Цена реформ Петра I

Речью Посполитой, Поэтому не кажется удивительным,  что  «западноевропейская

цивилизация в XVII в.  приходила  в  Москву  ...  в  польской  обработке,  в

шляхетской  одежде»  (выражение  В.  О.  Ключевского)75.   Взаимная   вражда

оборачивалась  взаимной   зависимостью;   политические   соображения   часто

побуждали московскую знать, да и самого  царя,  осваивать  польский  язык  и

культуру. Так, царь Алексей, надеясь на возможное  династическое  соединение

Польши  и Московского государства в  результате своего избрания (или  избрания

своего  сына) на, трон Речи Посполитой, изучал польский язык; приглашенный  в

Москву  писатель и мыслитель Симеон Полоцкий обучал царских  детей  латыни  и

польскому76.

Верхи российского  общества постепенно  привыкали  к  европейскому  комфорту;

еще до Петра  при  царском  дворе  вошла  в  моду  одежда  западного  покроя,

вытеснившая старые русские модели (за образец  тогда было взято не  немецкое,

как при  Петре, а польское платье). Театр  и танцы (польская мазурка) вошли  в

быт московской знати еще при Алексее Михайловиче.

Внешние  приметы  нового  не  были  случайными  наслоениями  на  поверхности

российской  общественной  жизни;  само   внутреннее   развитие   Московского

государства в XVII в. порождало тягу к переменам.

«Бунташный»  XVII  в.,  начавшийся  со  Смуты,  не  принес  политического  и

социального  мира.  Решая  грандиозные  внешнеполитические  задачи   (начало

освоения  Сибири,  успешная  борьба  и  примирение   с   Речью   Посполитой,

стремление  обезопасить южные рубежи), русское  общество не смогло  обеспечить

внутреннюю  стабильность.  Обозначившийся  на   Земском   соборе   1613   г.

компромисс  не стал  прочной  основой  для  сбалансированных  взаимоотношений

власти  и  основных  социальных  групп.  Сословно-представительная  монархия

постепенно  обретала   черты   самодержавия;   абсолютистское   государство,

используя свою естественную роль арбитра  в  спорах  различных  общественных

сил, сумело подчинить себе все эти силы.  Гипертрофированное,  неестественно

возросшее   вмешательство   государства   в   социальные   отношения   стало

реальностью еще до Петра; царь-реформатор только слегка  упорядочил  способы

этого вмешательства  и придал им видимость законности.

Неорганизованный, приобретавший порой дикие формы  протест социальных  низов,

и  варварские   карательные   акции   властей   расшатывали   самые   основы

общественного согласия. В принципе были возможны два выход  из  создавшегося

положения: постепенное ослабление  государственного  давления  на  общество,

развязывание  частной инициативы  и  обеспечение  элементарной  сословной  (а

затем и  личной)  свободы  —  или  насильственное  подчинение  всех  сословий

общегосударственным  интересам  и  явное  забвение  интересов  частных.  При

наличии традиций деспотической государственной  власти  более  вероятным  был

второй  вариант. Он и лег в основу петровских преобразований.

Необходимость  серьезных  реформ  явственно   ощущалась   многими   русскими

государственными  деятелями предпетровского времени.  Очевидно,  было  и  то,

что   западный   опыт   может   стать   существенным   подспорьем   в   деле

преобразований.

Занимавший  видные  государственные  посты   при   царе   Алексее   Афанасий

Лаврентьевич  Ордин-Нащокин (ок. 1605— 1680)  прославился  не  только  своими

успехами  на  дипломатическом  поприще,  но  и  смелыми  по   тому   времени

реформаторскими проектами. Знакомый  с  достижениями  западной  общественной

мысли политик  полагал, что  многое  в  России  можно  исправить  «с  примеру

сторонних чужих земель». Будучи псковским  воеводой  (главой  администрации),

Ордин-Нащокин  попытался  ввести  элементы  самоуправления  по  европейскому

образцу.  В  составленных   воеводой   «Статьях   о   градском   управлении»

предусматривалась передача некоторых  судебных  и  административных  функций

выборным  представителям горожан. Почти революционным в то  время  был  отказ

царского  чиновника от надзора за некоторыми  сборами,  которыми  пополнялась

государственная  казна.  Впоследствии  Петр  I,  не   хуже   Ордина-Нащокина

знакомый  с европейской  практикой  налогообложения  и  фискальной  системой,

использовал сходную концепцию  при  проведении  городской  реформы.  Но  для

Петра элементы самоуправления горожан и их коллективной  ответственности  за

своевременные выплаты в казну были в основном фискальным средством (от  лат.

«fiscus»  — «государственная казна»); Нащокин же,  не  забывая  о  финансовых

нуждах  государства, смотрел на проблему несколько  шире.

Будучи    сторонником    протекционистских    (покровительственных)     мер,

способствующих   развитию   ремесел   и   торговли,   Ордин-Нащокин   считал

необходимым   развязать   частную   инициативу,   создать    условия    .для

народнохозяйственного процветания. Этой цели были подчинены  многие  действия

первого отечественного политэконома (так отзывался  о  Нащокине  Ключевский);

экономические  воззрения  европейски  образованного  вельможи  отразились  в

составленном  в 1667 г. Новоторговом уставе.

Несмотря  на то что царь Алексей благоволил Ордину-Нащокину, тому не  удалось

осуществить многих своих замыслов (иные из них, как, например,  идея замены

дворянского ополчения постоянным войском, набираемым  из  «даточных  людей»,

предвосхищали петровские преобразования). В 1671 г.  дипломат,  Отличавшийся

редкой  для  политического  деятеля   совестливостью,   отказался,   вопреки

требованию  царя, нарушить слово, данное во время переговоров с  Польшей.  На

следующий год А. Л. Ордин-Нащокин постригся  в монахи.

Большие, хотя тоже не безграничные, возможности  осуществить свои планы  были

у  другого  реформатора-западника,  у  князя  Василия  Васильевича  Голицына

(1643—1714),  ставшего  в  годы   регентства   царевны   Софьи   (1682—1689)

фактическим правителем государства. Годы Софьиного  правления отнюдь не  были

временем  торжества «боярской реакции», как  утверждалось в некоторых  книгах,

изданных  в советское  время.  Голицыну  удалось  сделать  немногое,  но  для

оценки  той перспективы, которую  стремился  открыть  перед  Россией  фаворит

царевны, следует учитывать не только свершения, но и замыслы, планы, идеи.

Программа преобразований, намечавшихся Голицыным, была изложена им в  беседе

с польским посланцем Невиллем  в  1689  г.,  незадолго  до  государственного

переворота, приведшего к власти юного Петра. Свидетельства Невилля,

подкрепленные  собственными  признаниями   князя   Василия   Васильевича  и

сведениями  из иных источников, позволяют сопоставить  голицынскую  концепцию

реформ  с петровской.

Если Петр ставил во главу угла укрепление государства, то  Голицын  придавал

большее  значение  исправлению  нравов  и  высвобождению   хозяйственной   и

политической  энергии 'подданных. Важнейшим  средством  решения  этой  задачи

князь считал просвещение, но не  ограничивался  только  сферой  образования,

распространением  знаний  и  грамотности.  Смягчение   законов,   отказ   от

средневековых наказаний и  осуществление выдвинутой  еще Ординым-Нащокиным

идеи государственного поощрения торговли и  ремесел  —  таковы  были  важные

компоненты  голицынских планов.

Через несколько  десятилетий после утверждения  крепостного права и  почти  за

два  века  до  его  отмены  Голицын уже видел в крестьянской   несвободе

препятствие  на  пути  общественного  развития.  Он   предлагал   освободить

земледельцев  от власти помещиков (неизвестно, распространялся  ли  этот  план

и на вотчинные  владения,  которые,  впрочем,  к концу XVII  в.  почти не

отличались  по  своему  фактическому   статусу   от   поместий).   Умеренная

поголовная (подушная) подать со свободных  крестьянских  хозяйств,  принесла

бы, по мысли  князя, немалый доход казне и  позволила бы государству взять  на

себя  заботы  о  содержании  служилых  дворян.  Осуществление  этой  идеи  в

принципе  могло бы способствовать чрезмерному  усилению государства  —  ничуть

не в  меньшей степени, чем петровские реформы. Однако  надо  помнить,  что  в

представлении Голицына государство  должно  в  первую  очередь  обеспечивать

хозяйственное процветание подданных, а  в  системе  взглядов  Петра  —  свою

собственную мощь, в основном военную.

Голицын, подобно Петру или  Ордину-Нащокину,  считал  важным  отказаться  от

неэффективного  дворянского  ополчения,  но,  судя  по  всему,  склонялся  к

концепции наемной армии, содержать которую  дешевле, чем  помещиков,  живущих

за счет малопроизводительного труда крестьян.

Итак,  к  концу  XVII  в.  в  русском  обществе  не  только была   осознана

необходимость перемен, но и сложились некоторые, еще не  совсем  отчетливые,

представления   о   программе   преобразований.   Затевая    крутую    ломку

существовавших  в  Московском  государстве  порядков,  Петр  отталкивался  от

реальных  проблем и противоречий,  а не  каких-либо  придуманных им  или

позаимствованных  в Европе схем.

Тем  не  менее,  нельзя  признать  петровские  преобразования   естественным

результатом   предшествующего   развития.    Насилие,    ставшее    основным