Также в данной статье для нас представляет интерес результаты другой успешной авторитарной российской модернизации – модернизации СССР в 1940 – 1950-х гг.

      «Как и в эпоху Петра I, выход из экономической отсталости был найден с помощью мобилизации всех ресурсов страны в целях скорейшего создания тяжелой промышленности и других отраслей, обеспечивающих успешное экономическое развитие (образование, здравоохранение, наука, геология и т. д.).

      Модернизация  долгое время шла за счет уровня жизни, демократических прав и свобод населения. Как справедливо оценивал сталинский период Лев Копелев, это  был «рабовладельческий период первоначального социалистического накопления». Только после создания предпосылок успешного долгосрочного экономического развития и мощного оборонного комплекса стало возможным повышать уровень жизни населения, который с начала 50-х до начала 80-х годов возрос в несколько раз.

      В 1930 – 1950-е годы развитие советской экономики шло намного быстрее, чем в большинстве развитых стран мира, в том числе и странах, переживших «экономическое чудо». Вполне правомерно поэтому, особенно для 1940 – 1950-х годов, говорить о «советском экономическом чуде».

      В результате осуществления ускоренной модернизации СССР к началу 1960-х  годов резко повысил свой удельный вес в мировой экономике и  стал второй державой в мире по объему ВВП и военному могуществу, страной  с мощным научно-образовательным комплексом. По ряду показателей уровня жизни населения он занимал вполне достойное место среди других развитых государств (продолжительность жизни, уровень калорийности питания, уровень образования и медицинского обслуживания), но в то же время продолжал значительно отставать по другим.»

      Наиболее  успешные российские модернизации происходили во времена жесткой концентрации власти в руках государства.

      Возможно  ли применить такой опыт к современной  российской действительности? Современная политическая ситуация характеризуется пассивностью основной массы народа, нежеланием участвовать в политической жизни страны, что является не просто пережитком тоталитарного режима. Если проанализировать отношение населения России к участию во власти, то можно сказать, что власть всегда недолюбливали, властям всегда не доверяли. Однако возможно в силу того, что индивидуальное массовое сознание россиян на протяжении веков находилось в зависимости от сознания коллективного, общинного, во главе которого была фигура «царя-батюшки», российский народ так и не смог подняться над властью. В итоге на протяжении веков мечты о демократии, и народовластии сменялись стремлением отдать эту власть в руки того, кто знает больше, больше умеет, лучше всем распорядится, наведёт порядок железною рукой.

      Но  в связи с этим встает вопрос о  том, почему программа третьей авторитарной модернизации к концу 2000-х гг. в России оказалась реализована лишь наполовину: признаки авторитаризма в стране были налицо, но в то же время о продвижении по пути модернизации говорить попросту не приходилось.

      Говоря  о неудачах проектов авторитарной модернизации, часто ссылаются на тот неоспоримый  факт, что у лидеров авторитарных режимов недостает стимулов для проведения последовательного курса социально-экономической модернизации: они редко склонны к радикальным преобразованиям, а порой и не способны к ним. Неудивительно что критически настроенные эксперты отмечают слабость реформистского потенциала и у российского президента. Но поставим вопрос иначе: допустим, что «модернизация» - это не просто слова, но и реальные намерения создать в России современную экономику и эффективную систему управления. Способен ли нынешний российский авторитарный режим воплотить их в жизнь?

      Набор политических инструментов для проведения курса авторитарной модернизации довольно ограничен: лидеры авторитарных режимов могут опираться на один из трех институтов: бюрократию, «силовиков» или доминирующую партию (в той или иной комбинации). Это различие соответствует трем основным типам авторитарных режимов: бюрократические, военные и однопартийные. Но ни один из этих инструментов непригоден для модернизации в условиях сегодняшней России.

      Для осуществления бюрократического режима в государственном управлении России нет сегодня достаточных условий, да и не предвидится.

      Административный  аппарат в нашей стране находился в состоянии глубокого институционального упадка еще к моменту распада СССР, и последующие реорганизации 1990-х годов ситуацию в этом плане, как минимум, не улучшили. В 2000-е годы, на фоне свертывания политической конкуренции и свободы слова, бюрократия попросту вышла из-под контроля руководства страны, в свою очередь более заинтересованного в краткосрочной политической лояльности чиновников, нежели в долгосрочной эффективности их работы. Результаты не заставили себя ждать: и Путин, и Медведев вынуждены были признать коррупцию чиновничества одной из самых серьезных неразрешимых проблем своего правления.

      Превращению российской бюрократии в инструмент модернизации препятствует не только низкая эффективность, но и стремление руководства страны повысить ее исключительно путем усиления иерархического контроля в системе управления.

      Не  удивительно, что в стране с огромной территорией, большой численностью населения и значительным по масштабам  общественным сектором, где роль бюрократии в жизни общества по определению высока, такой путь ведет к повышению издержек контроля до запретительно высокого уровня. Проще говоря, вышестоящие звенья российской бюрократии не способны контролировать нижестоящие звенья, которые систематически дезинформируют руководство о положении дел. Такое усугубление принципал-агентских отношений невозможно преодолеть одной только расстановкой на значимые посты сторонников модернизации, лояльных по отношению к государственной власти, - их в любом случае не хватит на всю страну. Таким образом, в отсутствие политической подотчетности российская бюрократия оказывается заинтересована в сохранении статус-кво, а не в модернизации.

      Для осуществления «силового» сценария авторитарной модернизации силовые структуры должны, как минимум, возглавляться лидерами, которые убеждены в необходимости реформ, и обладать весьма высоким уровнем структурной интеграции и групповой автономии; кроме того, они не должны быть слишком глубоко вовлечены в экономику. Сочетание таких характеристик в мире встречается нечасто; тем более, оно совершенно не присуще  нашей стране. Еще с советских времен силовые структуры прямо или косвенно контролировали значительные экономические ресурсы (от ВПК до ГУЛАГа), находились в состоянии острой межведомственной конкуренции (которую провоцировали лидеры страны по принципу «разделяй и властвуй»), а их и без того ограниченная автономия к моменту распада СССР «скукожилась» до минимума. Поэтому в постсоветской России армия проявила пассивность и в 2000-е годы утратила роль значимого политического фактора.

      Что же до правоохранительных органов, то в 1990-е годы они подверглись весьма масштабной фрагментации, все в большей  мере включаясь в занятия бизнесом на фоне ослабления механизмов политического контроля. Поэтому не удивительно, что когда после 2000 года статус силовиков резко повысился, а их влияние существенно расширилось, они использовали новые возможности исключительно для того, чтобы принять масштабное участие в извлечении ренты, а вовсе не для того, чтобы реализовывать собственный модернизационный проект. По сути, главной целью и основным содержанием деятельности правоохранительных органов стало «крышевание» бизнеса, что, в свою очередь, провоцировало конфликты между разными группировками в их среде, а отдельные попытки воспрепятствовать этим процессам оказались безуспешными.

      Наконец, несостоятельными в российском случае выглядят и надежды на осуществление  авторитарной модернизации с опорой на доминирующую партию.  «Единая  Россия» едва ли годится на роль, подобную Компартии Китая или мексиканской PRI («вариант Карденаса»). В превращении «партии власти» во влиятельный политический институт в России не заинтересован ни административный аппарат, ни политическое руководство страны, которому выгоднее поддержание нынешнего механизма взаимоотношений между государством и партией: аппарат управления в нем играет ведущую роль, а «партия власти» выступает лишь ведомой. На практике «Единая Россия» не обладает необходимой для проведения политического курса автономией, лишена сколько-нибудь содержательной идеологии (если под таковой не понимать поддержку статус-кво) и служит лишь электоральным и законодательным придатком исполнительной власти.

      Резюмируя, следует отметить, что отсутствие у российских властей инструментов для авторитарной социально-экономической модернизации делает подобные попытки бессмысленными – в лучшем случае они ограничиваются заимствованием технологических инноваций типа высокоскоростного Интернета, в худшем – приобретают характер «потемкинской модернизации», призванной создать благоприятный имидж руководства страны в глазах зарубежных инвесторов. Осознание бесперспективности такого политического курса и стремление повернуть вектор развития нашей страны в сторону демократизации, казалось бы, присущи и значительной части российских элит. Почему же тогда спрос на политическую модернизацию остается непредъявленным на российской политической сцене?

      Парадоксально, но для ряда сторонников модернизации в России бесплодные усилия по проведению в жизнь экономических преобразований в условиях авторитарного режима представляются «меньшим злом» по сравнению с теми издержками, которыми может сопровождаться политическая модернизация. Примечательно, например, высказывание Анатолия Чубайса: «Представьте, организовали в стране по-настоящему полностью демократические выборы, основанные на волеизъявлении трудящихся с равным доступом к СМИ, к деньгам… Результат таких выборов оказался бы на порядок хуже, а возможно, просто катастрофичен для страны». В сходном духе Юлия Латынина отмечает, что «модель, принятая Путиным, сознательно воспроизводит нищету и необразованность», а поскольку «демократия в нищей стране кончается диктатурой, кончается Шариковым – народ хочет всё поделить», то единственный выход для России – в том, что «быть диктатурой совершенно недостаточно, важно быть хорошей диктатурой. Важно быть как в Сингапуре или как в Чили, а не как на Филиппинах или как на Гаити»

      В самом деле, можно, опираясь на убедительные результаты сравнительных исследований, утверждать, что «хорошие диктатуры» успешнее реализуют модернизационный проект, чем «плохие демократии». Но поскольку шансов на то, что российский авторитаризм способен стать «хорошей диктатурой», «как в Сингапуре или как в Чили», сегодня нет, то такая логика фактически направлена на поддержание статус-кво, провоцируя тем самым имитацию модернизационных усилий, способных лишь затянуть нашу страну в порочный круг, «как на Филиппинах или как на Гаити». 

СПИСОК  ИСПОЛЬЗОВАННЫХ ИСТОЧНИКОВ

1.  Гельман В. Тупик авторитарной модернизации.// Pro et Contra. - 2009 сентябрь — декабрь
2. Ухов И. Модернизация через консолидацию. [Электронный ресурс] Режим доступа: http://www.molgvardia.ru/opinions/2010/02/15/14115
3. Ханин, Г.И. Вперед, к авторитаризму? [Электронный ресурс] Режим доступа:  http://www.zlev.ru/41_36.htm