Учение Аристотеля о государстве и праве

     Завершая  рассмотрение этого вопроса, Аристотель находит, что колебание во взглядах на природу рабства имеет некоторое  основание, что природа не создает  одних людей рабами, других свободными. Впрочем, он тут же, даже в продолжении той же фразы, соглашается и с тем, что «для некоторых классов людей такое разделение на рабов и свободных вполне естественно, причем для одного человека полезно и справедливо быть рабом, для другого — господином, — так же, как необходимо, чтобы один элемент подчинялся, другой властвовал...».

     К отношению рабовладения, которое  принадлежит к отношениям собственности, вполне применимо, по Аристотелю, то отношение, которое существует между частью и целым. Часть есть не только часть чего-либо другого, она немыслима вообще без этого другого. Таково же отношение между господином, и рабом: «Господин есть только господин раба, но не принадлежит ему; раб же — не только раб господина, но и целиком принадлежит ему».

     Так как раб — своего рода часть господина, одушевленная и отделенная часть его тела, и так как полезное для части полезно и для целого, а полезное для тела полезно и для души, то между рабом и господином, согласно Аристотелю, существует известная общность интересов и взаимное дружелюбие, если только отношения между ними покоятся на естественных началах.

     Однако  дружба и справедливость возможны по отношению к рабу не как к рабу, так же как они невозможны по отношению  к неодушевленным предметам или  к быку и лошади. «Раб — одушевленный инструмент, а инструмент — раб  без души; поэтому к рабу, поскольку он раб, нельзя питать дружбы...».

     Все же Аристотель не сводит существо раба к одной лишь технической функции  одушевленного инструмента. Инструменты  — орудия технической деятельности, но рабство относится к сфере  имущественных отношений, а имущество — не простое техническое орудие, а орудие жизненной деятельности вообще. «Жизнь, — говорит Аристотель, — есть деятельность, а не определенное техническое дело. Отсюда и служение раба — в том, что имеет отношение к общей жизненной деятельности».

     Рабство для Аристотеля — институт, необходимый  для правильной деятельности семьи, предпосылка правильного государственного строя, который возникает из семьи  и из соединения семейств в селения.¹⁰

     Заключение. Итак, в наилучшем государстве его граждане не должны заниматься ни ремеслом, ни промыслом, ни земледелием, вообще физическим трудом. Будучи землевладельцами и рабовладельцами, живущими за счет труда рабов-варваров, они имеют философский досуг, развивают свои добродетели, а также исполняют гражданские обязанности: служат в армии, заседают в советах, судят в судах, служат богам в храмах. Собственность граждан, хотя и неодинаковая, такова, что среди них нет ни слишком богатых, ни слишком бедных. Будучи распространенным на всех эллинов, наилучшее политическое устройство позволит им объединиться в одно политическое целое и стать властелинами Вселенной. Все остальные народы, которые, будучи варварами, созданы самой природой для рабской жизни и уже сами собой живут в рабстве, станут обрабатывать земли эллинов, как общественные, так и частные. И они будут это делать для общего блага, в том числе и для своего собственного.¹¹

     Гражданин в государстве 

     Необходимо рассмотреть, кого следует называть гражданином и что такое гражданин. Ведь часто мы встречаем разногласие в определении понятия гражданина: не все согласны считать гражданином одного и того же; тот, кто в демократии гражданин, в олигархии часто уже не гражданин.

     Аристотель  считал, тех, которые получили название граждан в каком - либо исключительном смысле, например принятых в число граждан, следует оставить без вниманиях. Гражданин является таковым также не в силу того, что он живет в том или ином месте: ведь и метеки и рабы также имеют свое местожительство наряду с гражданами, а равным образом не граждане и те, кто имеет право быть истцом и ответчиком, так как этим правом пользуются и иноземцы на основании заключенных с ними соглашений (таким именно правом они пользуются). Что касается метеков, то во многих местах они этого права в полном объеме не имеют, но должны выбирать себе простата. ^[2]

     Таким образом, они не в полной мере участвуют в этого рода общении.

       И о детях, не достигших совершеннолетия  и потому не внесенных в гражданские списки, и о старцах, освобожденных от исполнения гражданских обязанностей, приходится сказать, что и те и другие — граждане лишь в относительном смысле, а не безусловно; и к первым придется прибавить «свободные от повинностей» граждане, а ко вторым — «перешедшие предельный возраст». Мы же ставим своей задачей определить понятие гражданина в безусловном смысле этого слова, в таком значении, которое не имело бы никакого  недостатка, требующего исправления; иначе пришлось бы задаваться вопросами и разрешать их и по поводу лиц, утративших гражданские права, и по поводу изгнанников.

     Лучше всего безусловное понятие гражданина может быть определено через участие  в суде и власти. Некоторые из должностей бывают временными: один и  тот же человек либо вообще не может  занимать их вторично, либо может занимать, но лишь по истечении определенного времени; относительно же других ограничения во времени нет — сюда относится участие в суде и в народном собрании.  Однако, пожалуй, кто-нибудь заметит, что судьи и участники народного собрания не являются должностными лицами и что в силу этого они не принимают участия в государственном управлении, хотя, с другой стороны, было бы смешно считать лишенными власти именно тех, кто выносит важнейшие решения. Но это не имеет никакого значения, так как речь идет только о названии. В самом деле, общего обозначения для судей и участников народного собрания не существует; пусть эти должности и останутся без более точного определения, лишь бы были разграничены понятия. Мы же считаем гражданами тех, кто участвует в суде и в народном собрании. Примерно такое определение понятия гражданина лучше всего подходит ко всем тем, кто именуется гражданами.

     Между тем государственные устройства представляют собой видовые различия, и одни из них заслуживают этого  наименования в меньшей, другие —  а большей степени; ведь основанные на ошибочных началах и отклоняющиеся от правильных государственные устройства неизбежно стоят ниже тех, которые свободны от этих недостатков (что мы разумеем под отклоняющимися видами, выяснится впоследствии).

     Таким образом, и гражданин должен быть тем или иным в зависимости от того или иного вида государственного устройства. Тот гражданин, о котором сказано выше, соответствует преимущественно гражданину демократического устройства; к остальным видам государственного устройства это определение подходить может, но не обязательно.

     При некоторых видах государственного устройства демоса нет, нет и обыкновения  созывать народные собрания, за исключением  чрезвычайных случаев, и судебные полномочия поделены между разными должностными лицами; так, например, в Лакедемоне (Спарта) различного рода гражданские дела разбирает тот или иной из эфоров^[3], уголовные — геронты^[4], другие дела — также какие-нибудь другие должностные лица. То же самое в Карфагене, где но всем судебным делам выносят решения определенные должностные лица. Значит, паше определение понятия гражданина нуждается в поправке: при других государственных устройствах участником народного собрания и судьей является не поддающееся определению должностное лицо, а лицо, наделенное определенными полномочиями: из них или всем, или некоторым

     предоставляется право быть членами совета и разбирать  либо все судебные дела, либо некоторые  из них. Что такое гражданин, отсюда ясно. О том, кто имеет участие  в законосовещательной или судебной власти, мы можем утверждать, что он и является гражданином данного государства. Государством же мы и называем совокупность таких граждан, достаточную, вообще говоря, для самодовлеющего существования.

     На  практике гражданином считается  тот, у кого родители — и отец и мать — граждане, а не кто-либо один из них. Другие идут еще дальше в этом отношении и требуют, например, чтобы предки гражданина во втором, третьем и даже более отдаленном колене были также гражданами. Но при таком необходимом в государственных целях и поспешном определении иногда возникает затруднение, как удостовериться в гражданском происхождении предка в третьем пли в четвертом колене.¹² 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

     «Среднее» и идеальное государство в понимании Аристотеля 

     Все исторические формы государственного устройства у Аристотеля везде разные, везде имеют те или другие преимущества или недостатки. По мнению философа, наилучшим государственным строем будет тот, где господствуют люди и не очень богатые, и не очень бедные. Элементы этого «среднего» строя можно находить в самых разнообразных государствах: монархии, аристократии, олигархии, демократии. Скорее всего, это будет умеренно-аристократический строй. Однако Аристотель приходит к выводу, что этот «средний» строй редко когда осуществлялся в Греции. Иллюзией является то, что Аристотель находит осуществление «среднего» строя в тех многочисленных городах, которые строил Александр Македонский во время своих мировых завоеваний.

     Государство, по Аристотелю, должно быть фактическим  осуществлением добродетели. Добродетель и красоту философ понимает как серединную гармонию между двумя крайностями.

     Высокая мораль и разум свойственны у  Аристотеля только высшему классу. Она не свойственна ни ремесленникам, ни рыночным торговцам, ни поденщикам.

     У рабов вообще не существует рассудка. Наиболее разумным и максимально доступным государственным строем является, по мнению Аристотеля, не тот, в котором господствуют только разумные и моральные люди, но и не тот, который создается хамами и всякой низовой сволочью. Надо придумать нечто третье, «где мораль господ осуществлялась бы реально, а безнравственность низов получала бы известного рода преобразования и приобщалась бы к общегосударственной добродетели и разуму»¹³. Эта аристотелевская иллюзия отражает общегреческий идеал умеренности и гармонии.

     Если  в государстве, по мысли Аристотеля, имеется только один муж, обладающий предельной добродетелью, то пусть  он и будет единственным управителем  государства, его волей и законом. Если таких правителей окажется несколько, то власть должна принадлежать всем им, и это будет аристократия.

     Самым резким образом Аристотель критикует  тиранию. Не меньшей критике подвергаются у Аристотеля фактические аристократии, которые он наблюдает в своих  исторических изысканиях и в своей  современности.

     В идеальном государстве Философ  признает только два сословия. Это  военные, они же и установители законов  и жрецы, а также и судьи. Они  не могут заниматься ремеслами или  земледелием, но только пребывают в  состоянии досуга, заполненного науками  или искусствами для умножения своей добродетели.

     Другое  сословие - это ремесленники, земледельцы  и рабы. Им, как и всем гражданам, должна быть свойственна добродетель, но эта добродетель заключается  в повиновении и подчинении высшему  сословию. Учить их не для чего, ибо у них нет ума. Кроме государственной земли, на которой они работают, они могут иметь и собственную землю - в пределах своей рабской добродетели. Их цель - кормить и содержать все государство.

     В качестве идеального государства Аристотель обрисовывает такое, которое является нерушимой автаркией^[5], осуществляет высшую моральную ценность эвдаймонию. Эвдаймония это наивысшее состояние ума, наивысшее его сосредоточение, полное уподобление божескому существованию: «...всякий наилучший полис должен пользоваться эвдаймонией и проявлять прекрасную деятельность».¹⁴ 
 

     Представление Аристотеля о праве

     У Аристотеля тесно связаны два  понятия: государство и право. Полис - это «правовое государство». В  полисе должно господствовать право, а  не люди. Благодаря своему общему характеру законы свободны от страстей, они представляют собой уравновешенный разум. Им не мешают симпатии, антипатии, эмоции.

     Право - это нормы, регулирующие общественную жизнь, придающие ей определенную форму  и стабильность. Аристотель говорит  в «Политике»: «порядок и есть своего рода закон»¹⁵.

     Важнейшим признаком закона является его принудительная сила. Большинство людей несклонны поступать добродетельно. Поэтому необходимо принуждение на правовой основе.

     Право, по мнению Аристотеля, тождественно справедливости. В доклассовом обществе представление о справедливости выражало нравственную оценку общиной поступков человека. Первоначально круг приложения понятия справедливости ограничивался родом или племенем. С развитием родового строя понятие справедливости стало распространяться и за пределы племени.

     Древние греки оставались еще враждебными  к варварам, они не признавали за ними справедливых прав. Мысль о  том, что всякий человек имеет  право на гуманное отношение, была чужда  им. Однако уже начался прогресс в нравственных представлениях людей о справедливости.

     Смягчалась  жестокость войн. Первоначально всех побежденных мужчин убивали, впоследствии убийство военнопленных стало считаться  постыдным. У Ксенофонта уже встречается  мысль, что мирных жителей побежденной страны необходимо щадить.