Суверенитет государства в современных условиях

2. Суверенитет как право и ресурс 

     Государственный суверенитет обладает свойствами исключительного  и неотъемлемого права (привилегии), а также ресурса. Как право суверенитет – это функция, которую государство может использовать только целиком. В данном качестве он неделим: либо суверенитет есть, либо его нет. Несуверенное государство — это нонсенс, поэтому либо государство суверенно, либо государства нет. Как ресурс суверенитет представляет собой набор прерогатив, которыми государство может манипулировать по отдельности. Таким образом, технически государственный суверенитет (как целое) есть свобода государства манипулировать своим суверенитетом (как «корзиной» прерогатив).¹

     Будучи  владельцем суверенитета, государство проводит политику самоопределения (см. Приложение Б).

     Сферы политики самоопределения соотносятся  друг с другом совсем не просто. От стратегии  в каждой из них зависит выполнение задачи, поставленной в любой другой. В то же время цели государства  в разных сферах не вполне совместимы. Они могут даже исключать друг друга. Оттого на практике приходится искать формулу их приемлемой совместимости, предполагающую определенную меру и  особый характер безопасности, самобытности, самодостаточности, консолидированности  и экономической эффективности.

     Юридический суверенитет играет разную роль в  обеспечении целей государства  в каждой из этих сфер политики самоопределения. В любой из них государство  манипулирует суверенитетом в трех своих статусах: а) субъекта международного права; б) верховного авторитета в государственных  границах; в) хозяйствующего субъекта.

     В сфере безопасности юридический суверенитет защищает государство от силового вторжения извне, нацеленного на его ликвидацию или расчленение, то  

1 –  Суверенитет. Трансформация понятий  и практик / под ред.М.В. Ильина, И.В. Кудряшовой. М.: МГИМО-Университет, 2008. 228 с.

есть, в  сущности, на уничтожение его суверенитета.

     Теперь  агрессия нелегитимна и менее  вероятна. Юридический суверенитет  превратился из объекта защиты в  гарант безопасности от угрозы извне. В этой роли он функционален как  право государства

     О реальности, а не иллюзорности юридического суверенитета свидетельствует существование  так называемых «неудавшихся государств»  (failed states). Их теперь много (от одного до нескольких десятков – в зависимости от критериев). Никто не изъявляет желания взять на себя их суверенитет. Эти государства оставляют пребывать в хаотическом состоянии, поскольку вмешательство в их внутренние дела было бы «нарушением суверенитета». Ясно, что государственный суверенитет – тяжелое бремя. И даже не вполне понятно, кто больше заинтересован в суверенных государствах как базовом структурном компоненте мирового политического пространства: то ли малые государства, то ли их более геополитически мощные партнеры и вся система в целом, то ли мировой финансовый капитал.

     Впрочем, достижения в этой сфере могут  быть обессмыслены. Внешняя угроза безопасности государства ныне исходит  скорее не от других государств, а от агентуры, не считающейся ни с какими конвенциями вообще. Это – международный и сепаратистский терроризм, частные армии, торговцы оружием. В данный список можно включить и ТНК, во всяком случае если иметь в виду «конспиративный» элемент их деятельности. В таких условиях приходится переопределять само понятие безопасности. Речь теперь должна идти о безопасности не государства, а его граждан.

     Международный терроризм не угрожает суверенитету. Но суверенитет, как право государства, от него и не защищает. Проблема безопасности выходит из контекста межгосударственных отношений. Поэтому возрастает значение суверенитета как ресурса, которым  можно манипулировать. В частности, заключать союзы. Военно-политические союзы, конечно, широко практиковались и раньше. Но теперь эта практика приобретает решающее значение для  суверенных государств. В конечном счете таким союзом можно считать  и ООН.

     Международный терроризм провоцирует государство (в его статусе верховного авторитета с монопольным правом на легитимное применение силы) на усиленное манипулирование  своим суверенитетом. Здесь как  будто бы у государства нет  выбора. Никто не предпочтет «опасность», и поэтому речь может идти только об усилении полицейской функции  государства. Впрочем, безопасность не такая уж абсолютная ценность, ради которой кто угодно готов пожертвовать чем угодно. В условиях нарастающего международного террора выбор между  правами человека (включая право  на приватность) и безопасностью  граждан встает особенно остро перед  государствами с наиболее укорененной  либеральной традицией, где «гражданские свободы» не просто функциональны, а  представляют собой экзистенциальную ценность, то есть имеют глубинную  связь с национальной самоидентификацией.

     В сфере самобытности политика самоопределения предполагает, что суверенное государство как политическое выбирает свою политию, или конституцию, совершая, по выражению Карла Шмитта, «экзистенциальный выбор», либо, как это происходит в более позднюю эпоху, следуя некоторой сложившейся нормативной традиции. Иными словами, как верховный авторитет оно стилизует себя определенным образом, например как либеральную демократию, патримониальную монархию или анархический кооператив. Международному сообществу это безразлично. Официально оно требует от всех своих участников лишь легитимности порядка. Но независимо от того, лицемерны эти требования или нет, легитимность какой-либо политии трудно установима и на практике приходится считать решающим признаком легитимности власти либо ее длительную стабильность, либо ее собственные утверждения, что она, дескать, легитимна. И то и другое не вполне корректно. Стабильность может достигаться и нелегитимным насилием, а конституция – существовать только на бумаге. И теоретики, и практики прекрасно знают это. Тем не менее международное сообщество по ряду соображений вынуждено прибегать к весьма попустительской трактовке легитимности государств.

     Последнее время навязываются более пристрастное отношение и радикальные санкции (вплоть до интервенции) к режимам, чья  легитимность сомнительна. Вторжение  в Ирак было следствием такой перемены в настроениях и пробным шаром, но станет ли новая доктрина, названная  «экспортом демократии», влиятельной  и инструментальной, пока что совсем не ясно. Ее авторитет неизбежно  ослабляется всегдашними подозрениями, что ссылки на желание восстановить легитимность власти в той или  иной стране на самом деле прикрывают чьи-то геополитические интересы. Будь то поход Москвы на Чехословакию (1968) или поход Вашингтона на Ирак (2003). Не говоря уже о том, что могут  возникнуть сильные сомнения в легитимности режима, который будет поставлен  на место того, что был заклеймен  как нелегитимный. Таким образом, юридический суверенитет в данном случае означает, что политической самобытности государства ничто  не грозит извне, со стороны других государств и мирового сообщества.¹

     Помимо  государственного строя, самобытность государства – это особое культурное наследие, «общая память», а также фольклор. Сопротивление «культурному империализму» – дело самих культур (гражданских обществ), а не государств. Стойкие культуры держатся без всякой государственной помощи. А слабые все равно теряют свое влияние. Впрочем, как ресурс для развития туризма, культурное наследие – это капитал, и государство может захотеть использовать этот капитал наряду со всеми другими совладельцами. Особенно малое государство – от Сан-Марино до Латвии.

     Сфера самодостаточности отчасти заполняется проблематикой культурной самобытности, но главное здесь – экономическая самодостаточность. Юридический суверенитет допускает выбор в пользу полной самодостаточности, то есть изоляции от внешнего мира, однако такой выбор должен опираться на очень сильные ценностно-моральные основания и требует высочайшей степени единства гражданского общества. Кроме того, он требует колоссальной целеустремленности

1 –  Асимметрия мировой системы суверенитета: зоны проблемной государственности: монография / под ред. М.В. Ильина, И.В. Кудряшовой; Моск. гос. ин-т междунар. отношений (ун-т) МИД России, каф. сравнит. политологии. – М.: МГИМО-Университет, 2011. – 248 с.

(политической  воли), поскольку любое государство  подвержено воздействиям и влияниям, для противодействия которым  нужны эффективные барьеры. 

     На  практике в этой сфере юридический  суверенитет становится значимым ресурсом, если сделан противоположный самодостаточности  или хотя бы компромиссный выбор. Суверенитет в данном случае становится очень важным инструментом, поскольку  именно он дает право на участие  в любых межгосударственных, надгосударственных совместных институтах и практиках  — от картелизации (типа ОПЕК) до участия  в товарных ярмарках, спортивных и  культурных фестивалях. 

     Степень и способ (формула) консолидации государства как общества тоже представляет собой аспект его самобытности (традиции). Юридический суверенитет весьма надежно защищает возможности государства-общества выбирать ту или иную политику самоопределения в этой сфере, включая крайнюю централизацию (унитарность, национализация). Сегодня отношение мирового дипломатического истеблишмента к разного рода сепаратизмам и самопровозглашенным государствам остается еще крайне неблагожелательным. Право юридически полноценных (признанных) государств на сохранение своей целостности имеет безусловный приоритет.

     Но, реализуя свой суверенитет, государство  выбирает между разными степенями  централизации-децентрализации: оно  демонстрирует свою готовность либо неготовность к территориальному демонтажу  вплоть до самороспуска и предоставляет  либо не предоставляет разную меру свободы своим частям и компонентам  – территориальным, культурным, хозяйственным. Манипулирование суверенитетом в данном случае возможно в широких пределах. Территориальные и культурные автономии становятся партнерами государства в манипулировании суверенитетом как верховным авторитетом. Хозяйствующие субъекты, распоряжаясь экономическими ресурсами, тоже становятся партнерами государства или как верховного авторитета, или как хозяйствующего субъекта sui generis.

3. Суверенитет государств в условиях глобализации 

       Одним из главных вопросов современной политики мирового сообщества является вопрос о суверенитете. Это обусловлено необычайно тесными связями во всех областях общественной жизни государств различного типа. События в одной части мира тотчас могут получить реакцию в другой. Это связано с распространением средств коммуникации, в частности, Интернет, способствует распространению информации за считанные секунды.

     Развивая  положения теорий постиндустриального  и информационного общества, теория глобализации показала неоднозначность  и противоречивость социально-политических и экономических процессов, протекающих  в современном мире. С одной  стороны, налицо качественная трансформация  современной цивилизации, усиление взаимозависимости стран и народов, которое является следствием глубоких интеграционных процессов, с другой – обострение противоречий на национальной, религиозной и культурной почве, эскалация сепаратистских настроений, расшатывающие целостность суверенных государств. Глобализация быстро выходит за свои экономические рамки. Фундаментальные изменения захватывают всю сферу социально-политических отношений, которая вынуждена подстраиваться под новые реалии. Все большее значение и актуальность приобретает вопрос об эволюции роли государств и их взаимоотношений в стремительно меняющемся мире. В 1990-е годы появляется огромное количество исследований в области политической глобализации, где делаются самые различные прогнозы относительно будущего миропорядка. Причем мнения политологов в этом вопросе расходятся кардинально: от картины полной гомогенизации мира под знаменем распространившейся повсеместно западной либерально-демократической модели до глобальной дифференциации и столкновения цивилизаций. В любом случае, исследователями не ставится под сомнение происходящая на данном этапе радикальная трансформация политической структуры мира, и в свете этого особую значимость приобретает проблема основного института политической власти – государственного суверенитета. Связано это с тем, что в современном мире государства все в большей степени вынуждены поступаться частью своих прерогатив, будучи ограниченными в принятии тех или иных политических решений. Изучение процессов «размывания» и «девальвации» статуса суверенного государства и ослабления централизованных институтов государственной власти практически выделилось сегодня в самостоятельное направление политологии. Исследователи, прежде всего, отмечают ряд тенденций, свидетельствующих о постепенной «эрозии» суверенитета в его традиционном понимании.         

     Главным, с точки зрения проблемы государственного суверенитета, следствием процессов  глобализации является противоречие между  нарастающей экономической и  политической взаимозависимостью стран  и народов, с одной стороны, и  сохранением за государством права  самостоятельно и по своему усмотрению решать собственные проблемы – с другой. Следствием этого процесса является утрата государством ряда своих функций на международной арене и появление на ней большого числа новых акторов – межправительственных международных организаций, принимающих на себя ряд функций, делегируемых им отдельными государствами, что фактически ограничивает внешний суверенитет последних. Обратная же сторона процесса глобализации и возникновения наднациональных органов власти – этнический сепаратизм, усиление власти на местах – свидетельствует о «девальвации» и внутреннего суверенитета. Таким образом, исследователи глобализации отмечают два, казалось бы, взаимоисключающих процесса – интеграцию и децентрализацию, каждый из которых не способствует сохранению «статус кво» для принципа суверенности. Кроме того, последние события на международной арене показали, что государство утрачивает свой основной признак – монополию на законное насилие в силу распространения и утверждения универсальной идеологии приоритета прав человека, которые зачастую ставятся мировым сообществом выше государственных интересов. Государство зачастую неспособно справиться с вызовами, которые ему предлагает глобализация, что приводит к необходимости реструктуризации властных отношений в обществе.

     Важнейшим признаком государства, отличающим его от иных форм общественной организации, служит суверенитет. Государственный  суверенитет означает самостоятельность, независимость государства в  осуществлении им своей политики как в пределах собственной территории, так и в международных отношениях, при условии ненарушения суверенитета других государств.

     Верховенство  государственной власти внутри страны проявляется в способности государственной  власти самостоятельно устанавливать  общеобязательные для всех членов общества правила поведения, и обеспечивать единый правопорядок, определять права и обязанности граждан, должностных лиц, государственных и партийных, общественных органов и организаций.

     В суверенитете государства находит  своё политическое и юридическое  выражение полновластие господствующих кругов. В нем же выражается способность государства, независимо от других государств, формировать и проводить в жизнь свою внутреннюю и внешнюю политику. Международное право лишь исходит из этого свойства и утверждает его, возводя уважение суверенитета государства в норму межгосударственных взаимоотношений.