ордын-Нащокина, но судьба распорядилась так, что он оказался в лагере царевны Софьи. Со своими знаниями и планами он оказался невостребован, разделив судьбу большинства «преждевременных людей».

XVII век кроил на свой лад не только человеческие судьбы. Постепенно изменялось едва ли не самое консервативное, устойчивое в повседневной жизни человека - его быт. Строгий чин русской жизни, регламентированный до того, что превращал эту самую жизнь почти что в обряд, начинал сдавать свои позиции, видоизменяться. Именно здесь новое стало причудливо сочетаться и соседствовать со старым. И такое соседство при его внешней безобидности было достаточно разрушительным: родилась привычка менять и изменять, не боясь осуждения прослыть отступником.

Разумеется, не следует преувеличивать темпы  и масштабы перемен в быту. Происходили  они медленно и охватывали преимущественно  имущие классы. Человек с трудом расставался со стародавними привычками, веками складывавшимися нравственными устоями и обрядами. Жизнь по «Домострою», по крайней мере по многим его страницам, еще продолжалась и будет продолжаться даже в следующем веке.

Важнейшая черта феодального быта - сословность. Одежда, жилище, внутреннее убранство, домашняя утварь, пища и многое другое находилось в прямой зависимости от сословной принадлежности человека. Соболья шуба была принадлежностью высших слоев, в то время как крестьянин должен был довольствоваться зипуном из грубого домашнего сукна или кожушком из овчины. Стол боярина по своему богатству и разнообразию отличался от крестьянского в такой же мере, как боярская усадьба от крестьянского двора.

В то же время в быту прослеживаются некоторые  общие черты, рожденные общностью  среды и старорусских традиций. Внешний  облик крестьянина, посадского человека или дворянина был одинаков: у всех у них были длинные волосы и борода. Даже покрой платья не различался принципиально. Эта общность не была случайной и носила «знаковый характер», отделяя православных от иноверцев. Вот почему перемена внешнего облика или платья приобрела столь важное значение. Платье и борода стали «внешней границей», свидетельствующей о степени восприимчивости человека к иноземному. Между тем в продолжение всего XVII в. наблюдается стремление аристократии облачиться в «немецкое платье». Дело доходит до того, что издаются специальные указы, запрещавшие появляться в «немецких платьях», а наиболее рьяные модники понижаются в чинах. Но запрещения «иноземных немецких и иных извычаев не перенимать», «волос у себя на голове не подстригать» помогали лишь до времени. Сам царь Федор, как мы помним, не чурался польского платья. Другой особенностью феодального быта являлась замкнутость жизни людей. В первую очередь она определялась замкнутостью хозяйственной деятельности: каждый крестьянский двор представлял нечто изолированное, способное существовать независимо от других дворов. Натуральный характер хозяйства позволял и барину обходиться плодами крестьянского труда и редко прибегать к услугам рынка: к месту жительства помещика тянулись обозы со всякой снедью и изделиями крестьянских промыслов. Из этого не следует, что крестьянская и городская среда состояла из замкнутых в себе сельских или посадских дворов. Главным местом общения в сельской местности была церковь: на паперти велись деловые разговоры, обсуждались вопросы частной и общественной жизни.

Мест  общения в городе было значительно  больше, чем на селе. Помимо церквей, горожане для общения друг с другом пользовались торговыми банями, рынками, воеводской избой. Сельские и городские жители пользовались еще одним средством общения — выездом в гости к родственникам и знакомым. В XVII в. продолжали придерживаться традиционной церемонии приема гостей и раздельного застолья мужчин и женщин.

Перемены  в быту и здесь не заставили  себя ждать. Они выразились как раз в преодолении этой замкнутости. В казалось бы в монолитном патриархальном укладе жизни новое нашло самое слабое место - часы, отведенные отдохновению. Досуг стали заполнять тем, что ранее осуждалось церковью - чтением «развлекательной», а не душеспасительной литературы, разнообразными и сомнительными с ортодоксальной точки зрения развлечениями - от кривляний дур и дураков до забав на «польский» и «немецкий» лад. Новое не обошло и царский дворец, в котором периодически появлялись «потешные палаты» и «комедийные хоромы». Наблюдалось и ослабление затворнической жизни женщин в боярском и царском теремах. Показательной в этом отношении является судьба царевны Софьи, окунувшейся в водоворот политической борьбы.

Глава 4  
Основные итоги развития государства и общества в XVII веке 

«Бунташное  столетие» стало временем кризиса  традиционных устоев и общественного  самосознания. Уже раскол во всем многообразии своего проявления косвенно свидетельствовал о начавшихся глубинных мировоззренческих переменах. Процесс обмирщения изменял всю систему ценностей, само отношение к жизни. Прежние идеалы, жестко связанные с православной религией и церковью, тускнеют; новые, светские, пока лишь очерчиваются - их время окончательно придет в следующем веке. Общение с Западом, прежде всего на уровне военного соперничества, выявило отсталость страны. Наступает эпоха заимствования, восприятия технических, а затем и культурно-ценностных достижений европейской цивилизации. Целый ряд сотрудников царя Алексея Михайловича настойчиво высказывается за сближение с Западом и трудится ради достижения этой цели. Федор Алексеевич покровительствует польской культуре. Все это постепенно формирует идейную и психологическую атмосферу реформ, восприятие частью властной и интеллектуальной элиты той мысли, что менять уклад и строй государственной и частной жизни не только нужно, но и можно.

Крепнет мысль о необходимости модернизации. Преобразовательное движение XVII в. вплотную подвело страну к реформам и остро поставило вопрос о насущной их потребности и даже неизбежности. Были выкованы главные «орудия» преобразований - феодальное государство и власть, далеко продвинувшаяся по пути абсолютизма. Определена и «форма» модернизации - модернизация через европеизацию. Более того, в годы правления царя Федора началась апробация первых вариантов преобразований. В рамках такого подхода увлечение Федора Алексеевича польской культурой становится уже не просто личным увлечением, а осознанной «католической» ориентацией модернизаторов, которая позднее сменилась «протестантской». Даже нерешительная, робкая поступь первых реформаторов на самом деле была доказательством возможных альтернатив развития: это еще не петровское, пускай во многом и видимое отрицание прошлого, не полный разрыв, а вариант неспешного движения с большой долей преемственности.

Но и  этим не ограничился вклад XVII столетия в будущее. Именно в этот период четко определились границы, глубина предстоящей модернизации. Она проходила на крепостнической и самодержавной основе, не затрагивая и не переступая эти фундаментальные парадигмы российской несвободы, а, напротив, укрепляя их.

Заключение 

Семнадцатое столетие современники называли "бунташным  веком" - в нем, помимо Смутного времени  были мощнейшие городские восстания и кровопролитный бунт Степана Разина. В отечественной истории XVII век стал переломным, когда в самих основах общества зарождались и прорастали новые отношения, разделившие Русь Средневековую и Россию Новую. Происходило это в противоборстве, во взаимном отчуждении или, напротив, в приспособлении и сосуществовании «старины» и «новизны». Отсюда внутренняя напряженность XVII столетия, которое открылось Смутой и заканчивалось первым, еще достаточно робким преобразовательным движением. В этом смысле столетие было как бы изначально «обречено» на бурную историю. Век XVII никогда не пользовался таким вниманием исследователей, как те периоды в отечественной истории, которые принято называть “эпохами” – “эпоха Древнерусского государства”, “эпоха феодальной (политической) раздробленности”, “эпоха владычества Орды над Русью”, “эпоха Ивана Грозного”, “эпоха Петра I” и т.д. Отсутствие тщательного и систематического изучения данного периода приводило к складыванию неких клише, за которыми на долгие годы прятались события, процессы, персоналии этого времени. Начавшись Смутой, пройдя через крестьянскую войну под предводительством Степана Разина, испытав влияние “соляного”, “медного”, казачьих бунтов, XVII столетие получило название “бунташного”. Столетие, чье начало было связано с чехардой на престоле и около него (Борис Годунов, Лжедмитрий I, Василий Шуйский, королевич Владислав), в 1613 г. вступило в полосу утверждения новой династии – династии Романовых. Один за другим последовали два продолжительных царствования – Михаила Федоровича (1613–1645 гг.) и Алексея Михайловича (1645–1676 гг.), позволившие стабилизировать политическую ситуацию и вывести страну из кризиса. Несмотря на многочисленные антиправительственные выступления второй половины века, реальной угрозы существующей власти, способной свергнуть Романовых с престола и привести к новой Смуте, все же не сложилось.

Список литературы 

1. Водарский Я.Е. Население России за 400 лет: XVI - начало ХХ вв. М., 1973
2. Зуев М.Н. История России М.; 1999
3. История России с древности до наших дней. Под ред. М.Н.Зуева, М.: Высшая школа, 1998.
4. Каргалов В.В., Савельев Ю.С., Федоров В.А. История России с древнейших времен до 1917 года. М.: Русское слово, 1998.
5. Платонов С.Ф. Лекции по русской истории. М., Высшая школа, 1993.
6. Платонов С.Ф. Очерки по истории Смуты в Московском государстве XVI-XVII вв. М., 1995.
7. Пособие по истории Отечества для поступающих в ВУЗы / Под ред. А. С. Орлова, А.Ю. Полунова и Ю.А. Щетинова. - М., Простор, 1994.
8. Скрынников Р.Г. Россия в начале XVII в. 'Смута'. М., 1988
9. Станиславский А.Л. Гражданская война в России в XVII в. Казачество на переломе истории. М., 1980.