Новизна явлений бунташного века во всех сферах жизни и их причины

Подорвана была не только экономика страны. Был  нанесен урон и самим возможностям государства. Платежеспособность населения была столь низкой, что не обеспечивались даже самые необходимые затраты на оборону. Система центральной и местной власти была расшатана. Социальное противостояние надломило общественный порядок и привело к небывалому падению авторитета власти. Упал и международный авторитет страны, интересы которой открыто игнорировались соседями. России предстояло выбираться из той пропасти, в которую ее низвергли эгоизм правящих сословий, авантюризм и алчность правителей, усугубленные вмешательством сопредельных держав.

Эта чрезвычайно  трудная задача национального возрождения  выпала на долю правительства первого  Романова. Сам Михаил Федорович был  мало пригоден для ее осуществления. И дело здесь не только в том, что он был для нее не подготовлен. К этому вообще трудно подготовить. Более важным было то, что первый Романов по своим личным качествам был человеком заурядным. Масштаб его личности не соответствовал задачам восстановления. Известная фраза Ф.И.Шереметева, брошенная в самый канун выборов: «Выберем Мишку, повален нам будет» - подразумевала, по-видимому, не только юный возраст будущего государя, а и характер Михаила Федоровича, его склонность к послушанию, «повадность». Это было опасно. Слабый государь мог стать игрушкой в руках придворных партий, всецело занятых собственными интересами. Подобное положение могло привести к новым потрясениями.

Но этого  не случилось. Отчасти это объяснялось  тем, что социально уставшее, склонное после Смуты к консерватизму общество жаждало покоя. Отчасти - тем, что рядом с Михаилом Федоровичем очень скоро появился государственный деятель, сумевший обуздать чрезмерные запросы политической элиты и обеспечить консолидации верхов. Им был отец первого Романова, митрополит Филарет, двоюродный брат царя Федора Ивановича. Человек властный и по-своему неукротимый, Филарет по воцарении сына получил возможность реализовать свои честолюбивые амбиции. Он, несомненно, превосходил сына в знании жизни, политической опытности, а главное, в силе воли. Вернувшись в 1619 г. из польского плена и оказавшись на патриаршем престоле, Филарет Никитич крепко прибрал к своим рукам управление государством. Возникло своеобразное двоевластие, официально закрепленное титулом Филарета -«великий государь». Отныне все дела докладывали царю и патриарху. На их имя писали челобитные и отписки. Даже привычная законодательная формула «царь указал, бояре приговорили» «умножилась» в первой своей части: теперь не один царь «указал», а царь и патриарх «указали». И ранее патриархи принимали активное участие в светских делах, однако никогда это участие не достигало таких масштабов. Конечно, в этом отражались родственные связи царя и патриарха. Но не только. Перед нами явное свидетельство слабости светской власти, нуждавшейся после Смуты в более основательной помощи со стороны власти духовной.

Реальная власть в стране находилась в руках патриарха. «Двоевластие» по сути оставалось все тем же «единовластием», с той лишь разницей, что реальный правитель сидел не в царских, а в патриарших хоромах. По свидетельству современников, Филарет «всеми царскими делами и ратными владеет». Злые языки добавляли, что в минуты особого раздражения старец поучающе покрикивал на царя и будто бы даже прикладывал руку: «Дурень, блага своего не понимаешь!»

Однако  не следует думать, что власть была всецело сосредоточена в руках  старца. При разрешении трудных вопросов восстановления страны Филарет должен был считаться и с Боярской думой, далеко не всегда и не во всем согласной с его политикой, и  с настроением социально значимых слоев населения. Эта зависимость вызывала к жизни Земские соборы, без которых новая династия долго не могла обойтись. В первое десятилетие после воцарения Михаила Романова Земские соборы действовали непрерывно, помогая власти прежде всего в поиске источников финансирования и в мобилизации ратных сил. Помимо увеличения прямых поземельных налогов, правительство с согласия Земского собора несколько раз собирало чрезвычайные сборы с имущества торговых и промышленных людей. Общее наименование этих экстраординарных сборов было «пятинные деньги». С 1613 по 1619 гг. они собирались семь раз! Деятельность Земских соборов замерла после 1619 г. Государство к этому времени посчитало возможным освободиться от непосредственной помощи сословных представителей. Филарет энергично принялся восстанавливать аппарат управления, избрав традиционный вектор движения - усиление централизации.

Прочность восстановленной государственной  системы, как и самой династии, в значительной мере зависела от приведения в порядок вотчинного и поместного землевладения и от удовлетворения основных требований дворянства. Одним из результатов Смуты стала невероятная запутанность земельных отношений.

Филарет (Федор Никитич Романов) (между 1554 и 1560-1633) -патриарх московский и всея Руси. Старший сын боярина Никиты Романовича Юрьева, племянник царицы Анастасии Романовны. Получил хорошее образование. По смерти царя Федора в нем видели кандидата на русский престол. Претендовал ли он на престол, неизвестно, но в коломенском дворце был найден его портрет с подписью «царь Федор Микитич Романов». В 1601 г., во время опалы на Романовых, был насильственно пострижен в монахи под именем Филарета и сослан в монастырь. С воцарением Лжедмитрия был возведен в сан митрополита ростовского (30 июня 1605 г.). Лжедмитрий II сделал его патриархом. Участник посольства, направленного к Сигизмунду III под Смоленск, где был арестован и пробыл в плену до 1619 г. После возвращения из плена на соборе торжественно избран патриархом (24 июня 1619 г. его посвятил в сан патриарх иерусалимский Феофан). Как отец царя совместил с саном патриарха сан великого государя и иногда решал государственные вопросы самостоятельно. На соборе 1619 г. он поставил вопрос о вызове в Москву выборных людей от духовенства, дворянства и посадских людей для выяснения нужд населения. Руководил дипломатическими отношениями и был автором дипломатического шифра («тайнописи»).

Каждое  правительство в годы Смугы старалось  привлечь на свою сторону служилых людей, бесконтрольно раздавая земли  и умножая оклады. Среди служилых людей было немало таких, которые ухитрились получить пожалования от нескольких правительств. Современники называли эти пожалования «шишиморством» (плутовством). Более того, многие захватывали землю по праву сильного. Вопрос об урегулировании поземельных отношений был первоочередным и сложным делом. Законными были признаны пожалования царя Василия Шуйского, Первого и Второго ополчения вплоть до избрания Михаила Романова. Безусловно отвергались пожалования самозванцев, Владислава и Сигизмунда III.

Упорядочение  прав собственников сопровождалось усилением притязаний дворянства по поводу новых земель и крестьян. Была начата широкая раздача земель в поместья и вотчины, причем в  раздачу пошли как свободные, так и конфискованные и дворцовые земли. Если развитие феодального землевладения в XVI в. происходило за счет численного роста поместных владений, то после Смуты большая доля земли переходила в руки служилых людей на вотчинном праве.

Запутанность  земельных отношений сопровождалась запутанностью и в отношениях крестьян к своим владельцам. Многие крестьяне покинули своих помещиков. В крепостническом законодательстве того времени не было ясности. Кроме того, при недостатке рабочей силы землевладельцы вели борьбу друг с другом за крестьян, и от этой борьбы страдали главным образом мелкие помещики. Чтобы навести порядок и определить тягловые возможности населения, в 20-е гг. было осуществлено общее описание всех земель. Писцы должны были проверить землевладельческие права и установить военные обязанности дворян. Это описание, отразив все происшедшие в первой четверти столетия изменения, стало тем главным документом, который подтверждал владельческие права землевладельцев на крестьян.

После воцарения Михаила Федоровича были восстановлены пятилетние урочные  лета. Если за этот срок помещику не удавалось  вернуть беглого крестьянина, то права на него получал новый владелец. Ясно, что от такого порядка более  всего страдали те, от кого чаще всего убегали крестьяне - мелкие служилые люди, которым не по силам было предложить земледельцу сносные условия для хозяйствования. Не случайно с середины 30-х гг. дворяне начинают настойчиво требовать отмены урочных лет. Уездное дворянство жаловалось на «московских сильных людей всяких чинов», которые отвозят их беглых крестьян в свои «дальние поместья и вотчины», между тем как они, будучи на службе, в положенные сроки разыскать своих беглых крестьян никак не могут, а значит, утрачивают свои владельческие права. Дворяне жаловались также и на «московскую волокиту», из-за которой они не могли добиться быстрого решения дел в суде по своим искам о беглых крестьянах. Однако правительство не спешило удовлетворить требования поместной армии. Уступки оказывались частичными: в 1637 г. урочные лета были доведены до 9 лет, в 1641 г. - до 10. Сколь ни остры были выявившиеся противоречия внутри служилого сословия в этом вопросе, все эти изменения свидетельствовали о возможности их преодоления - достижения социальной стабильности за счет дальнейшего развития крепостничества и крепостного права.

Глава 3 
старое и новое в жизни и в быту 

Смута, как никакое другое событие, способствовала пробуждению национального самосознания. Благодаря Смуте многие его составляющие оформляются от противного - в резком неприятии, отторжении чужого, иноверческого, которое воспринимается как прямая угроза истинно русскому, национальному, православному. Одной из доминант этого самосознания становятся представления о чистоте и правильности московского вероисповедания и обряда, о мессианском предназначении Московского православного царства, ответственного за сохранение истинного, «большого» христианства.

Московское  православие - самое «угодное» Богу. С точки зрения русских даже восточное, греческое христианство под напором иноверцев «пошатнулось» и утратило прежнюю высоту. Да оно и не могло «не замутиться», поскольку греки, в отличие от русских, утратили свое царство - эту несокрушимую внешнюю ограду, призванную защитить церковь и веру. «Божественная благодать» воссияла над Московским царством, подданные которого сумели преодолеть все шатания, отмести все иноверческие «прелести». Эти представления, проникшие в самую гущу тогдашней жизни, рождали не только чувство ответственности за судьбы христианства, но и ощущение избранности, особости. Иностранцы в своих сочинениях не без удивления писали о высокомерии русских, которое для них совершенно необъяснимо: как посмели они, «варвары», «рабы», лишенные знаний, наук, правил благородного обхождения, так общаться с ними? Но между тем это «высокомерие» вполне понятно: для русского человека приобщение к православию есть приобщение к высшим, истинным ценностям. Он не завидует иноземцу, взятому на государеву службу за его знания, ибо его знания в конце концов не более чем «внешняя, мнимая мудрость», суетность. На самом деле за задевавшей иностранца кичливостью скрывалась масса оттенков от гордыни и страха общения с иноверцем до жалости к заблудшим, лишенным надежды на спасение. Обе стороны не могли понять друг друга, но не потому, что говорили на разных языках. Расхождение было существеннее. У них были разные представления об истинных ценностях.

культуры  и науки, когда как для Московского  государства все это оставалось не то что невостребованным, - просто неизвестным. Здесь мы сталкивается с одним из самых существенных факторов отечественной истории, пронизывающим ее настолько, что многие исследователи даже говорят о «парадигме догоняющего развития», на которую будто бы «обречена» Россия. Лишь обозначив эту проблему, обратим внимание на то, что само понимание отставания, как и само отставание - исходная линия «старта», - в истории всегда конкретно.

Выше  мы видели, что ощущение ущербности, неполноценности в сравнении  с западными соседями в начале столетия отсутствовало. Это не удивительно: для появления подобного ощущения необходимо сравнение; полноценное же сравнение возможно только тогда, когда тождественны «единицы измерения». Отсюда становится понятной и линия духовного развития правящей элиты, осознавшей к концу века отсталость страны. Для нее светские ценности - достижения науки, культуры, образования, поставленные на службу власти, - приобрели характер жизненно необходимых. Но подобные изменения, в свою очередь, могли произойти только посте того, как безраздельно господствовавшее религиозное средневековое мировоззрение стало уступать свою роль мировоззрению светскому, рациональному. Такая перемена по суш своей революционна: принципиально меняются тип мировоззрения, способы и формы отражения и познания мира, само мирочувствование и мировосприятие человека. Этот процесс, получивший в науке название процесса секуляризации, обмирщения культуры и сознания, стал сутью происходящего в XVII в., придав ему все черты переходного века.

Как глубока  была «пропасть», отделявшая Россию от стран Европы? Если проводить сравнение исходя из критериев интеллектуального, научного, образовательного развития, то она кажется огромной. Достаточно привести несколько имен современников наших самозванцев, первых Романовых, Никона, Аввакума. Это Кеплер и Галилей, открывающие законы движения планет, приливов и отливов, солнечных пятен; это Уильям Гильберт, изучающий магнетизм и электричество; это Ф.Бэкон с его философским обоснованием роли опыта в познании; это Гуго Гроций, создающий новую теорию права. Гении XVII столетия - Лафонтен и Лопе де Вега, Паскаль и Лейбниц, Бойль и Мариотт, Мольер и Мильтон, Рембрандт и Рубенс. Разумеется, творения этих людей и в самой Европе зачастую были доступны и понятны немногим. Но то была такая высота интеллектуального взлета, которая возвышала и преобразовывала обыденность. Важны не только интеллектуальные достижения, а и общий уровень развития. В каждой из сфер были достигнуты выдающиеся высоты, определившие отставание Московского государства от передовых европейских стран. Особенно заметно это было в экономической и военной областях. Отставание здесь было наиболее зримым по своим непосредственным результатам. Оно было осознано еще до того, как начались необратимые мировоззренческие изменения, и заставило московских правителей обратиться к опыту и достижениям Запада. Наступала эпоха интенсивного заимствования, приглашения на русскую службу иностранцев.