Попытка реализации "Вашингтонского консенсуса"

Попытка реализации "Вашингтонского консенсуса"

Экономические реформы начала 90-х годов в  России в целом базировались на принципах, получивших в литературе название "раннего  Вашингтонского консенсуса"^[1]:

1.      Установление фискальной дисциплины. Общий бюджетный дефицит должен быть достаточно малым, чтобы быть профинансированным без использования инфляционного налога. Операционный дефицит не должен превышать 2% ВВП.

2.      Государственные расходы должны быть перенаправлены с политически значимых статей (администрирование, оборона, субсидии) на финансирование образования, здоровья, инфраструктуры.

3.      Налоговая реформа заключается в расширении налогооблагаемой базы и улучшении налогового администрирования.

4.      Финансовая либерализация — достижение умеренных положительных процентных ставок.

5.      Обменный курс должен быть унифицированным и находиться на уровне, достаточном для конкурентоспособности экономики в сфере нетрадиционного экспорта.

6.      Торговая либерализация — квоты должны быть заменены на тарифы, которые надо постепенно снижать до уровня 10%.

7.      Прямые иностранные инвестиции – стимулируются путем отмены барьеров для входа иностранных фирм на рынок.

8.      Приватизация предприятий, находящихся в государственной собственности.

9.      Дерегулирование экономической деятельности. Регулирование со стороны государства должно касаться лишь вопросов безопасности, охраны окружающей среды и надзора за финансовыми институтами.

10.  Права собственности должны быть гарантированными и доступными для неформального сектора.

В качестве несколько  модифицированной версии Вашингтонского консенсуса может служить Декларация о сотрудничестве с целью поддержания устойчивого роста мировой экономики (1996 г.). Среди 11 пунктов декларации для стран с переходной экономикой, как справедливо замечает Мария Лавинь, наиболее значимыми являются:

пункт 1 (денежная, бюджетная  и структурная политики коплементарны  и поддерживают друг друга),

пункт 3 (о необходимости  создания благоприятного климата для  частных инвестиций),

пункт 7 (целью бюджетной  политики должен стать сбалансированный в среднесрочном плане бюджет и сокращение государственного дефицита),

пункт 9 (структурные реформы должны быть последовательными с акцентом на рынок труда),

пункты 10 и 11 (предостережение  против коррупции в общественном секторе)^[2].

После десяти лет рыночных реформ большинству западных экономистов^[3] стало очевидно, что реформы в России оказались гораздо более сложной и неоднозначной задачей. Появился целый ряд публикаций, в которых реформаторы (а вместе с ними и международные финансовые организации, предлагавшие в разное время советы по реформированию российской экономики) обвинялись в недооценке институциональных факторов, а также критиковался сам подход "шоковой терапии" в сфере институциональных реформ^[4]. Мы уже говорили, что выстраивание нового институционального базиса требует времени. Абсолютно справедливой является критика действий правительства в сфере создания не только новых правил ведения бизнеса, но и механизмов принуждения к соблюдению этих правил. Однако следует учитывать и политическую реализуемость тех или иных шагов в этом направлении, а этот вопрос как раз менее всего затрагивается в теоретических моделях, и весьма незаслуженно.

При анализе той или  иной государственной политики необходимо четко различать цели данной политики и средства их достижения. Здоровая финансовая система, низкая инфляция и бюджетный дефицит, стабильный обменный курс и т.п. являются лишь средствами для достижения устойчивого экономического роста и улучшения благосостояния граждан. Следует признать, что ни одна из этих целей не была реализована в полной мере. Такие важные изменения, как приватизация и либерализация экономики, не должны сами по себе становиться ядром политики реформ и подменять собой конечные цели реформирования. В противном случае,  это может привести к искажению проводимой политики в пользу краткосрочных мер, когда стратегические цели отходят на второй план. Такого рода противоречие между целями и средствами, долгосрочными ориентирами и краткосрочными выгодами не может найти объяснение в наивности экономистов или ленивости политиков. Разрыв между теорией и практикой обусловлен не применением "правильных" или "неправильных" теорий, а является следствием политического антагонизма, наличием очень ограниченного набора реализуемых альтернатив дальнейшего развития (не всегда желательных), существующими институциональными рамками принятия решений.

Экономические реформы  последнего десятилетия в странах  с переходной экономикой оказались  так или иначе под значительным влиянием Вашингтонского консенсуса. С другой стороны, сам процесс  трансформации плановой хозяйственной  системы и события, его сопровождающие, повлияли на пересмотр этой политики; тот факт, что предлагаемые и реализуемые меры экономической политики не привели к желаемому результату, вызвал интерес к поиску альтернативных подходов. После финансового кризиса в Восточной Азии рекомендации Вашингтонского консенсуса стали все чаще подвергаться критике, причем и со стороны представителей Бреттон-Вудских институтов – идеологов прежнего подхода. Так, бывший ведущий экономист Всемирного Банка Джозеф Стиглиц призывает к формированию  общественного мнения в поддержку "пост-Вашингтонского консенсуса".

Жак Сапир "Вашингтонский  консенсус и российские реформы: история провала"

Жак Сапир - экономист и специалист по современной России. Он возглавляет  Центр по изучению форм индустриализации и отдел докторантуры и занимается сравнительными исследованиями процессов развития в высшей школе по изучению социальных наук в Париже (54 Boulevard Raspail, 75006 Paris. Email: sapir@msh-paris.fr). С 1991 г. он исполняет обязанности председателя двусторонней франко-российской группы, изучающей проблемы монетаристских и финансовых преобразований. Его последняя публикация — Le Krach Russe, I998  
 
Предписывающие и регулирующие нормы, разработанные западными экспертами, составляют широко известный ныне корпус (Sapir, 1999). Серьезные проблемы, возникшие в процессе социальных трансформаций, делают закономерным тот факт, что адекватность ряда подобных рекомендаций ставится под сомнение. В центре этих дискуссии стоит т.н. Вашингтонский консенсус - идеология экомического развития, обнаружившая свою ограниченность в качестве реальной стратегии. Интеллектуальные основания этой идеологии подвергаются критике и пересмотру (Rodrik, 1997; Stiglitz, 1998-1999). В период с 1992 по 1998 гг. процесс экономической трансформации рассматривался через призму упрощенных макроэкономических доктрин. Не следует, однако, забывать, что макроэкономические предписания всегда должны быть подкреплены микроэкономическим анализом. Последний имеет своим объектом институциональную систему (правила и стандарты, характерные для каждого конкретного рынка) и структурную организацию (происхождение компаний, состояние инфраструктуры, качество трудовых ресурсов) - иными словами, те условия, в которых действуют экономические игроки. Именно анализ подобного рода игнорировался в рамках подходов, сформулированных Вашингтонским консенсусом. Необходимость изучения структурных аспектов, прежде всего динамики производства и распределения, и их учета в экономической политике наконец-то начинает осознаваться как актуальная задача. Болезненный опыт экономических преобразований на постсоветском пространстве, безусловно, послужил толчком к активизации подобных изысканий.  
Подход к экономическим преобразованиям в свете стандартной макроэкономики 
 
Значительная часть рекомендаций по вопросам экономических преобразований была порождена парадигмой, которую можно назвать стандартной макроэкономикой - тем направлением экономического знания, которое доминировало в большинстве американских университетов. В ряду этих рекомендаций прежде всего упоминается требование общей макроэкономической стабилизации, за которым следуют рекомендации, претендующие на адекватность специфическим условиям конкретных государств. Обе части составленных таким образом программ, как правило, вызывают бурные дискуссии среди экономистов и очень редко удовлетворяют требования всех экспертов.  
Условия стабилизации 
 
Под стабилизацией как правило подразумевается следующий набор факторов: как можно более низкий уровень инфляции совмещенный с эквилибром текущих платежей и стабилизацией обменного курса (Bruno, Di Telia, Dornbusch, Fischer 1988; Dornbusch, Simonsen, 1987). Все они по существу сводятся к борьбе с инфляцией. Подобная дефиниция стабилизации фундаментально нормативна. Реализация подобных мер чревата стремительной сменой ситуаций умеренной инфляции и гиперинфляции, о чем наглядно свидетельствует опыт российских реформ (Aslund, 1994). В тех случаях, когда гиперинфляция диагностируется со всей определенностью допускается введение даже таких радикальных мер, как валютное управление (Currency Board), введение которого в России предполагалось уже в 1993 г. Подобная акция рассматривается как крайняя мера, которая вызывает сомнения у многих приверженцев стандартной экономики. Тем не менее выработка стратегии поддержания низкого уровня инфляции, как правило, рассматривается ими как панацея против экономических проблем.  
 
Незначительная инфляция рассматривается в качестве условия, автоматически обеспечивающего низкие процентные ставки и создающего климат экономической стабильности, что необходимо для притока инвестиций.  
 
В связи с этим встает вопрос о динамике стабилизации, лежащий в основе первой волны критики стандартных программ развития. Некоторые авторы, разделяющие основные принципы и теоретические положения Вашингтонского консенсуса, подчеркивают тот факт, что начать движение от борьбы с инфляцией к экономическому росту чрезвычайно сложно (Bruno, Meridor, 1991). Дестабилизация -программа стабилизации - структурные преобразования - стабильный рост - все эти звенья логической цепочки развития вовсе не воплощаются в реальность в качестве автоматического следствия низкой инфляции и соответствующих ей низких процентных ставок. Реализация этой схемы предполагает адекватные инвестиции в общественный и частный сектора – две взаимосвязанных составляющих единого социального организма (Blejer, Khan, 1984). Любая политика, затрудняющая подобные инвестиции в силу чрезвычайно высоких учетных ставок или излишнего сокращения общественных расходов, создает благоприятные условия для углубления экономической нестабильности. Политика стабилизации, таким образом, приводит лишь к временным результатам, которые могут быть моментально сведены к нулю (Kiguel, Liviatan, 1992b; Serven, Solimano, 1992).  
 
Таким образом, в контексте макроэкономической парадигмы можно выделить два направления теоретического моделирования, связанных с выработкой рекомендаций относительно экономических преобразований.  
 
Первое из них предлагает т.н. гетеродоксные программы в противовес программам, претендующим на ортодоксальность. Последнее уделяет чрезмерное внимание строгим правилам налоговой (сокращение расходов и достижение бюджетного профицита) и монетарной (жесткий контроль над денежной массой и резкое повышение процентных ставок) политики. Оба направления, по существу, являются наследниками практики выработки программ по борьбе с кризисами, вызванными гиперинфляцией и адекватны для ситуаций, подобных тем, что существовали в Германии или Австрии в 1920-х гг. Эти ортодоксальные программы могут осуществляться одновременно как с введением плавающего обменного курса (у авторов, верных принципам монетаризма), так и противоположной меры - строго регулируемого обменного курса, рассматриваемого в качестве стабилизационного фактора (номинальной опоры). Вместе с тем, т.н. гетеродоксальные программы могут включать такие элементы как контроль над ценами или бюджетная дисциплина; они всегда стоят бок о бок со структурными реформами, призванными поднять уровень конкуренции (Kiguel, Liviatan, 1992a).  
 
Второе направление противостоит подходам, отдающим предпочтение макроэкономической обусловленности процессов стабилизации. Оно акцентирует важность микроэкономических факторов. Привер женцы первого направления рассматривают инфляцию как чисто монетарный феномен, и следовательно ее резкое ограничение не оказывает сколько-нибудь заметного воздействия на средние показатели уровня экономической активности. Это означает, что игроки в сфере экономики автоматически подчиняются условиям, создаваемым мерами макроэкономического характера. Следовательно, вопрос о микроэкономических решениях редуцируется к абсолютно предсказуемым, автоматически обусловленным акциям.  
Необходимые условия преобразований 
 
В ситуациях практического решения проблем преобразования экономики как правило предлагается смешанный вариант программы, учитывающий принципы как ортодоксальной, так и гетеродоксальной программ (Blanchard, Froot, Krugman, Layard, Summers, 1991). Как правило, эти предложения включают пять мер, одновременное осуществление которых формирует политическую стратегию, получившую название "шоковой терапии" (Dornbusch, 1991):  
а) устранение контроля над ценами, которое может быть либо полным либо постепенным, однако в обоих случаях эта мера быстро приводит к аналогичным результатам;  
б) снижение в кратчайший срок бюджетного дефицита;  
в) излишне строгая монетарная политика, сочетающая резкое повышение процентных ставок и номинальную привязку курса национальной валюты к доллару или немецкой марке;  
г) политика контроля над доходами, введенная в некоторых странах (Польша, Венгрия, Чехия);  
д) стремительное открытие экономики для внешнеторговых связей путем снижения таможенных пошлин и введение полной конвертируемости валюты.  
 
В центре полемики находятся меры, направленные на конвертацию национальной валюты и решительную борьбу с инфляцией. В этой связи Берг и Сакс подчеркивали, что конвертируемость валюты можно сохранять при любых условиях: эта идея глубоко укоренена в теоретической системе монетаризма, однако апелляция к ней не всегда учитывает всю совокупность условий и следствий, связанных с данной мерой (Berg, Sachs, 1992). В предшествующей публикации один из упомянутых авторов указывал, что приватизация относится к числу принципиально важных условий, способных подкрепить положительный эффект шока, вызванного либерализацией цен и конвертируемости валюты (Lipton, Sachs, 1990). Последовательная монетаристская позиция, видимо, требовала бы отказа от самой идеи, что монетаристская стабилизационная политика может иметь устойчивый эффект на уровне активности. Исходной проблемой при составлении точного перечня рекомендаций можно считать тот акт, что они колеблются между несколькими теоретическими полями, заимствуя то из одного, то из другого предложения и выводы в соответствии с потребностями текущего момента. В России первые акции, предпринятые в 1992 г., были аналогичны реформам, проведенным в Польше, и одновременно включали ряд специфических мер, которые по существу были неизбежны в конкретной ситуации. Вплоть до начала 1993 г. заявляемая программа экономических реформ практически не выходила за рамки стратегии, которая определялась как "ортодоксальная" стабилизационная программа. Дж. Сакс в написанной в этот период статье делал предположение о желательности ликвидации рублевой зоны, что, по его мнению, могло бы гарантировать более строгий контроль в сфере монетаристской политики, значительное повышение процентных ставок, общее укрепление бюджетной политики, сокращение расходов и стабильность номинального фиксированного обменного курса (Sachs, 1994).  
 
Невозможно отрицать тот факт, что Вашингтонский консенсус послужил основанием для выработки ряда предписывающих рекомендаций для России, в соответствии с которыми определялся набор и пропорции практических мер. Рублевая зона была сокращена, и процентные ставки стали в высшей степени привлекательными; монетаристская политика привела к установлению жесткого контроля за объемом денежной массы (в 1997/98 гг. даже отмечалось ее сокращение) и практическому осуществлению в период между 1994 и 1996 гг. политики привязки рубля к доллару, что привело к значительной переоценке местной валюты с точки зрения реальной стоимости (+90%). Бюджетные расходы год от года сокращались, чему способствовала и практика частичной невыплаты средств на выполнение некоторых общественных служб. Рубль стал конвертируемым, и Россия открылась для процессов международного перемещения капиталов, в том числе и краткосрочных. Страна пережила быструю и экстенсивную приватизацию. Произошла либерализация цен и их выравнивание в соответствии с мировым уровнем. Хотя утверждение о полноценной и буквальной реализации намеченной программы было бы явным преувеличением (чего, впрочем, нельзя сказать ни об одной программе!), можно констатировать тот факт, что основные положения стандартной макроэкономической доктрины были воплощены в системе конкретных мер, осуществлявшихся российскими властями в период с 1992 по 1996 гг. Эти меры и вызванные ими последствия никогда не вызывали единодушного одобрения всех экспертов, более того, они дали толчок ко все более ожесточенной критике (Murreil, 1991; Van Hees, Garretsen, 1994). Вольно или невольно стандартная макроэкономическая стратегия апеллирует к сильной исполнительной власти и оттесняет на второй план задачу построения институтов реальной демократии: эта очевидная тенденция достигла максимального размаха в период накануне и после разгона парламента в октябре 1993 г.  
Критические комментарии 
 
Критика по поводу осуществляемых реформ начала звучать уже в 1992-1993 гг. Во всех странах с переходной экономикой воплощение стабилизационных программ приводило в первые годы к более или менее значительному экономическому спаду. Это дало основания Р. Портесу предположить, что подобная политика порочна, поскольку отказывается принимать во внимание микроэкономическую и институциональную ситуацию, которая в странах с переходной экономикой значительно отличается от условий в государствах с развитой рыночной экономикой (Portes, 1993). Резкое сокращение потребления, характерное для традиционных стабилизационных программ, приводит к постепенному замедлению процессов реструктуризации на микроэкономическом уровне. Подобные явления позволяют заключить, что экономический спад сам по себе является причиной инфляции (Islam, 1993). Более того, с достаточной очевидностью установлено, что последствия общего спада бьют по мелким и средним предприятиям гораздо тяжелее, чем по крупным компаниям (Gertler, Gilchrist, 1994). В контексте экономик, формирующихся на базе бывшей советской хозяйственной системы, этот фактор оказался наиболее существенным: он способствовал замедлению темпов становления новых частных компаний, появление которых было необходимо для реструктуризации промышленных предприятий. Негативные последствия монетаристской политики сказались в сфере потребления, с точки зрения его количества, равно как и качества, что в свою очередь ослабило ее положительный эффект в сфере контроля над спросом. Внимание к мероприятиям макроэкономического плана было сочтено неоправданно преувеличенным (Ellman 1994), а также было выдвинуто предложение сместить акценты: приоритетом должна быть не борьба с инфляцией как таковой, но усилия, направленные на подъем производства и увеличение инвестиций (Bhaduri, Laski, Levcik, 1993; Islam 1993). Говоря в целом, эффективность традиционных инструментов стабилизационной политики была поставлена под сомнение в контексте проблемы общей архитектурной структуры экономики и обусловленного ею микроэкономического поведения (Zhukov, Vorobyov, 1992). Кроме того, внимание, уделяемое отдельными авторами выявлению истинных причин экономического застоя, не означает их согласия с радикальной монетаристской политикой. Готовность к тому, чтобы пожертвовать рублевой зоной, как предлагал Дж. Сакс, в интересах монетаристской политики, могла бы быть в значительной степени охлаждена своевременным учетом подстегивающего депрессию факта упадка торговли в СНГ, что было прямым порождением этой политики.  
 
Полемика о природе стабилизационной политики в России и в целом в странах с переходными экономиками не затихала никогда, о чем, в частности, свидетельствует выпуск журнала Economie Internationale № 54 за 1993 г., в котором ряд материалов посвящен полемике со стандартными макроэкономическими программами. Эти аргументы были в последующем подхвачены и развиты в многочисленных публикациях. Три из них затрагивают проблемы, заслуживающие специального внимания.  
 
Одна из этих работ показывает необходимость укрепления, или даже построения сильной системы платежей и переводов: игнорируя эту задачу, жесткая политика в монетарной и бюджетной сфере может стать опасной для финансовой системы в целом (Aglietta, Moutot, 1993). Другая посвящена проблемам банковской системы (Pitiot, Scialom, 1993). Сама специфика российской банковской системы такова, что любая жесткая монетаристская политика становится потенциально опасной. Третья анализирует все болезненные последствия ортодоксального типа стабилизационной программы, которые непременно скажутся в полной мере в российских условиях (Sapir, 1993). Чрезмерно жесткая монетаристская политика давала толчок к таким явлениям, как внутренние задолженности компаний и негативный отбор в банковской системе. Возрастание системного риска в финансовой сфере и замедление роста инвестиций и процессов реструктуризации способствовали консервации структурных оснований дестабилизации. Стремительное сокращение расходов в социальной сфере подстегивало депрессию, содействовало процессам замещения национальных институций локальными, что вызывало усиление местных властей за счет сокращения компетенции федеральной власти, а самое главное затрудняло адаптацию рынка труда к меняющимся условиям.  
Непредвиденные факторы, определявшие ситуацию в России 
 
Ряд непредвиденных обстоятельств поставил под сомнение адекватность мер, предлагаемых Вашингтонским консенсусом. Подобные процессы были, в той или иной степени, предсказаны критиками, а потому было бы преувеличением говорить, что произошедшее в России было абсолютной неожиданным. На самом деле, можно говорить о жесткой логике в композиции обстоятельств, приведших к сов,-ременной ситуации, даже если эту логику нельзя признавать объективной в рамках методологических и теоретических установок, разделяемых ортодоксальными экономистами.  
Демонетаризация российской экономики 
 
Демонетаризация российской экономики стала наиболее очевидным уродливым явлением, противоречащим прогнозам, выработанным в контексте теоретических установок традиционной макроэкономики. Замедление инфляции способствовало тому, что компании перестали'использовать рубль во взаимных расчетах (схема 1).  
 
Бартер был известен и советской экономике. В частности, установлено, что незаконные отношения компаний, основанные на бартере как средстве взаиморасчетов, достигали 50% от объема официального бизнеса в последние годы советской экономической системы (Freinkman, 1992). Либерализация цен в 1992 г. предпринималась, помимо прочего, и с целью разрушить эту систему и укрепить, таким образом, монетаризацию экономики. Первоначально, как казалось, эта мера достигла желанного эффекта, поскольку к январю 1993 г. бартер занимал незначительную часть в системе экономических взаимоотношений. Тем более неожиданным стал стремительный рост бартера к концу 1993 г. (табл. 1). Именно тогда, когда инфляция была подавленна окончательно, бартер приобрел актуальность и распространился в сфере взаимоотношений участников экономической деятельности.  
 
Вопреки общепринятым представлениям и опрометчивым заключениям некоторых западных экспертов, бартер вовсе не был органической частью советской экономики, прежде всего, ее важнейшей части - тяжелой промышленности. Это, в частности, подтверждает тот факт, что предприятия этого сектора, в первую очередь, относящиеся к т.н. военно-промышленному комплексу, проявляли большую финансовую дисциплину, чем фирмы, работавшие в иных отраслях.  
 
Другим важным явлением можно считать относительную взаимосвязь процента сделок, использующих бартер, с одной стороны и векселя, с другой. Примечательное и значимое исключение представляла лишь топливная сфера. (Векселя в России представляют собой важнейший инструмент кредитных и долговых отношений -своего рода российский тип долгового обязательства.) Развитие бартера неизбежно требует системного взаимодействия, поскольку оно необходимо для реализации продукции. Очевидно, что подобная форма расчетов имеет высокую стоимость и только наличие устойчивой системы взаимосвязей между предприятиями может снизить эти расходы. Доступные данные отчетливо об этом свидетельствуют (табл. 2).  
 
Бесспорно, развитие бартера нельзя рассматривать как простой реликт советской экономики (данные свидетельствуют о его несравненно меньшем развитии в 1993 г. по сравнению с 1997 г.). Необходимо признать также, что стабильность некоторых системных связей может объясняться сложившимися цепочками производственных связей и технологической взаимозависимости. Требование заменимости, как доминирующей парадигмы, является давней и укорененной ошибкой неоклассической экономики. Для участников индустриального производства, действующих в рамках временных ограничений и не имеющих таких реальных условий, как быстрый доступ к всесторонней информации и развитым рынкам, взаимная дополнительность производства представляется более благоприятной.  
 
Демонетаризация российской экономики не может быть сведена к этому простому явлению. Уровень денежного обращения может быть установлен на основании индекса региональной демонетари-зации. Речь идет о расхождении индексов возможного коэффициента накопления и уровнем доходов на региональном уровне (схема 2). Присутствие высоких показателей коэффициента накопления (рассчитанного по схеме доходы — расходы/доходы) в регионах с низким уровнем доходов свидетельствует о том, что значительная часть товаров потребления приобреталась не за счет оплаты за рубли. Поскольку оплата товаров и услуг долларами, во всяком случае частными лицами, осуществлялась лишь в нескольких городах (Москва, Петербург), можно сделать вывод о том, что приведенные данные свидетельствуют об общей демонетари-зации экономической жизни.  
 
Если в декабре 1992 г. лишь отдельные регионы переживали демонетариза-цию (Sapir 1993, diagram 6, p. 37), то в течение 1997 г. этот процесс затронул большую часть населения. Наряду с 25 регионами, в которых денежное обращение сохраняло стабильный характер, 40 регионов были демонетаризованы, а 13 занимали промежуточное положение. Более того, наличие различных платежных форм воспринималось как нормальное явление даже в первой группе регионов. Таким образом, очевидно, что мы имеем дело со специфической монетарной динамикой, которая, несмотря на любые расчеты, была порождена политикой, сознательно понизившей уровень ликвидности экономики (Rodionov, Grjaznov, Terent'ev, 1998).  
 
Низкая инфляция не привела, следовательно, к ожидаемому результату: расширению денежного обращения. Для этого необходим чисто операционный подход к деньгам. Рост демонетаризации в регионах породил тенденцию к фрагментации денежной системы, что и предсказывалось в одном из критических откликов.  
 
Следовательно, свободное ценообразование, в целом осуществленное к 1997 г. и строгая бюджетная политика не являются мерами, достаточными для того, чтобы деньги стали унифицированным элементом системы обращения. Этот факт требует глубокого переосмысления всех "за" и "против" рассуждений об обязательности сокращения бюджетных расходов. Необходимо также отказаться от взгляда на денежную стоимость как причину дефицита и воспринимать ее лишь как один из факторов в системе рыночных отношений: только тогда можно будет адекватно оценивать экономические реалии. Демонетариза-ция, по существу, стала формой отказа от ценовой системы, воспринимавшейся некоторыми как слишком обременительная. Эта тенденция продемонстрировала способность использовать другую ценовую систему, что и достигалось отказом от денег в период низкой инфляции.  
Воздействие стабилизации на экономическую активность 
Воздействие стабилизационных мер на экономическую активность было весьма противоречивым по своим последствиям. Факторы, способствовавшие спаду экономической активности в России, достаточно легко идентифицируются и многие из них не связаны прямо с жесткой монетаристской и бюджетной политикой. Наиболее очевидным из этих факторов можно считать сокращение военного производства, однако пик этой тенденции пришелся на период с 1990 до конца 1993 г. Следует упомянуть также дезорганизацию, вызванную упразднением СЭВ и последующим распадом СССР. Наконец, следствием стабилизационной политики можно считать разрушение торговых связей между предприятиями, поскольку одной из главных причин этого процесса была ликвидация рублевой зоны — прямой итог этой политики.  
 
Преувеличением было бы утверждать, что экономическая депрессия была следствием исключительно стабилизационной политики, однако не следует искать адекватных объяснений лишь во внешних по отношению к этой политике обстоятельствах. Для того, чтобы получить более четкую картину, необходимо детально рассмотреть ряд проблем.  
 
Прежде всего внимания заслуживает то обстоятельство, что существует очевидная взаимосвязь между долей компаний, не занимавшихся инвестициями и падением потребления, о чем свидетельствует портфель заказов предприятий (схема 3). Финансовая ситуация предприятий, вынужденных в условиях сокращения спроса свертывать свои кредитные программы (схема 4), думается, оказывала прямое влияние на инвестиционный климат. Безусловное падение уровня инфляции в период с 1993 по 1996 гг. не могло воспрепятствовать последовательному углублению этой негативной тенденции. О чем же свидетельствуют приведенные факты? Замедление роста цен не оказывало прямого позитивного влияния на принятие решений на микроэкономическом уровне. Для раскрытия причин сокращения инвестиций и потребления необходимо найти иные объяснения.  
 
Следует затронуть такой аспект, как влияние факта переоценки реального обменного курса, порожденного выполнением задачи привязки курса рубля к доллару с целью борьбы с инфляцией. Остановлюсь только на периоде 1993-1996 гг., когда эта мера предпринималась с наибольшей последовательностью (схема 5). Переоценка реального обменного курса прошла два этапа. Первый пришелся на июль 1993 - январь 1994 гг. Рост курса в течение этих нескольких месяцев был значителен, практически утроившись к концу периода. Затем наступил шестнадцатимесячный период относительной стабильности, по завершении которого вновь начался рост, приведший к двукратному увеличению. В течение последующего периода - с конца 1996 г. и до июля 1998 г. реальный обменный курс сохранял известную устойчивость.  
 
Безусловно, в 1992 г. рубль был значительно обесценен, в силу этого подъем реального обменного курса не носил однозначно принудительного характера. Тем не менее, с января 1993 до мая 1997 г. реальный обменный курс увеличился в шесть раз. Принимая в расчет низкую инфляцию у торговых партнеров России, таких как США или Европейский союз, подобные темпы переоценки курса национальной валюты могли иметь только негативные последствия для российских производителей. Этим и объясняется тот факт, что объем импорта возрос с 49,5 млрд. долл. в 1994 г. до более чем 70 млрд. долл. в 1997 г., превысив 78 млрд. долл. накануне кризиса 1998 г. Исходя из обменного курса, установившегося зимой 1998-1999 гг., эта разница между показателями 1994 и 1998 гг. в 28 млрд. долл. оценивалась в 14% ВВП России. Тяжело отрицать перед лицом этих фактов, что накануне кризиса рубль быль катастрофически переоценен.  
 
Более того, данные (схема 6) свидетельствуют о взаимосвязи в период с января 1993 по ноябрь 1996 гг. динамики сокращения ВВП и изменения реального обменного курса. Этот результат прямо противоречит предсказаниям, касающимся потенциального эффекта политики стабилизации в период реформ, в частности, тем, которые содержатся в публикации Берга и Сакса (Berg, Sachs, 1992).  
 
Подведу итоги. Результаты макроэкономических реформ в России не совпали с предсказаниями, которые делались в процессе составления программ и рекомендаций. Авторы изменили характер своих утверждений после того, как очевидными стали последствия реализации этих рекомендаций. Поскольку ныне мы признаем реальную значимость таких явлений, как государство и институции, необходимо подвергнуть критическому пересмотру и всю совокупность рекомендаций и требований Вашингтонского консенсуса. Сравнение стандартной макроэкономики и реальности ставит адептов этой экономической парадигмы в крайне сложное положение. Речь идет о необходимости пересмотра ее фундаментальных теоретических оснований.

«ВАШИНГТОНСКИЙ КОНСЕНСУС»

"Вашингтонский консенсус". 
 
Последние пол столетия США активно меняли мир под себя. Ключевыми механизмами в этом процессе служили МВФ и Всемирный банк, которые кредитовали десятки стран в обмен на кардинальные реформы. Стандартные условия кредитования, которые позднее назовут "Вашингтонским консенсусом", приводит бывший главный экономист программы ООН по вопросам развития Изабель Грюнберг: 
 
- максимальная приватизация; 
 
- сокращение до минимума социальных программ, превращение систем здравоохранения и образования в набор платных услуг, отмена дотаций на товары первой необходимости; 
 
- стабильность национальной валюты даже в ущерб производству; 
 
- ограничительная денежная политика (высокие процентные ставки); 
 
- создание валютных резервов; 
 
- полная свобода передвижения капиталов; 
 
- налоговые реформы ("расширение налогооблагаемой базы" за счет наиболее бедных).

 
 
Как писал в своей  книге профессор Лондонской школы  экономики Джон Грей, именно "Вашингтонский  консенсус" является двигателем политики глобализма и свободного рынка. Публицист  Ноам Хомский замечает, что результатом этой политики стали глобальные изменения, произошедшие с начала 70-х, когда администрация Никсона отказалась от золотого обеспечения доллара. Этот односторонний акт, поддержанный другими западными странами, привел к гигантскому увеличению спекулятивного капитала. 
 
В 1971 году 90% международных финансовых сделок относились к реальной экономике, а 10% были спекулятивными. К середине 90-х уже около 95% сделок были спекулятивными, с ежедневными потоками превосходящими общие резервы семи крупнейших индустриальных держав более чем на один триллион долларов в день. 

 
 
Действительно, кредитная  экспансия МВФ и ВБ неразрывно связана с базовыми механизмами  функционирования американской экономики  и утверждением доллара в качестве глобальной валюты. Чтобы смягчать кризисы в США эта модель требовала постоянного расширения границ долларового мира. Пиковой точкой этой экспансии на переломе веков стало объявление доллара национальной валютой Эквадора и Сальвадора, как следствие многолетнего процесса "оздоровления" экономик этих стран по рецептам МВФ. 
 
Как отмечает американский экономист Джеймс Гэлбрейт, стремление к конкуренции, дерегулированию, приватизации и открытым рынкам капитала в действительности подорвало экономические перспективы многих миллионов беднейших людей в мире. Еще в 1999 году он написал, что "налицо кризис "Вашингтонского консенсуса", и он очевиден для всех". "Где возникли новые рынки и развивающиеся страны вошли в фазу бурного развития, где страны с переходной экономикой, действительно завершившие период успешного перехода? Если внимательно присмотреться, таких примеров не существует", – утверждал Гэлберт. По его словам, везде, будь то Россия, Южная Корея, Мексика или Бразилия, государственные программы развития включали либерализацию, приватизацию, дерегулирование. Но затем приток капитала приводил к завышению валютного курса, удешевлению импорта и неконкурентоспособности экспорта. После того как нереалистичность данных ранее обещаний "трансформации" стала очевидной, настроение инвесторов ухудшилось и начиналось бегство капитала.