Влияние традиций на развитие науки

     Возникает даже вопрос, который никак не мог  возникнуть у Куна: а в каких  традициях ученый работает, прежде всего, - в специально-научных или междисциплинарных? И почему биолог, на каждом шагу использующий методы физики или химии и нередко мечтающий о теоретизации и математизации своей области по физическому образцу, почему он все же биолог, а не кто-либо другой? Чем обусловлен этот его Я-образ?

     Этот  вопрос о границах наук вовсе не так прост, как это может показаться на первый взгляд. Найти ответ - значит выделить особый класс предметообразующих традиций, с которыми наука и связывает свою специфику, свое особое положение в системе знания, свой Я-образ. 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

     2 ТРАДИЦИИ И НОВАЦИИ

     Разнообразие  новаций в развитии науки. Наука - это очень сложное и многослойное образование, и она не стоит на месте. Нас, однако, не будут интересовать социально-организационные аспекты науки, ее положение в обществе и т.д. Философию науки в первую очередь интересуют знание, его строение, способы его получения и организации. Надо сказать, что и при таких ограничениях мы имеем перед собой труднообозримый по своему разнообразию объект исследования.

     - Это и создание новых теорий, - и возникновение новых дисциплин.

     Иногда  эти две акции почти совпадают, как в случае квантовой механики, но можно назвать немало областей знания, которые не имеют своих  собственных теорий.

     - Новации могут состоять в постановке  новых проблем, - в построении  новой классификации или периодизации, - в разработке новых экспериментальных  методов исследования. - Очень часто,  говоря о новациях, имеют в  виду обнаружение новых явлений,  но в этот класс с равным  правом входят как сенсационные  открытия типа открытия высокотемпературной  сверхпроводимости, так и достаточно  рядовые описания новых видов  растений или насекомых.

     Незнание  и неведение. В целях дальнейшего  изложения удобно разделить все  новации на два класса: новации  преднамеренные и непреднамеренные.

     Первые  возникают как результат целенаправленных акций, вторые - только побочным образом. Первые, согласно Куну, происходят в  рамках парадигмы, вторые ведут к  ее изменению. Предложенное деление  можно значительно уточнить, если противопоставить друг другу незнание и неведение.

     Будем называть незнанием то, что может  быть выражено в виде вопроса или  эквивалентного утверждения типа: «Я не знаю того-то». «Что-то» в данном случае - это какие-то вполне определенные объекты и их характеристики.

     Нас в данном контексте интересуют не границы эрудиции отдельного человека, а границы познания, заданные определенным уровнем развития науки и культуры. На этом уровне мы способны сформулировать некоторое множество вопросов, задач, проблем, что образует сферу незнания. Все, что в принципе не может быть выражено подобным образом, для нас  просто не существует как нечто определенное. Это сфера неведения. Образно  выражаясь, неведение - это то, что  определено для Бога, но не для нас.

     Легко показать, что незнание имеет иерархическую  структуру. Например, вы можете попросить  своего сослуживца перечислить его  знакомых, их пол, возраст, место рождения, род занятий и т.д. Это зафиксирует  первый уровень вашего незнания, ибо  перечисленные вопросы могут  быть заданы без каких-либо дополнительных предположений, кроме того, что все  люди имеют пол, возраст и прочие указанные выше характеристики. Но среди знакомых вашего сослуживца вполне могут оказаться боксер, писатель, летчик-испытатель... Поэтому возможны вопросы более специального характера, предполагающие введение некоторых  дополнительных гипотез. Например, вопрос можно поставить так: «Если среди  ваших знакомых есть писатель, то какие  произведения он написал?»

     Очевидно, что, действуя аналогичным образом  применительно к науке, мы получим  достаточно развернутую программу, нацеленную на получение и фиксацию нового знания, выявим некоторую перспективу развития данной науки в той ее части, которая зависит от уже накопленных знаний. Иными словами, незнание - это область нашего целеполагания, область планирования нашей познавательной деятельности. Строго говоря, это неявная традиция, использующая уже накопленные знания в функции образцов.

     Но  перейдем к неведению. Как уже  отмечалось, в отличие от незнания оно не может быть зафиксировано  в форме конкретных утверждений  типа: «Я не знаю того-то». Это «что-то»  мы не можем в данном случае заменить какими-то конкретными характеристикам. Мы получаем поэтому тавтологию: «Я не знаю того, чего не знаю». Тавтология такого типа - это и есть признак  неведения.

     Ставя вопрос, фиксирующий незнание, мы хорошо знаем, что именно нам надо искать, что исследовать, и это позволяет  в принципе найти соответствующий  метод, т.е. построить исследовательскую  программу. В случае поиска неизвестного такого особого метода вообще быть не может, ибо нет никаких оснований  для его спецификации. Иными словами, невозможен целенаправленный поиск  неизвестных или, точнее, неведомых  явлений. Мы должны просто продолжать делать то, что делали до сих пор, ибо неведение открывается только побочным образом. Так, например, можно  поставить задачу поиска таких видов  животных или растений, которые не предусмотрены существующей систематикой. Вероятно, они существуют. Но что  должен делать биолог для их поиска? То, что он делал до сих пор, т.е. пользоваться существующей систематикой при описании флоры и фауны  тех или иных районов.

     Новые явления и новые проекты. Противопоставление незнания и неведения в конкретных ситуациях истории науки требует  детального анализа. После открытия Австралии вполне правомерно было поставить  вопрос о животных, которые ее населяют, об образе их жизни, способах размножения  и т.д.

     Это составляло сферу незнания. Но невозможно было поставить вопрос о том, в  течение какого времени кенгуру  носит в сумке своего детеныша, ибо никто еще не знал о существовании  сумчатых. Это было в сфере неведения.

     Нельзя, однако, сказать нечто подобное об «открытии» Галле планеты Нептун. Казалось бы, оба случая идентичны: биологи открыли новый вид. Галле  обнаружил новую планету. Но это  только на первый взгляд. Никакие данные биологии не давали оснований для  предположения о существовании  сумчатых животных. А планета Нептун была теоретически предсказана Леверье на основании возмущений Урана. Обнаружение этих последних - это тоже не из сферы неведения, ибо существовали теоретические расчеты движения планет, и вопрос об их эмпирической проверке был вполне деловым вопросом.

     В свете сказанного можно уточнить понятие «открытие» и противопоставить ему такие термины, как «выяснение»  или «обнаружение». Мы можем выяснить род занятий нашего знакомого, можем  обнаружить, что он летчик. Это из сферы ликвидации незнания. Галле  не открыл, а обнаружил планету  Нептун. Но наука открыла сумчатых животных, открыла явление электризации трением, открыла радиоактивность  и многое другое.

     Открытия  подобного рода часто знаменуют  собой переворот в науке, но на них нельзя выйти путем целенаправленного  поиска; из неведения к знанию нет  рационального, целенаправленного  пути. С этой точки зрения так  называемые географические открытия нередко  представляют собой скорее выяснение  или обнаружение, ибо в условиях наличия географической карты и  системы координат вполне возможен деловой вопрос о наличии или  отсутствии островов в определенном районе океана или водопадов на той  или иной еще не исследованной  реке.

     Итак, открытие - это соприкосновение с  неведением. Специфической особенностью открытий является то, что на них  нельзя выйти путем постановки соответствующих  деловых вопросов, ибо существующий уровень развития культуры не дает для этого оснований. Принципиальную невозможность постановки того или  иного вопроса следует отличать от его нетрадиционности в рамках той или иной науки или культуры в целом. Легче всего ставить традиционные вопросы, которые, так сказать, у всех на губах, труднее - нетрадиционные.

     Абсолютное  неведение находится вообще за пределами  нашего целеполагания. Но есть смысл говорить о неведении относительном, имея в виду отсутствие в границах той или иной специальной дисциплины соответствующих традиций. Надо сказать, что практически такого рода относительное неведение часто ничем не отличается от абсолютного и преодолевается тоже побочным образом.

     Все приведенные выше примеры относились в основном к сфере эмпирического  исследования. Это вовсе не означает, что на уровне теории мы не открываем  новых явлений. Достаточно вспомнить  теоретическое открытие позитрона  П.Дираком. И все же перенос противопоставления незнания и неведения в область  теоретического мышления нуждается  в ряде существенных дополнений.

     Даже  естественный язык зафиксировал здесь  определенную специфику ситуации: теории мы не обнаруживаем и не открываем, мы их строим или формулируем. Это  в такой же степени относится  и к классификации, районированию, к созданию новых способов изображения. Из сферы обнаружений и открытий мы попадаем в сферу проектов и  их реализаций, в сферу научной  теоретической инженерии. Потенциал  развития науки определяется здесь  наличием соответствующих проектов, их характером, уровнем развития самих  средств проектирования.

     Проекты бывают, однако, как типовые, так  и оригинальные. Здесь и проходит граница между незнанием и  неведением. 
 

3 НОВАЦИИ И ВЗАИМОДЕЙСТВИЕ ТРАДИЦИЙ

     Как же возникает новое в рамках традиционной работы и может ли в этих условиях появиться что-либо принципиально  новое? Ответ на первую часть вопроса  достаточно очевиден. Вся наша деятельность, связанная с ликвидацией незнания, достаточно традиционна. Трудности  возникают тогда, когда речь заходит  о сфере неведения. Очевидно, что  в эту сферу мы проникаем непреднамеренно, но можно ли что-либо добавить к этому  по сути тавтологичному утверждению?

     Концепция «пришельцев» и явление монтажа. Наиболее простая концепция, претендующая на объяснение коренных новаций в  развитии науки, - это концепция «пришельцев». Нередко она напрашивается сама собой.

     Концепция «пришельцев» в простейшем случае выглядит так: в данную науку приходит человек  из другой области, человек, не связанный  традициями этой науки, и делает то, чего никак не могли сделать другие.

     Недостаток  этой концепции бросается в глаза. «Пришелец» здесь - это просто свобода  от каких-либо традиций, он определен  чисто отрицательно тем, что не связан никакой догмой. Рассуждая так, мы не развиваем Куна, а делаем шаг  назад, ибо начинаем воспринимать традицию только как тормоз: отпустим тормоза, и сам собой начинается спонтанно  процесс творчества. Но Кун убедительно  доказал, что успешно работать можно  только в рамках некоторой программы.

     Другое  дело, если «пришелец» принес с собой  в новую область исследований какие-то методы или подходы, которые  в ней отсутствовали, но помогают по-новому поставить или решить проблемы. Здесь на первое место выступает  не столько свобода от традиции, сколько, напротив, приверженность им к новой обстановке, а «пришелец» - это скорее прилежный законопослушник, чем анархист.

     Вот что писал академик В.И.Вернадский о Пастере, имея в виду его работы по проблеме самозарождения: «Пастер... выступал как химик, владевший экспериментальным  методом, вошедший в новую для  него область знания с новыми методами и приемами работы, видевший в ней  то, чего не видели в ней ранее  ее издавшие натуралисты-наблюдатели».

     Традиции  и побочные результаты исследования. Как уже отмечалось, к северу неведения  мы проникаем непреднамеренно побочным образом. Это значит, что, желая одного, исследователь получает нечто другое, чего он никак не мог ожидать. А  всегда ли мы замечаем такие побочные результаты наших действий, всегда ли мы способны их выделить и зафиксировать? Факты свидетельствуют, что это  происходит, как правило, только тогда, когда другая традиция стоит на страже, чтобы подхватить побочный результат. Иными словами, побочные результаты - это тоже акт взаимодействия традиций.

     Рассмотрим  в качестве иллюстрации историю  открытия закона Кулона. Интересно  и поучительно при этом обратить внимание на то, насколько различны и противоречивы те картины, которые  предлагают нам по этому поводу историки физики.

     Известный специалист по теории упругости и  сопротивлению материалов С.П.Тимошенко  пишет о Ш.О.Кулоне следующее: «Он  изобрел для измерения малых  электрических и магнитных сил  весьма чувствительные крутильные весы, а в связи с этим исследовал прочность проволоки на кручение».

     Получается  так, что Кулон с самого начала исходил из задачи измерения сил  взаимодействия электрических зарядов  и в поисках решения этой проблемы каким-то чудом изобрел новый  прибор. Что касается его работ  по теории упругости, то они представляют собой нечто вторичное и целиком  вытекают из идеи построения крутильных весов. Перед нами пример непостижимого  для окружающих гениального озарения. Ни о каких программах здесь не может быть и речи. Но так ли это?