Белое движение в России 1917-1922 г

Предложения Корнилова  были поддержаны военной верхушкой  – генералами А.Деникиным, А Лукомским, М. Алексеевым и другими. Планы, вынашиваемые русским генералитетом, нашли сочувствие среди части кадетских деятелей. Н.Астров, Н.Кишкин, В. Набоков направили Керенскому открытое письмо, в котором настаивали на воссоздании мощи армии путём соблюдения строгой военной дисциплины и решительного устранения вмешательства войсковых комитетов в вопросы военной стратегии и тактики, а так же призывали к уничтожению многовластия и установлению порядка во всей стране.

Кадетская “Речь” писала в начале августа в своей  передовой: “Создание единой, действительно независимой от Советов сильной национальной власти, которая могла бы возродить армию и спасти страну от грядущего ей холода и голода, - вот требование, единогласно выдвинутое все страной”.

Тем временем 3 и 10 августа в Петрограде состоялись две личных встречи Корнилова с Керенским, во многом повлиявшей на последующий ход событий в стране. Со стороны Верховного главнокомандующего от имени Ставки были выдвинуты предложения, затрагивающие общегосударственные интересы. В частности, Корнилов настаивал на едином правом режиме, как для фронта, так и для тыла, милитаризации транспорта и большей части промышленности. Первоначально Керенский заявил, что со многими мерами, предлагаемыми генералом, он согласен, но за тем премьер изменил свою позицию, решив дестанцироваться от военных. Его испугала их прямая и жесткая линия, которая фактически вела бы к полному разгрому Советов и установлению военной диктатуры.

К тому же в лице боевого генерала Керенский увидел серьёзного личного соперника, не без  основания претендующего на полную власть в страте. Прошедшее в Москве с 12 по 15 августа 1917 г. Государственное совещание показало, что характер взаимоотношений между А. Керенским и Л. Корниловым играл далеко не последнюю роль в складывающейся политической ситуации.

Со второй половины августа 1917 г. в Ставке, в ближайшем окружении Корнилова (М. Филоненко, В. Завойко и др.), усиленно разрабатывался план захвата Петрограда и реорганизации власти путём удаления из правительства всех социалистов. Предполагалось, что сам Керенский мог бы остаться в новом кабинете, но ему отводилась явно второстепенная роль (как отзывался Корнилов, премьер был “не только слаб и не решителен, но и неискренен”). Главными же фигурами должны были стать военные: кроме самого Л. Корнилова генерал М. Алексеев, а также управляющий военным министерством Б. Савинков и М. Филоненко.

Недоговоренность  по многим вопросам, сохраняющаяся  между Керенским и Корниловым, в конечном итоге объяснилась  различными политическими устремлениями  двух главных действующих лиц развернувшейся драмы. Существенным для Керенского были его личные амбиции, желание сохранить власть, во что бы то ни стало. 26 августа вернувшийся из Могилёва в Петроград В. Львов встретился с Керенским и изложил ему требования Ставки, истолкованные им по-своему. Львов предъявил правительству три пункта, выдвинутые якобы от имени Корнилова:

1) Немедленная  передача военной и гражданской  власти в руки верховного главно-командующего

2) Немедленная  отставка всех членов Временного  правительства

3) Объявление Петрограда на военном положении (на самом деле эти предложения были сформулированы В. Завойко, одним из “советников” генерала).

От себя Львов  порекомендовал воздержаться от поездки  в Ставку, где, по его предположению, Керенскому уже вынесен “смертный  приговор”, хотя сам Корнилов старается  его спасти. Керенский решил воспользоваться  предоставленной ему информацией  для устранения опасного конкурента, обвинив его в измене. Он попросил Львова изложить письменно всё высказанное им ранее, после чего, получив в руки “неопровержимые доказательства” готовящегося заговора, арестовал ошеломлённого посредника. На срочно созванном заседании правительства он потребовал для себя чрезвычайных полномочий для борьбы с мятежным генералом и, получив их, фактически становится единоличным диктатором. Члены кабинета посчитали самым лучшим в складывающейся ситуации подать в отставку, вызвав очередной правительственный кризис. Утром 27 августа Керенский отправил в Ставку телеграмму о смещении Корнилова с должности Верховного главнокомандующего.

27 августа вечером  отчислен от должности Верховного  главнокомандующего генерал Корнилов.

Телеграммой без  номера и за подписью "Керенский" предлагалось генералу Корнилову, - сдать временно должность Верховного главнокомандующего генералу Лукомскому, и не ожидая прибытия нового Верховного главнокомандующего выехать в Петроград. Такое распоряжение было совершенно незаконным, и необязательным для исполнения, так как Верховный главнокомандующий ни военному министру, ни министру- председателю, ни тем более товарищу Керенскому, ни в какой мере подчинен не был.

Начальник штаба, генерал Лукомский ответил министру-председателю телеграммой № 640, которую я привожу ниже.

Телеграмма  Лукомского № 640 гласила:

 «Все, близко  стоявшие к военному делу, отлично  сознавали, что при создавшейся  обстановке, и при фактическом  руководстве и направлении внутренней  политики, безответственными общественными организациями, а также, громадного разлагающего влияния этих организаций на массу армии, последнюю воссоздать не удастся, а наоборот армия как таковая должна развалиться через два-три месяца. И тогда Россия должна будет заключить позорный сепаратный мир, последствия которого были бы для России ужасны. Правительство принимало полумеры, которые, ничего не поправляя, лишь затягивали агонию и, спасая революцию, не спасало Россию. Между тем, завоевания революции можно было спасти лишь путем спасения России, а для этого, прежде всего, необходимо создать действительную сильную власть, и оздоровить тыл. Генерал Корнилов предъявил ряд требований, проведение коих в жизнь затягивалось. При таких условиях генерал Корнилов, не преследуя никаких личных честолюбивых замыслов, и опираясь на ясно выраженное сознание всей здоровой части общества и армии, требовавшее скорейшего создания крепкой власти для спасения Родины, а с ней и завоеваний революции, считал необходимыми более решительные меры, кои обеспечили бы водворение порядка в стране.

Приезд Савинкова  и Львова, сделавших предложение  Корнилову, лишь заставил генерала Корнилова  принять окончательное решение  отдать окончательные распоряжения, отменять которые было уже поздно.

Ради спасения России, вам необходимо идти с генералом Корниловым, а не смещать его. Смещение генерала Корнилова поведет за собой ужасы, которых Россия еще не переживала. Я лично не могу принять на себя ответственности за армию, хотя бы на короткое время, и не считаю возможным принимать должность от генерала Корнилова, ибо за этим последует взрыв в армии, который погубит Россию. Лукомский».

Все надежды  на возрождение армии, и спасение страны мирным путем, рухнули. Столкновения между генералом Корниловым и  Керенским не предвосхищали благополучного окончания, разве только, что корпус Крымова спасет положение. Вместе с тем, участники контрреволюционных действий не считали возможным отожествлять себя идейно с Временным правительством, которое признавали преступным.

Телеграмма  Временному правительству от генерала Деникина:

«Я солдат и  не привык играть в прятки. 16-го июня, на совещании с членами Временного правительства, я заявил, что целым  рядом военных мероприятий оно  разрушило, растлило армию и втоптало в грязь наши боевые знамена. Оставление свое на посту главнокомандующего я понял тогда, как сознание Временным правительством своего тяжкого греха перед Родиной, и желание исправить содеянное зло. Сегодня, получив известие, что генерал Корнилов, предъявивший известные требования, могущие еще спасти страну и армию, смещается с поста Верховного главнокомандующего; видя в этом возвращение власти на путь планомерного разрушения армии и, следовательно, гибели страны; считаю долгом довести до сведения Временного правительства, что по этому пути я с ним не пойду. Деникин»

Одна за другой шли копии телеграмм Временному правительству всех командующих  армиями фронта, генерала Эльснера и еще нескольких старших начальников. Трогательное исполнение гражданского долга, среди атмосферы, насыщенной подозрительностью и ненавистью... Своего солдатского долга они уже выполнить не могли... И, наконец, голос отчаяния, раздавшийся из Ставки. Иначе нельзя назвать полученный ночью на 28-е приказ Корнилова:

«Телеграмма министра-председателя за № 4163,262 во всей своей первой части, является сплошной ложью: не я послал члена Государственной думы В. Львова к Временному правительству, а он приехал ко мне, как посланец министра-председателя. Тому свидетель  член Государственной Думы Алексей Аладьин.

Таким образом, свершилась великая провокация, которая ставит на карту судьбу Отечества. Русские люди! Великая родина наша умирает. Близок час ее кончины.

Вынужденный выступить  открыто - я, генерал Корнилов, заявляю, что Временное правительство, под  давлением большевистского большинства  советов, действует в полном согласии с планами германского генерального штаба и, одновременно с предстоящей высадкой вражеских сил на рижском побережьи, убивает армию и потрясает страну внутри.

Тяжелое сознание неминуемой гибели страны повелевает мне, в эти грозные минуты, призвать всех русских людей к спасению умирающей Родины. Все, у кого бьется в груди русское сердце, все, кто верит в Бога -- в храмы, молите Господа Бога, об явлении величайшего чуда спасения родимой земли.

Я, генерал Корнилов, - сын казака-крестьянина, заявляю всем и каждому, что мне лично ничего не надо, кроме сохранения Великой России, и клянусь довести народ - путем победы над врагом -- до Учредительного Собрания, на котором он сам решит свои судьбы, и выберет уклад новой государственной жизни.

Предать же Россию в руки ее исконного врага, -- германскаго  племени, -- и сделать русский народ  рабами немцев, -- я не в силах. И  предпочитаю умереть на поле чести  и брани, чтобы не видеть позора и  срама русской земли.

Русский народ, в твоих руках жизнь твоей Родины!»

Этот приказ был послан для сведения командующим  армиями. На другой день получена была одна телеграмма Керенского, переданная в комиссариат.

Итак - жребий брошен. Между правительством и Ставкой  выросла пропасть, которую уже  перейти невозможно.

* * *

На другой день, 28-го, революционные учреждения, видя, что им решительно ничего не угрожает, проявили лихорадочную деятельность. В Житомире под председательством  Иорданского заседали местные войсковые  комитеты и представители социалистических партий. Делегаты фронтового комитета, не оправившиеся еще от испуга, пространно докладывали совещанию, как давно уже назревала в Бердичеве контрреволюция, какая делалась подготовка, как разбивались все усилия комитета привлечь в общее русло "революционной жизни" казаков 1-го Оренбургского полка, и т. д. Иорданский принял на себя "военную власть", произвел в Житомире ряд ненужных арестов, среди старших чинов главного управления снабжения, и за своей подписью, от имени своего, революционных организаций и губернского комиссара, выпустил воззвание, в котором весьма подробно, языком обычных прокламаций, излагалось, как генерал Деникин замыслил "возвратить старый режим, и лишить русский народ Земли и Воли".

В то же время, в  Бердичеве производилась такая  же энергичная работа, под руководством фронтового комитета. Шли беспрерывно заседания всех организаций, и обработка типичных тыловых частей гарнизона. Здесь обвинение было выставлено комитетом другое: "контрреволюционная попытка главнокомандующего, генерала Деникина, свергнуть Временное правительство, и восстановить на престоле Николая II". Прокламации такого содержания, во множестве распространялись между командами, расклеивались на стенах и разбрасывались с мчавшихся по городу автомобилей. Нервное напряжение росло, улица шумела. Члены комитета, в своих отношениях к Маркову, становились все резче и требовательнее. Получены были сведения о возникших волнениях на Лысой горе. Штаб послал туда офицеров, для разъяснения обстановки и возможного умиротворения. Один из них - чешский офицер, поручик Клецандо, который должен был побеседовать с командами пленных австрийцев, подвергся насилию со стороны русских солдат, и сам легко ранил одного из них. Это обстоятельство еще более усилило волнение.

Белые оказались  всецело во власти революционной демократии.

В 4 часа 29-го Марков пригласил Деникина в приемную, куда пришел помощник комиссара Костицин, с 10-15 вооруженными комитетчиками, и  прочел "приказ комиссара Юго-западного  фронта Иорданскаго", в силу которого Деникин, Марков и генерал-квартирмейстер Орлов, подвергались предварительному заключению под арестом, за попытку вооруженного восстания против Временного правительства. Литератору Иорданскому по- видимому, стало стыдно применить аргументы "Земли", "Воли" и "Николая II", предназначенные исключительно для разжигания страстей толпы.

Сместить главнокомандующего может только Верховный главнокомандующий, или Временное правительство, так  что комиссар Иорданский совершает  явное беззаконие, но все были вынуждены  подчиниться насилию.

Через несколько  дней была ликвидирована Ставка. Корнилов, Лукомский, Романовский и другие отвезены в Быховскую тюрьму.

А в те же дни, государственная власть широко открывала  двери петроградских тюрем, и  выпускала на волю многих влиятельных  большевиков - дабы дать им возможность, гласно и открыто, вести дальнейшую работу к уничтожению Российского государства.

1-го сентября  Временным правительством подвергнут  аресту генерал Корнилов, а 4-го  сентября Временным правительством  отпущен на свободу Бронштейн-Троцкий. Эти две даты должны быть памятны России.

Камера № 1. Десять квадратных аршин пола. Окошко с  железной решеткой. В двери небольшой  глазок. Нары, стол и табурет. Дышать тяжело - рядом зловонное место. По другую сторону Камера № 2, там Марков; ходит крупными нервными шагами. Тюрьма полна неясных звуков. Караул - кажется, охранной роты - люди грубые, мстительные.

За окном, уцепившись за решетку, висят два солдата. Они  глядят жестокими злыми глазами, и истерическим голосом произносят тяжелые ругательства. Бросили в открытое окно какую-то гадость. От этих взглядов некуда уйти. В глазок смотрит другая пара ненавидящих глаз, оттуда также сыплется отборная брань.

Генерал Деникин  подходит к окну:

- Ты лжешь,  солдат! Ты не свое говоришь! Если  ты не трус, укрывшийся в тылу, если ты был в боях, ты видел, как умели умирать твои офицеры. Ты видел, что они...

Руки разжались, и фигура исчезла.

В окне и в  дверном глазке появились новые  лица... Впрочем, не всегда они встречали  одну наглость. Иногда, сквозь напускную  грубость тюремщиков, видно было чувство неловкости, смущение и даже жалость. Но этого чувства стыдились.

В случайных  заметках Маркова есть такие строки:

"Нас обслуживают  два пленных австрийца... Кроме  них, нашим метрдотелем служит  солдат, бывший финляндский стрелок (русский), очень добрый и заботливый человек. В первые дни и ему туго приходилось - товарищи не давали прохода; теперь ничего, поуспокоились. Заботы его о нашем питании прямо трогательны, а новости умилительны по наивности. Вчера он заявил мне, что будет скучать, когда нас увезут... Я его успокоил тем, что скоро на наше место посадят новых генералов - ведь еще не всех извели"...