Эстетика и герменевтика. 1964. (Гадамер Г.)

tyle="margin-bottom:0pt;line-height:12pt">величественную осанку государственного мужа, ответственного за судьбы мира!

Думаю, что сегодня художника  ужаснет возможность быть помазанным на

столь великую миссию и вытекающая отсюда необходимость касаться в  своем

творчестве материй, наводящих на подобные мысли. Для современного художника,

напротив, нечто собственно художественное начинается тогда, когда он

замечает, что в воздухе больше не пахнет серьезностью и что вещи, утратив

всякую степенность, легкомысленно  пускаются в пляс. Этот всеобщий пируэт -

для него подлинный признак существования  муз. Если и можно сказать, что

искусство спасает человека, то только в том смысле, что оно спасает  его от

серьезной жизни и пробуждает в  нем мальчишество. Символом искусства  вновь

становится волшебная флейта Пана, которая заставляет козлят плясать  на

опушке леса.

Все новое искусство будет понятным и приобретет определенную

значительность, если его истолковать  как опыт пробуждения мальчишеского  духа

в одряхлевшем мире. Другие стили  претендовали на связь с бурными социальными

и политическими движениями или  же с глубокими философскими и религиозными

течениями. Новый стиль, напротив, рассчитывает на то, чтобы его сближали с

праздничностью спортивных игр  и развлечений. Это родственные  явления,

близкие по существу.

За короткое время мы увидели, насколько  поднялась на страницах газет

волна спортивных игрищ, потопив почти  все корабли серьезности. Передовицы

вот-вот утонут в глубокомыслии  заголовков, а на поверхности победоносно

скользят яхты регаты. Культ тела - это всегда признак юности, потому что

тело прекрасно и гибко лишь в молодости, тогда как культ  духа

свидетельствует о воле к старению, ибо дух достигает вершины  своего развития

лишь тогда, когда тело вступает в период упадка. Торжество спорта означает

победу юношеских ценностей  над ценностями. старости. Нечто похожее

происходит в кинематографе, в  этом телесном искусстве par exellence[27].

В мое время солидные манеры пожилых еще обладали большим престижем.

Юноша жаждал как можно скорее перестать  быть юношей и стремился подражать

усталой походке дряхлого старца. Сегодня мальчики и девочки стараются

продлить детство, а юноши - удержать и подчеркнуть свою юность. Несомненно

одно: Европа вступает в эпоху ребячества.

Подобный процесс не должен удивлять. История движется в согласии с

великими жизненными ритмами. Наиболее крупные перемены в ней не могут

происходить по каким-то второстепенным и частным причинам, но - под влиянием

стихийных факторов, изначальных сил  космического порядка. Мало того,

основные и как бы полярные различия, присущие живому существу, - пол и

возраст - оказывают в свою очередь  властное влияние на профиль времен. В

самом деле, легко заметить, что история, подобно маятнику, ритмично

раскачивается от одного полюса к  другому, в одни периоды допуская

преобладание мужских свойств, в другие - женских, по временам возбуждая

юношеский дух, а по временам - дух  зрелости и старости.

Характер, который во всех сферах приняло  европейское бытие, предвещает

эпоху торжества мужского начала и  юности. Женщина и старец на время  должны

уступить авансцену юноше, и  не удивительно, что мир с течением времени как

бы теряет свою степенность.

Все особенности нового искусства  могут быть сведены к его

нетрансцендентности, которая в свою очередь заключается не в чем ином, как в

необходимости изменить свое место  в иерархии человеческих забот и  интересов.

Последние могут быть представлены в виде ряда концентрических кругов,

радиусы которых измеряют дистанцию до центра жизни, где сосредоточены наши

высшие стремления. Вещи любого порядка - жизненные или культурные -

вращаются по своим орбитам, притягиваемые  в той или иной степени

гравитационным центром системы. Я сказал бы, что искусство, ранее

располагавшееся, как наука или политика, в непосредственной близости от

центра тяжести нашей личности, теперь переместилось ближе к  периферии. Оно

не потеряло ни одного из своих  внешних признаков, но удалилось, стало

вторичным и менее весомым.

Стремление к чистому искусству  отнюдь не является, как обычно думают,

высокомерием, но, напротив, - величайшей скромностью. Искусство,

освободившись от человеческой патетики, лишилось какой бы то ни было

трансценденции, осталось только искусством, без претензии на большее.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

"Исида[28] тысячеименная, Исида о десяти тысячах имен!" - взывали

египтяне к своей богине. Всякая реальность в определенном смысле такова. Ее

компоненты, ее черты - неисчислимы. Не слишком ли смело пытаться обозначить

предмет, пусть даже самый простой, лишь некоторыми из многих имен? Было бы

счастливой случайностью, если бы признаки, выделенные нами среди многих

других, и в самом деле оказались  решающими. Вероятность этого особенно мала,

когда речь идет о зарождающейся  реальности, которая только начинает свой

путь.

К тому же весьма возможно, что моя  попытка описать основные признаки

нового искусства сплошь ошибочная. Я завершаю свое эссе, и во мне вновь

пробуждается интерес к вопросу  и надежда на то, что за первым опытом

последуют другие, более глубокие.

Но я усугубил бы ошибку, если бы стремился исправить ее, преувеличив

один какой-то частный момент в  общей картине. Художники обычно впадают в эту

ошибку; рассуждая о своем искусстве, они не отходят в сторону, дабы обрести

широкий взгляд на вещи. И все же несомненно: самая близкая к истине формула

- та, которая в своем наиболее  цельном и завершенном виде  справедлива для

многих частных случаев и, как  ткацкий станок, одним движением  соединяет

тысячу нитей.

Не гнев и не энтузиазм руководили мной, а исключительно только радость

понимания. Я стремился понять смысл  новых художественных тенденций, что,

конечно, предполагает априорно доброжелательное расположение духа. Впрочем,

возможно ли иначе подходить к теме, не рискуя выхолостить ее?

Могут сказать: новое искусство  до сих пор не создало ничего такого, что

стоило бы труда понимания; что  же, я весьма близок к тому, чтобы  так думать.

Из новых произведений я стремился  извлечь их интенцию как самое  существенное

в них, и меня не заботила ее реализация. Кто знает, что может вырасти  из

этого нарождающегося стиля! Чудесно  уже то, за что теперь так рьяно  взялись,

- творить из ничего. Надеюсь,  что позднее будут претендовать  на меньшее и

достигнут большего.

Но каковы бы ни были крайности  новой позиции, она, на мой взгляд,

свидетельствует о несомненном - о невозможности возврата к прошлому. Все

возражения в адрес творчества новых художников могут быть основательны, и,

однако, этого недостаточно для  осуждения нового искусства. К возражениям

следовало бы присовокупить еще  кое-что: указать искусству другую дорогу, на

которой оно не стало бы искусством дегуманизирующим, но и не повторяло бы

вконец заезженных путей.

Легко кричать, что искусство возможно только в рамках традиции. Но эта

гладкая фраза ничего не дает художнику, который с кистью или пером  в руке

ждет конкретного вдохновляющего импульса.

КОММЕНТАРИЙ

ДЕГУМАНИЗАЦИЯ ИСКУССТВА

(La deshumanisacion del arte). - О. С., 3, р. 353-419. Впервые