Монголо-Татарское Иго

В то время  как основной обязанностью знати  и дворянства, а также основой  их прикрепления к государству стала  военная служба, горожане и крестьяне  несли тягло. Их главными обязанностями  было платить налоги и отбывать трудовые повинности, когда это требовалось  государству. Консолидация тягловых  социальных классов (которые количественно  составляли основную часть нации)  завершилась в течение 17 века.  Продолжительный процесс начался, однако, в монгольский период. Основным фактором на начальной стадии процесса являлась система всеобщего налогообложения и воинской обязанности, введенная на Руси монголами.

В период, предшествовавший монголо-татарскому игу,  жители крупных городов не платили налогов, они формировали  собственное ополчение, в котором  служили как свободные горожане, а не призванные солдаты.   Призыв и налогообложение,  введенные  монголами, вместе с ограничением вече коренным образом изменили статус городского класса в Восточной Руси, и после  освобождения от монголов были  использованы великим князем в интересах собственного правительства.

Как известно, церковь и ее владения были освобождены  правительством Золотой Орды от налогов  и других повинностей. Поэтому крестьяне  на  монастырских землях несли  только монастырские повинности, но не государственное  тягло. Напротив, крестьяне на других землях  и платили дань, и несли  воинскую повинность. Как ни парадоксально  это звучит, привилегии церкви резко  сократились после распада Золотой  орды и  укрепления власти великого князя московского.  Церковь теперь должна была обращаться к великому князю за подтверждением своих льгот. Несколько великокняжеских грамот  предоставили церкви административную неприкосновенность, но обложили крестьян церковных владений  налогами. В  результате  к 1500 году статус монастырских крестьян приблизился к  статусу  крестьян других категорий.

4) на духовную и культурную  жизнь

В средневековой Руси православная христианская  церковь играла главную  роль в духовной жизни нации. Таким  образом,  особенно после победы в Золотой Орде ислама, оставалось немного возможностей для  прямого  монгольского влияния на  Русь  в религиозной сфере. Косвенно, однако,  монгольское завоевание влияло на развитие  русской церкви и духовную культуру самыми разными путями. Первый удар  монгольского нашествия был для  церкви таким же болезненным, как  и для других сторон русской жизни  и культуры. Многие выдающиеся священники, включая самого митрополита, погибли  в разрушенных городах; многие соборы, монастыри и церкви были сожжены  или разграблены; множество прихожан убито или уведено в рабство. Киев, митрополия русской церкви, был  так опустошен, что многие годы не мог служить центром  церковной администрации. Из епархий больше всех пострадал  Переславль, и епархию там закрыли.

Только после того, как Менгу-Тимур  выдал русским церковным властям  охранную грамоту, церковь еще раз  оказалась на твердой почве  и  могла постепенно реорганизоваться; по прошествии времени в некоторых  отношениях  она стала даже сильнее, чем до монгольского нашествия. И  правда, руководимая греческими митрополитами, посвященными в сан Византии,  защищенная ханской грамотой, церковь  на Руси тогда меньше  зависела от княжеской власти, чем в какой  либо иной период русской истории. Это  время  было также периодом,  когда  русская церковь имела возможность  создать мощную материальную базу для  своей деятельности.  Уровень  процветания, достигнутый  церковью к концу первого века монгольского владычества,  поначалу чрезвычайно  помог в ее духовной деятельности.

Среди задач, стоявших перед церковью в монгольский период, первой была задача оказания моральной поддержки  ожесточенным и озлобленным людям  – от князей до простолюдинов.  Связанной  с первой была и более общая  миссия – завершить христианизацию русского народа. В киевский период христианство утвердилось среди  высших классов и горожан. Большая  часть монастырей, основанных в то время, находилась в городах. В сельских  районах христианский слой был довольно тонким, и пережитки язычества  еще не были побеждены.  Только в  период монгольского ига сельское население  Восточной Руси было более основательно христианизировано.  Это было достигнуто как энергичными усилиями духовенства, так и ростом религиозного чувства  среди духовной элиты самого народа.  Большая часть митрополитов того периода проводила  много времени, путешествуя  по всей Руси в попытках исправить пороки церковной администрации  и направить деятельность епископов  и священников. Было организовано несколько  новых епархий, четыре в Восточной  Руси, две в Западной. Количество церквей и монастырей постоянно  увеличивалось и в городах, и  в сельских районах. Согласно Ключевскому, в первое столетие монгольского периода  основали тридцать монастырей и примерно  в пять раз больше  - во второе. Характерной чертой нового монастырского  движения являлась инициатива  молодых  людей с горячим религиозным  чувством, которые, приняв монашеский сан, удалялись в пустыни для  тяжелой работы, молитв и размышлений. Несчастья монгольского нашествия  и княжеских усобиц, а также суровые условия жизни в целом  способствовали  распространению подобных умонастроений. Вдохновителем монашеского движения стал преподобный Сергий Радонежский, оказавший огромное влияние  на духовное развитие и своих современников, и последующих поколений.  Примером своей  жизни, высотой своего духа Сергий  поднял упавший дух родного народа, пробудил в нем доверие к себе, к своим силам, вдохнул веру в будущее, в возможность победы над монгольскими захватчиками. Кроме того, новые монастыри становились опорными пунктами крестьянской колонизации верхней Волги и северных районов Руси.

Церковный дух нашел яркое  выражение  в литературе, прежде всего  в  поучениях епископов и житиях святых, а также в биографиях некоторых  русских князей. Основная идея большинства  этих произведений заключалась в  том, что монгольское иго- это  кара Божья  за грехи русского народа и что только истинная вера может  вывести русских из  этого тяжелого положения.  В страданиях русских  обвиняли преимущественно князей, которые  истощали силы народа своими  постоянными  междоусобицами. Но простые люди также  обвинялись за приверженность  к  пережиткам язычества и  призывались  покаяться и стать  христианином по духу, а не только  по названию.

В целом, в русском фольклоре  и литературном творчестве монгольской  эпохи можно заметить двойственное отношение  к татарам. С одной  стороны, - чувство неприятия и  противостояния  угнетателям, с другой, - подспудная притягательность  поэзии степной жизни. Благодаря тенденции, связанной с неприязнью, былины домонгольского времени перерабатывались в соответствии с  новой ситуацией, и название новых врагов – татар – заменило имя старых (половцев). Одновременно создавались новые былины, исторические легенды и песни, в которых  речь шла о монгольском этапе  борьбы Руси против степных народов. Разрушение Киева Батыем и набеги Ногая  на Русь служили темами для  современного русского фольклора. Притеснение  татарами Твери и восстание тверичей 1327 года  не только было вписано в  летописи, но и со всей очевидностью составило основу новой  исторической песни. Битва на Куликовом поле, конечно  же, стала сюжетом для множества  патриотических сказаний, фрагменты  которых использовались летописцами, а позднее  записывались полностью.   Слагатели былин домонгольского периода чувствовали особую притягательную силу  и поэзию степной жизни и военных походов. Та же поэтика чувствуется и в произведениях более позднего периода. Даже в патриотических сказаниях  о поле Куликовом доблесть татарского витязя. вызов которого принял монах Пересвет, изображена с несомненным восхищением. В домонгольских русских былинах есть близкие параллели с ранними иранскими и тюркскими героическими песнями. В монгольскую эпоху на русский фольклор  также оказывали влияние «татарские» (монгольские и тюркские) поэтические образы и темы. Посредниками в знакомстве русских  с татарской героической поэзией были, возможно, русские солдаты, которых  набирали в монгольские армии. Да и татары, осевшие на Руси, тоже  внесли свои национальные мотивы  в русский фольклор.

Обогащение русского языка словами  и понятиями,  заимствованными  из монгольского и тюркского языков, или  из персидского и арабского (через тюркский), стало еще одним  аспектом  культурного интеграционного  процесса.  К 1450 году татарский язык  стал  модным при дворе великого князя Василия II Московского, что вызывало сильное негодование со стороны многих его противников.  Василия обвиняли не только в чрезмерной любви к татарам, но и к их языку.   Вполне типичным было то, что многие  русские дворяне в XV, XVI и XVII принимали татарские фамилии. Так, член семьи Вельяминовых стал известен под именем  Аксак («хромой» по-тюркски), а его наследники стали Аксаковыми. Точно так же, одного  из князей Щепиных-Ростовских звали Бахтеяр («удачливый» по-персидски). Он стал основателем рода князей Бахтеяровых.  Ряд тюркских слов вошел в русский язык  до монгольского вторжения, но настоящий их приток начался в монгольскую эпоху и продолжался в XVI  и XVII вв. Среди понятий, заимствованных из монгольского и тюркского языков, из сферы управления и финансов  можно упомянуть такие слова, как деньги, казна, таможня. Еще одна группа заимствований связана с торговлей и купечеством: базар,  балаган, барыш, бакалея и т. п.  Много заимствований среди слов, обозначающих  одежду, головные уборы, домашнюю утварь, сельскохозяйственные культуры, драгоценные камни, слов, связанных с лошадьми, их мастями и разведением.

Фактор, который  переоценить в  развитии русской интеллектуальной и духовной жизни – это роль живших на Руси и обращенных в христианство татар и их потомков. Выдающийся русский религиозный деятель  XV века, Св. Пафнутий Боровский, ставший основателем монастыря, был внуком баскака. В XVI  веке боярский сын татарского происхождения по имени Булгак был посвящен в духовный сан, и после этого кто-либо из членов семьи всегда становился священником, вплоть  до отца Сергея Булгакова, широко известного  русского богослова XX века.  Были и другие выдающиеся интеллектуальные лидеры татарского происхождения, такие, как историк Н.М. Карамзин  и философ Петр Чаадаев. Чаадаев, вероятно, был монгольского происхождения, поскольку Чаадай является транскрипцией монгольского имени Джагатай (Чагатай). Возможно, Петр Чаадаев был потомком сына Чингисхана – Чагатая. 
Весомым можно считать вклад монгольской традиции в русскую дипломатическую культуру. Монголы, всегда считавшие убийство парламентеров – «убийство доверившихся» величайшим грехом и жестоко мстившие за него, приучили русских князей к предельной осторожности в обхождении с иностранными послами. Русский церемониал во многих отношениях стал отражением монгольского образца.

Таким образом, основные понятия москвичей  об обязанностях правительства  по отношению к зарубежным послам  и о правах послов по отношению  к правительству той страны, в  которой они пребывали, существенно  отличались от западных представлений. Посол становился гостем московского  правителя, и правитель должен был  снабжать его и его свиту едой и питьем, обеспечивать ночлег и  свободное передвижение и тщательно  охранять его. Западные посланники  часто протестовали по поводу избыточной  заботы москвичей о их безопасности, нередко выливавшейся в назойливый присмотр. Как в монгольском, так  и в московском дипломатическом  церемониале большое внимание уделялось  взаимным подаркам. Не только правители  обменивались между собой подарками, - предполагалось, что и послы  будут преподносить достойные дары правителям, которым они наносят  визит. Московское правило, следуя образцу  монгольского этикета, запрещало кому-либо из иностранных послов быть при оружии во время аудиенции у царя, с  чем также крайне сложно было мириться посланникам  из стран запада.

Знакомство москвичей с монгольским  способом ведения дипломатии очень  помогало им в отношениях  с восточными державами, особенно с государствами, ставшими преемниками  Золотой Орды.

Вопрос  о монголах в отечественной историографии.

Проблема роли монголов в русской  истории  обсуждалась многими  историками в течение  последних  столетий, однако согласие достигнуто не было.  Из историков старшего поколения  большое значение  монгольскому воздействию на  Русь придавали  Н. М. Карамзин, Н. И. Костомаров и Ф. И. Леонтович. Карамзин является автором  фразы: «Москва обязана своим  величием ханам»;  он также отметил  пресечение  политических свобод и  ожесточение нравов, которые он считал результатом монгольского гнета. Костомаров  подчеркнул роль ханских ярлыков  в укреплении власти  московского  великого князя внутри своего государства.  Леонтович провел специальное исследование  калмыцких сводов законов, чтобы  продемонстрировать  влияние монгольского права на русское. Напротив, С. М. Соловьев отрицал  важность монгольского влияния  на внутреннее развитие Руси  и в  своей «Истории Руси» практически  проигнорировал  монгольский элемент, кроме его разрушительных аспектов – набегов и войн. Хотя и упомянув кратко о зависимости русских  князей  от ханских ярлыков и  сбора налогов, Соловьев высказал мнение, что «у нас нет причины признавать сколько-нибудь значительное  влияние  монголов на русскую внутреннюю администрацию, поскольку мы не видим никаких  ее следов».  В. О. Ключевский  сделал небольшие общие замечания  о  важности политики ханов  в объединении  Руси, но в других отношениях мало уделил  внимания монголам.

Совершенно новую линию оценки периода, проведенного  страной в  зависимости от монголов,  начинают разрабатывать  в конце 19 – начале 20 вв.  евразийцы.  Сформулировав один из основополагающих принципов своей теоретической системы – принцип равноценности всех культур и народов земного шара – они приходят к выводу,  что в корне негативной оценки этого периода лежит, прежде всего,  предубеждение  против монгольской цивилизации в целом.  Веками о монголах формировалось мнение как о диком, отсталом народе, всей своей первобытной мощью обрушившемся на  «культурные оазисы земледельческих народов» и приведшим в упадок не одну  цветущую цивилизацию.  Оспаривать такой подход казалось странным,  но евразийцы знали: европейская культура не есть культура человечества, а живущий в другой системе отсчета народ, не может быть заведомо  «диким» и неразвитым. Кроме того, они воспринимали Россию как страну-наследницу Монгольской империи, государство, призванное после ее распада обеспечивать единство Евразии. Факт разграничения русской и монгольской истории они считали просто невозможным.

Логическим продолжением идей евразийцев можно считать идеи Л. Н. Гумилева. Историк, которого на данный момент многие азиатские народы почитают как ведущего русского тюрколога, считал своим долгом развенчание «черной легенды»,  сложившейся вокруг монголов в результате из многочисленных завоеваний.  Он, например. Приводит ряд ярких примеров «мифотворчества» исламских  летописцев, явно стремившихся преувеличить жестокость  и продемонстрировать беспринципность  монголов.  Так, парадоксальны сведения о взятии монгольскими войсками среднеазиатского города Мерва.  Монголы захватили  его в 1219 году и якобы перебили там всех жителей до последнего человека. Но  уже в 1220 г. Мерв восстал, и  монголам пришлось взять его снова. И, наконец, еще через два года Мерв выставил для борьбы с монголами  отряд в 10 тыс. человек.

Во всех поступках монголы  были движимы своей, недоступной для  понимания поверхностного наблюдателя  логикой и вполне установившимися  понятиями этики. Монголы верили во врожденный характер  человеческих достоинств и недостатков. Так, склонность к  предательству считалась  столь  же неотторжимым атрибутом наследственности, как цвет глаз или волос, и потому предателей истребляли беспощадно  вместе с их родственниками.  Величайшим грехом монголы считали  плохое обхождение с послами – «доверившимися»  и потому  беззащитными людьми.  Этими факторами, в частности,  можно объяснить  истребление  монголами русского города Козельска, под стены которого их привела  память о Калке.  Ведь тогда,  пятнадцатью горами раньше,  князь черниговский и козельский  Мстислав был участником убийства монгольских послов.  И хотя Мстислав к тому времени уже умер,  монголы, руководствуясь понятием коллективной ответственности,  стремились отомстить «злому» городу за поступок его князя.