Алхимия

Именно в этой точке намечается движение алхимической мысли от изучения функциональной зависимости «свойство–свойство»  к изучению принципиально иной, новохимической зависимости «состав–свойство» (Ван-Гельмонт, Тахений, Бойль).

Алхимический же атомизм имеет  тенденцию через понятия квинтэссенции  и биологической индивидуализации стать новохимическим атомизмом.Первая тенденция — неоплатоническое учение о сущностях (алхимики-александрийцы с их учением о Едином и квинтэссенции). Здесь разрушение видимых форм вещества, физическое воздействие на вещество, иначе говоря, поиск сущности, сопровождаемый разрушением первоначальной формы вещества. Развитие методов анализа, перенятых в принципе новой химией.

Философ и алхимик александрийской  школы Стефан (VII в.) писал: «Необходимо  освободить материю от ее качеств, извлечь  из нее душу, отделить душу от тела, чтобы достичь совершенства…  Душа — это часть наиболее тонкая. Необходимо изгнать тень из материи, чтобы получить чистую и непорочную природу. Необходимо освободить материю» [11].

Но что значить освободить, как  не «лишить, испортить, расторгнуть, убить  и отнять у материи ее собственную  природу…» Иначе говоря, разрушить  тело, уничтожить форму, связанную лишь по видимости с сущностью. «Разрушь тело — обретешь духовную силу, сущность. Удали наносное, второстепенное —  получишь глубинное, главное, сокровенное». Эта бесформенная искомая сущность, лишенная каких-либо свойств, кроме  идеального совершенства и называется квинтэссенцией.

Поиски этой квинтэссенции —  одна из характерных черт мышления алхимика, внешне, совпадающая с  мышлением европейского средневекового христианина, — с достижением  морального абсолюта, душевного спасения по смерти, изнурением тела постом во имя  здоровья духа, построением «града Божьего» в душе верующего. В известной  степени можно принять, что поиски квинтэссенции совпадают в какой-то степени с научным методом  постижения природы вещей. Например, для определения состава вещества современный химик подвергает это  вещество деструкции для того, чтобы  установить составляющие его элементы. «На этом пути алхимия «трансмутируется»  в химию нового времени, в химию  научную» [11].Однако, если бы в алхимии существовало одно лишь это направление — поиски квинтэссенции —, едва ли возникла бы химия как наука. Вторая тенденция — одухотворенность предметов (алхимическая практика христианских докторов). Здесь присутствуют зооморфные, антропоморфные представления о веществе; исцеление вещества с помощью «медикамента» — философского камня— являет собой чудо трансмутации.

Некоторые современные исследователи-материалисты считают, что такая «биологизация» [1] алхимической мысли привела к  формированию идеи «химического индивида», то есть химического элемента.

Историческое взаимодействие этих двух тенденций рассматривается  как «предвосхищающее созидание» [1] в рамках алхимии грядущих судеб  химии, «пребывающей меж химией и  биологией в драматический момент развития» [2].  

 

АЛХИМИЯ И ХРИСТИАНСКАЯ РЕЛИГИЯ

«Муки с помощью огня, погружение в бесформенность с последующим  обретением совершенной формы. Утрата всякого облика — возврат к  золотоносному, венценосному, нетленному облику. От мертвого бескачественного черноцвета к высококачественному  златоцвету. От крайнего унижения к  наивысшей славе» [13].

Последнее истлевание ради последнего нетления. Все это алхимически  переосмысленные вариации Ветхого  и Нового заветов. Алхимическое золото выступает как символ христианского  мученичества. Адепт Василий Валентин учит: «…подобно тому, как Христос, свободный от грехов, умер за грехи  мира, так беспорочное

золото, удивительным образом выдерживающее  пробы, умирает за своих несовершенных  и больных братьев и сестер и снова, восставая в великолепии, освобождает и растворяет их в  вечной жизни» [7]. Так, пока не умрут  элементы, работа не может быть завершена. Практически точное соответствие библейскому: «пока человек не родится вновь, не видать ему царства Божия».

Стадии алхимического процесса могут быть прослежены в жизни  и деятельности практически всех Спасителей и учителей человечества, в мифологии многих народов. Примером может служить анализ, приведенный  Менли П. Холлом: «Тот факт, что

Священное Писание содержит скрытое  знание, если его рассматривать аллегорически, ясно демонстрируется притчей о  царе Соломоне, его женах, наложницах и девах, опубликованный в «Основных  фигурах Розенкрейцеров» Уолтона  в 1785 году. …Жены

Соломона представляли искусство, наложницы — науки, девы — еще  неоткрытые секреты природы. По приказу  царя девы должны были снять свои покрывала, что означало, что посредством  мудрости (Соломон) мистические искусства  вынуждены

были открыть свои скрытые части  философу, в то время как непосвященным  видны только внешние одежды» [9].

В таком толковании, конечно, имеется  некоторая натяжка, но, тем не менее, нельзя не признать, что древние  письменные памятники ни в коем случае не следует понимать буквально.

Алхимическая трансмутация может быть принята как аналог причащения и крещения. Несовершенный металл — больное, греховное золото. Алхимик — искупитель и спаситель сразу. Он врачует больное золото, даруя греховному золоту новую «душу»

силою «медикамента». То есть, он врачует  не только тело металла, но и душу металла, он — «великий врачеватель». Предел алхимического целения — золото, или «красная кровь» (символ здоровья). «А возвращение металла к здоровью есть

возвращение его к правильному  состоянию» [9].

Между тем тропа от несовершенства к совершенству — тернистая тропа. «Греховное» проходит очищение водою («крещение») и огнем («адские муки») и лишь потом

обретает совершенство.Чудо христианской Троицы тоже переговаривают на алхимический лад. Притязая на

всесилие «тайной науки», адепты считают, что алхимия в состоянии  сформировать знание обо всем сущем. Взору алхимика открыты три мира: материальный, человеческий и божественный. В первом: сера, Меркурий и соль составляют начала

всех вещей. Во втором — человеческом: тело, дух и душа (микрокосмос) соединяются  в человеке, живом и неделимом. И, наконец, в мире божественном присутствует Бог в трех ипостасях: Бог-отец, Бог-сын и Святой Дух.

Может быть, алхимическая философия  — и это едва ли не очевидно —  есть иллюстрация философии христианской, ее, так сказать, внешний, а потому огрубленный комментарий? Холл прямо  указывает [9]:

«В средние века алхимия была не только философией и наукой, но так  же и религией. Те, кто восставал  против религиозных ограничений  своего времени, скрывали свои философские  учения под аллегорией получения  золота».

Алхимия учит, что Бог во всем, что  он есть Универсальный Дух, проявляющийся  в бесконечном множестве форм. Бог — духовное семя, посаженное в темную землю (материальную вселенную). Через искусство алхимии можно  вырастить и умножить это

семя так, что вся вселенская субстанция будет пропитана им и  станет, подобно золотому семени, чистым золотом. В духовной природе человека это называется возрождением; в материальном теле элементов это называется трансмутацией. Точно

так же, как это происходит в  материальном и духовном мирах, это происходит и в интеллектуальном мире: идиот не может получить мудрость по той причине, что в нем не было ее зародыша, но мудрость можно передать невежественному человеку,

как бы он не был несведущ, потому что  в нем были посеяны семена мудрости, которые могут быть взращены через  искусство и культуру.Через искусство (процесс обучения) вся масса основных металлов (умственное тело невежества) может быть превращена в чистое золото (мудрость), потому что оно пронизано пониманием своей потенциальной величественной природы. Таким образом, если через веру и близость к Богу сознание человека может быть превращено из основных животных желаний (представленных неблагородными металлами) в чистое, золотое, богоподобное сознание, и проекция Бога в нем превращается в великое и славное Бытие, если основные «металлы умственного невежества» через процесс учения и старания могут быть превращены в гений и мудрость, если духовные и умственные элементы могут быть приумножены и усовершенствованы в их выражении, то по закону аналогии материальные элементы вселенной тоже могут быть умножены, если при этом задействованы необходимые процессы [2].

Можно продолжать приводить аналогии алхимического искусства с христианским учением, но и этого довольно, чтобы  увидеть, что связи эти есть, и  что они

неслучайны.

Языческая по своему происхождению, алхимия  вошла в лоно христианской

средневековой Европы падчерицей, хотя и не такой уж не любимой. Алхимика терпели, даже с удовольствием. И  дело здесь не только в алчности светских и духовных монархов, но, пожалуй, и в том, что само европейское христианство с его

иерархией демонов и ангелов, сонмом «узкоспециализированных» святых и  бесов было в значительной степени  «языческим» при формальном соблюдении единобожия.  

 

Достигается ли химический абсолют  средствами магии? Да, именно магическими  средствами — заклинательно, ритуально. Да и рецепт порой смешивает материальное с нематериальным: «…возьми, сын мой, две унции ртути и три унции злости» [2]. Никто не может успешно провести эксперимент, если сам не является магом, такое под силу только магу. Само тело человека было алхимической лабораторией, и никто

не мог быть признан адептом, пока он не мог выполнить высочайшего  эксперимента превращения «основных  металлов невежества в чистое золото мудрости и понимания». Доктор Франц  Хартман в комментариях к сочинениям алхимика и врачевателя Парацельса (XVI в.) писал: «Человек, который хочет  стать алхимиком, должен иметь в  себе «магнезию», которая притягивает  и «сгущает» невидимые астральные

элементы» [9].Алхимия принципиально  спиритуалистична. «Алхимики, согласно обычаю примитивных

народов, присоединили к своему искусству  магические формулы, которые должны были действовать на волю богов (или  демонов), высших существ, вмешивающихся постоянно в ход вещей… Мистические умы имеют тенденцию рассматривать науку, в особенности

науку о природе, как нечто святотатственное, потому что она приводит человека к соперничеству с богами. Понятие  науки действительно уничтожает понятие древнего бога, действующего на мир с помощью чудес и  воли» [9].

Философский камень обладает возможностями  божества. Вместе с тем, его посредническая миссия между несовершенным и совершенным — миссия сына Божия. Алхимический бог конструируется по подобию христианского бога. Мощь его столь же

безгранична. Даже больше. Философский  камень в области «изготовления» чудес куда производительней своего официального аналога. В то же время  чудеса, творимые философским камнем, куда менее духовны, заземлены, огрублены  по сравнению с

христианскими чудесами. Философский  камень — больше, чем интерпретация  христианского мифа. Это не работа по образцу, это сотворчество с богом. Алхимический акт — акт творения, глубоко еретический акт, взрывающий традицию,

хотя внешне этой традиции подобный. 

В алхимии материя рассматривается  как результат творчества демонов. И в то же время материальный мир  — творение бога. Но из-за грехопадения ангелов материя стала «седалищем зла». Между тем, управление материей, ее улучшение — возможно.

Это осуществляют духи через первоматерию, которая выступает в качестве посредника, синонимического душе, высвобожденной духами из «оформленной предметности». Душа полудуховна, полуматериальна. Духи овеществлены, вульгарно

огрублены. Но их нужно еще склонить к содействию, отсюда и магия.Алхимический спиритуализм доступен (дух заземлен, а плоть вознесена), но от этого его вселенские притязания не только не ослабевают — усиливаются. Претензия

алхимического спиритуализма стать  единой религиозно-философской теорией  очевидна. Таким образом, алхимия  как бы берет на себя объяснительную задачу теологии.

«Алхимия как пародия на официально-средневековую  духовность и сама средневековая  духовность живут в единой средневековой  культуре, ведут напряженный взаимопреобразующий  диалог. Алхимия «кривозеркальный»  образ магистрального

средневековья. Но и самое средневековье, глядясь в кривое алхимическое зеркало, слегка подправляет свой образ. И  так многократно, вплоть до полного... отождествления. В результате и то, и другое становится взаимно новым,

свидетельствуя о новом времени, новой культуре, новой науке. Напряженное  синхроническое взаимодействие алхимии  с культурной метрополией средневековья  выявляет возможность диахронических взаимодействий. И тогда алхимия  оказывается

на перекрестке культур, обещая ренессансное обновление средневековой  культуры, ускоряя это обновление». [1]  

 

АЛХИМИЯ КАК ЧАСТЬ  СРЕДНЕВЕКОВОЙ КУЛЬТУРЫ

Алхимия как вид деятельности в  генезисе располагается «между теоретизированием  в духе постэллинистической учености и технохимическим имитирующим  ремеслом» [9].

В таком серединном положении алхимик  нарочито дилетантским образом, не являясь  в чистом виде ни философом-александрийцем, ни металлодельцем-имитатором, как  бы решает основную познавательную задачу средневековья о соотношении  духа и плоти. Эта задача в алхимической практике предстает как проблема тождества оперирования с веществом  и размышления по поводу вещества. Но в целом эта проблема мыслится как проблема космогоническая, хотя и рассматривается в терминах технохимического опыта. Здесь-то и  начинается осмысление алхимии как  химии.

Марселен Бертло был первым, кто  широко взглянул на алхимию. «Многознание вознесло исследовательский ум Бертло над плоской равниной его собственной  химической доктрины» [2]. Алхимия как  переходная ступень между древним  состоянием умов, порабощенных магией, и современной мыслью - абсолютно  атериалистической. Понимая алхимию  все же как химию, Бертло считает, что химия не является исконной наукой, как геометрия или астрономия. Она (химия) образовалась из остатков предшествующей научной формации, полухимерической и полуматериалистической, основанной на медленно собранном сокровище практических открытий металлургии, медицины, промышленности и домашнего хозяйства. Речь идет об алхимии, претендовавшей одновременно обогатить своих адептов, научив их