Рецепция института частной собственности

Рецепция института  частной собственности  

Еще одной вредоносной, раскалывающей российское общество на частных собственников и несобственников, идеей является рецепция института  частной собственности западного  образца. 

Известно, что вся  западная идея демократии базируется на принципе частной собственности. Она является самоценностью для  либерализма. Она священна и неприкосновенна.  

Либерализм провозглашает  незыблемость частной собственности  перед лицом государственной  власти. Лозунг либерализма – BEATI POSSIDENTES (блаженны имеющие, обладающие имуществом). Обладание имуществом расценивается  как нечто положительное, поэтому  либерализм, естественно, берет под  свою опеку свободу тех видов  деятельности, которые направлены на добывание и рост частной собственности[1]. 

«Частная собственность  является главной гарантией свободы, причем не только для тех, кто владеет  этой собственностью, но и для тех, кто этой собственностью не владеет», – считает один из идеологов либерализма  Ф.А. Хайек[2]. 

Эта аксиома западной цивилизации нашла отражение  и в известной фразе исследователя  России Р. Пайпса: «Только человек, имеющий  право быть собственником, может  иметь все остальные права».[3] Он же и выявил причины генетической правовой отсталости россиян: «С того времени как я серьезно заинтересовался  Россией, я начал сознавать, что  одно из главных отличий ее истории  от истории других европейских стран  связано со слабым развитием собственности. <…> В случае с Россией как  должное следует принимать не собственность, а ее отсутствие. Одной  из главных тем западной политической теории на протяжении последних 2500 лет  был спор по поводу достоинств и  недостатков частной собственности, в России же эта тема едва затрагивается  ввиду единодушного по существу мнения, что речь идет о безусловном зле»[4].  

Рецепция западного  постулата о благости частной  собственности, собственника как такового, выразилась в безликой, на первый взгляд, ст. 35 Конституции Российской Федерации, определяющей, что «каждый вправе иметь имущество в собственности, владеть, пользоваться и распоряжаться  им как единолично, так и совместно  с другими лицами».  

Но нельзя забывать, что под сенью этой статьи Конституции  РФ выдвинут и основной лозунг демократических  преобразований – «обогащайтесь!»  – и в краткие сроки была организована и проведена широкомасштабная приватизация. Напомню очевидный  факт, что основным итогом приватизации в России явилось несомненное  господство частной собственности  над всеми другими формами. Об этом свидетельствуют следующие  цифры: к концу 1999 г. индивидуальная и групповая ее формы охватывали свыше 74% всех предприятий и организаций нашей страны, а в промышленности – 88,7%. Кроме того, около 5% предприятий и организаций продолжали оставаться федеральным достоянием, т.е. в современных условиях фактически стали частно-классовой принадлежностью[5].  

Приватизация, трактовавшаяся как «передача государственной  собственности гражданам России», виделась как решительный разрыв с советским тоталитарным прошлым  и планово-директивной экономикой. А. Чубайс высказывался, что «хозяин  никогда не позволит себе пускаться  в авантюру, ему никогда не придет в голову нарушать права соседей», в то же время собственность и  капитал «объединяют людей и  заставляют их требовать от своих  правительств гарантии порядка и  спокойствия в обществе»[6]. 

По утверждениям идеологов приватизации, этот процесс  должен предоставить каждому гражданину Российской Федерации «равные стартовые  возможности, равные шансы на определение  своего дальнейшего пути»[7]. Однако эти слова так и остались словами.  

Закономерен был  криминальный характер приватизации, который даже и не скрывают главные  идеологи российских реформ. «На финише 1991года, – констатирует А. Чубайс, –  стихийная приватизация уже бушевала вовсю. По сути, это было разворовывание общенародной собственности. Но это  разворовывание не было нелегальным, потому что легальных, законных схем разгосударствления не существовало.[8]  

Любопытно, что западный научный мир не видит ничего страшного  в такой криминализации российской приватизации. Наоборот, данное явление, по-видимому, прогнозировалось заранее. Ф. Вильямс выразил общую позицию, объявив общественности, что «криминальные  группировки – наиболее прогрессивные  общественные силы бывшего Советского Союза, так как они входят в  число самых ярых (по большому счету, единственных оказавшихся в выигрыше) сторонников и защитников процесса приватизации. Более того, поскольку  прибыли от преступного бизнеса  и торговли наркотиками вкладываются затем в легальные предприятия, они тем самым значительно  ускоряют развитие рыночных реформ…  А то, что сегодня мы наблюдаем  в бывшем СССР, – русский эквивалент деятельности королей преступного  мира XIX века, сыгравших столь значительную роль в индустриализации Соединенных  Штатов»[9].  

Как справедливо  замечает А.И. Сухарев, из этого следует  два очевидных вывода: во-первых, из криминалитета делают чуть ли не революционную силу, гаранта рыночных реформ в России; во-вторых, внелегальная составляющая общества оказалась востребованной именно государственной машиной  для проведения «бархатного», бесконфликтного  переворота на первом этапе перестройки, и поддержания некоей социальной стабильности и экономического роста  на втором[10].  

В силу такого характера  приватизации, показательны ее итоги. Россия, приватизировавшая в течение 1990-1998 годов государственной собственности  больше каждой из всех других стран, по доходам от ее реализации заняла среди  них лишь 20 место. Бразилия в 1990-1998 гг. от приватизации получила 66,7 млрд. долларов, Великобритания – 66 млрд., Италия – 63,5 млрд., Франция – 48,5 млрд., Япония – 46,7 млрд., Австралия – 48 млрд. долларов. Даже Венгрия, где государственная  собственность была намного меньше российской, в эти годы получили от ее приватизации в 1,6 раза больше, чем  Россия. Доходы от приватизации на душу населения распределились следующим  образом: в России они составили 54,6 доллара, в Австралии – 2560,3 доллара, в Португалии – 2108,6, в Венгрии  – 1252,8 доллара, в Италии и в Великобритании – более 1100 долларов[11].  

Иными словами, в  России происходила практически  безвозмездная раздача государственной  собственности «своим», входящим в  круг политической и экономической  элиты. Приватизация проводилась под  благовидным предлогом «выращивания»  собственника, как основы настоящего государства. И такой «средний класс» был взращен. Поэтому представляется ошибочным устоявшееся мнение, что  только «слепое копирование» западных образцов послужило причиной неудач приватизационных мероприятий. Так, именно в этом видит основную причину  провала российской приватизации Э.А. Акопянц: «Расчеты руководства нашей  страны на то, что слепое копирование  западной экономической модели, безусловное  сокращение доли государственного участия  в хозяйственной жизни, бесконтрольное развитие и прямое насаждение рыночных механизмов сами по себе приведут к  формированию класса обеспеченных собственников, способных без помощи государства  обеспечить себе достойные жилищные условия, оказались иллюзорными. По различным оценкам к среднему классу в России даже в настоящее  время можно отнести от 10 до 20% населения, причем далеко не все из них являются платежеспособными  на интересующих их локальных сегментах  рынка недвижимости»[12].  

Игнорирование истинных целей рецепции приводит к таким  причинам неудач. Необходимо различать  лозунги правящей элиты и ее действительные цели. Соответственно, можно констатировать результативность реформ, основанных на рецепции западных правовых идей и  институтов. Они достигли своей цели и приносят плоды политической и  экономической элитам. Остальное  общество не входило в сферу интересов  идеологов реформ.  

В современной российской литературе наступает запоздалое прозрение. Так, М.В. Власова считает, что для  того, чтобы понять суть российской приватизации, ее необходимо рассматривать  «не только в юридическом, социально-экономическом, но и нравственно-этическом смысле. Если исключить нравственно-этический  фактор из социологического анализа, нельзя будет получить объективное представление  о процессе приватизации в России – так же, как и об октябрьском  «черном вторнике» 1994-го, и о дефолте 1998-го, да и вообще об экономической  реформации в России 1990-х»[13]. По ее мнению, в России сложилась достаточно противоречивая «картина». С одной стороны, современное  российское государство присвоило  и по-настоящему превратило в свою собственность основной итог социализма – социалистическую собственность (всего народа). С другой стороны, государство в лице его руководства (вплоть до 2000 г.), чтобы не иметь ничего общего с «кровавым» коммунистическим прошлым (кроме, разумеется, имущественных  претензий в отношении создания на этой «крови» социалистической собственности), сделало вид, будто социалистическая собственность всего российского (а в недавнем прошлом – советского) народа появилась без участия периода социализма[14].  

И даже западные эксперты в настоящее время прозревают. Они считают, что пертурбации 90-х  годов были ничем иным, как отчасти  способом выживания прежней политической элиты – в первую очередь, ее номенклатурного  и административно- бюрократических  сегментов, а отчасти, – способом дальнейшего укрепления своих позиций, имея в виду, прежде всего, позиции  экономические. В этом смысле, как  полагают многие западные авторы, ни о  каком «прерыве прерывности» в развитии советской политической элиты говорить не приходится, равно как и о  приходе к власти неких новых  социальных сил. Так, П. Роддоуэй и Д. Глинский в работе «Рыночный большевизм: трагедия российских реформ» подчеркивают, что с 1991 г. в России происходили  не рыночные реформы, но планомерно осуществлялся  заговор наиболее результативной и  алчной части старой советской номенклатуры с целью сохранить свою власть. Деятелей широкого демократического движения, борьба которых привела к падению  коммунизма, изолировали от реальной власти, а бывшие коммунисты, представители  спецслужб и другие номенклатурные силы поделили между собой государственную  собственность и монополизировали руководство страной[15]. 

В результате политическая власть в России через программы  приватизации государственной собственности  создала, во-первых, политические и  экономические условия формирования и легитимации сословия богатых  людей и, во-вторых, условия трансформации  политической власти во власть экономическую[16]. 

Цинизм правящей элиты прослеживается в интервью Анатолия Чубайса по случаю десятилетия  со дня начала ваучерной приватизации: «75% российского ВВП производится в частном секторе, созданном  с помощью ваучера! Нужны были ваучеры по Чубайсу или по Лужкову? Десять лет назад это был вопрос вопросов: остановить, отменить! Все  кипело, бурлило и т.п. Сейчас острота  спала. Через пять лет спадет еще  больше. А через 15 лет никого не будет  интересовать: правильно – неправильно? Все осядет, осыпется. Что останется? Частная собственность в России»[17]. 

Особое внимание Конституция РФ уделяет и принципу неприкосновенности собственности. Под  нее подводятся различные законопроекты, позволяющие законодательно легализовать преступный характер всех приватизационных преобразований. Известно, что еще  в свое время думская фракция  «Единство» открыто предложила законодательно сократить до трех лет срок, в  течение которого могут быть обжалованы проведенные ранее сделки по приватизации государственного и муниципального имущества. Идеология этого законопроекта, по мнению заместителя председателя комитета по бюджету Государственной  Думы В. Резника, заключается в том, что «передел собственности недопустим». Мы понимаем, признает он, что «основная  приватизация прошла с формальными  и многочисленными нарушениями  и при желании всегда можно  что-то найти. Но делать это опасно»[18]. 

И уже федеральным  законом №109-ФЗ от 21.07.2005 г.[19] измененная статья 181 ГК РФ предусматривает срок исковой давности по требованию о  применении последствий недействительности ничтожной сделки – три года, а оспоримой – один год. И только отдельные ученые замечают идеологическую подоплеку этого безобидного  на первый взгляд закона.  

Так, доктор юридических  наук С.С. Алексеев справедливо пишет, что по большому счету указанное  правило об исковой давности по ничтожным  сделкам во многом касается приватизации, осуществленной в России в первой половине 1990-х гг. Оно, по сути дела, подводит черту приватизации и утверждает безусловную неприкосновенность существующих в настоящее время отношений  собственности в стране. Государство  в этой связи как бы закрывает  глаза на возможные прегрешения  в области собственности в  прошлом, за пределами сроков исковой  давности. Новое правило об исковой  давности оснащает субъектов, которые  обладают имуществом, юридически не опороченным  в течение последних трех лет, титулом надлежащего собственника и тем самым исключает саму возможность легального оспаривания  права собственности, как бы ни были весомы, по мнению тех или иных лиц, основания и сомнения в правомерности  приобретения собственности в прошлом, а также в правомерности действий за пределами трехлетнего срока  соответствующих государственных  органов[20]. 

Известный российский политолог А. Панарин прозорливо высказался, что действительной пружиной политической борьбы в стране, одним  из кульминационных моментов которой  был расстрел парламента в октябре 1993 года, является забота новых собственников  о гарантиях своей собственности. Не борьба «демократии с тоталитаризмом», а борьба новых собственников  за «полное и окончательное» закрепление  результатов приватизации – вот  истинное содержание постсоветского политического  процесса[21]. 

Внедряемая идеология  либерализма закономерно закладывает  основания для будущих социальных потрясений. Уже сейчас представители  националистических движений, откровенно отражающих настроение «почвы», декларируют: «Нация должна знать: все, что произошло  с экономикой ее страны, следует  квалифицировать как грабеж. Те, кто это сделал, должны называться ворами. И никак иначе. Приватизация, проведенная грабительским путем, не может быть признана законной. Итоги  такой приватизации должны быть пересмотрены, а сама собственность либо конфискована, либо выкуплена у олигархов за ту же «смешную цену», по которой они  ее «приобрели». Восстановление справедливости в вопросах приватизации лишь только укрепит уважение к институту  частной собственности, рыночным отношениям и регулирующему их национальному  законодательству»[22].