Трудно
привести пример более парадоксальный,
чем тот, который обнаруживается
при сопоставлении такого рода взгляда
на структуру объекта преступления
с учением о составе преступления.
Не оспаривая положений, согласно которым
последний включает в себя в качестве
самостоятельных составных частей объект,
субъект, объективную (в частности, деяние)
и субъективную стороны посягательства,
с одной стороны, и с другой — характеризуя
объект преступления как общественное
отношение, посягательство на которое
осуществляется изнутри, нельзя не заметить
того логического противоречия, которое
в результате этого возникает, в частности,
применительно к понятию субъекта преступления.
В учении о составе преступления его объект
и субъект выступают как самостоятельные
элементы, пусть даже и неразрывно связанные
друг с другом. В учении же об объекте преступления
субъект признается участником отношения,
на которое он посягает изнутри, и, стало
быть, играет роль уже элемента не состава
преступления, а общественного отношения,
т. е. объекта преступления. Аналогичное
происходит и с деянием (действием). В итоге
в теории состава преступления субъект
и совершаемое им деяние не поглощаются
объектом, в то время как в концепции "объект
преступления есть общественное отношение"
они оказываются его внутренними образованиями.
Далее, при более внимательном осмыслении
того, как ныне в литературе характеризуется
"механизм" взрыва общественного
отношения изнутри, приходится в конечном
счете (вопреки здравому смыслу) констатировать,
что не общественное отношение (объект
посягательства) служит элементом преступления,
а по сути дела само преступление — внутренней
частью общественного отношения (объекта
посягательства).
Истоки
перечисленных неточностей в
исходных логических посылках идеи "объект
преступления есть общественные отношения"
нужно искать не в решении вопроса
о понятии общественных отношений
и содержании его элементов, а
в самой идее о признании отношения
объектом преступления. Конечно, как и
многие другие научные отрасли знаний,
уголовное право не может обойтись без
использования категории "общественное
отношение", однако вовсе не потому,
что всякое преступление посягает на него
и только на него, а потому, что, совершая
преступление, виновный тем самым вступает
в отношения с другими людьми, иначе говоря,
определенным образом относится к ним.
Только в этом случае появляется возможность
не только дать целостную характеристику
преступления, но и сформулировать соответствующее
ей понятие объекта преступления. Для
решения этой проблемы считаем наиболее
важными следующие положения.
1. Поскольку
каждое преступление есть отношение
лица к людям, то на этом
основании можно констатировать,
что объект преступления есть
не само общественное отношение,
а лишь одна его сторона.
С этой точки зрения нельзя
признать обоснованным представление
об объекте посягательства, которое
выводит его за рамки состава
преступления.
2. В
качестве стороны общественных
отношений объектом преступления
выступает определенный участник
отношений, а стало быть, объект
— это всегда люди (отдельное
лицо или группа лиц), и только
они.
3. Объект
преступления есть не любой
участник общественного отношения,
а тот, против которого направлены
действия активной стороны, отношения,
его субъекта.
В связи
с этим, кстати, нельзя не обратить внимание
на то, что не только в уголовно-правовой,
но и общетеоретической литературе
очень часто, называя всех участников
общественного отношения его
субъектами, авторы упускают из виду самое
существенное в содержании философской
категории "субъект": то, что ею
обозначается не любая, а лишь активная
сторона социального взаимодействия.
Быть может, и этим в какой-то степени обусловливается
априорное непризнание объектом преступления
участников общественных отношений.
4. Выступая
различными сторонами общественного
отношения, объект и субъект
преступления неразрывно связаны
между собой как единство противоположностей,
но эта связь всегда носит
не непосредственный, а опосредствованный
характер, т. е. осуществляется
через какой-то предмет. Предмет
любого общественного отношения
в той же мере предполагает
его объект и субъект, в какой
объект и субъект отношения
предполагают наличие в нем
предмета. Стало быть, преступление
не существует не только без
объекта и субъекта, но и без
предмета посягательства. С учетом
этого речь должна идти не о "предметных"
и "беспредметных" преступлениях,
а о преступлениях, в которых предметом
выступают различного рода материальные
ценности (имущество, деньги, и т. п.), и
о преступлениях, в которых предметом
служат нематериальные ценности (честь,
достоинство, интеллектуальная собственность
и т. п.).
5. Раскрывая
взаимосвязь объекта и предмета
преступления, нужно исходить из
того, что структура преступления
должна соответствовать структуре
всякого общественного отношения.
Из этого следует, что: а)
уясняя место предмета посягательства
в составе преступления, необходимо
иметь в виду положение, согласно
которому предмет является самостоятельным
элементом общественного отношения;
б) поскольку между предметом
преступления и предметом общественного
отношения не может быть функциональных
различий, то, давая определение
предмету преступления, в самом
общем виде его можно сформулировать
так: это то, по поводу чего
складывается отношение между
людьми. В то же время, конкретизируя данное
определение, необходимо уточнить: предмет
общественного отношения может быть признан
предметом преступления только при условии,
что ценности, по поводу которых складывается
отношение, во-первых, подвергаются преступному
воздействию в процессе посягательства,
в результате чего кому-либо причиняется
или создается угроза причинения вреда,
и, во-вторых, в силу этого они поставлены
под уголовно-правовую охрану; г) с позиций
УК РФ в наиболее общем виде к ценностям,
поставленным под уголовно-правовую охрану,
относятся права и свободы человека и
гражданина, собственность, общественный
порядок и общественная безопасность,
окружающая среда, конституционный строй
Российской Федерации, мир и безопасность
человечества.
6. По
сравнению с предметом посягательства,
без которого не может быть
ни преступления вообще, ни в
частности, его объекта, фигура
потерпевшего от преступления
имеет иной характер связи как
с преступлением, так и с его объектом.
С одной стороны, потерпевший от преступления
не должен противопоставляться самому
преступлению и объекту посягательства,
ибо в конечном счете в качестве первого
всегда выступает только тот, кто является
объектом посягательства. Если лицу причинен
какой-либо вред, но при этом оно не было
объектом преступления (например, родственник
погибшего), то данное лицо должно рассматриваться
представителем потерпевшего, но никак
не самим потерпевшим. С другой стороны,
объект преступления и потерпевший от
преступления — понятия не тождественные.
В отличие от объекта преступления, которым
выступает тот, против кого совершается
преступление, потерпевший — это лицо,
которому реально причинен физический,
имущественный, моральный или иной вред.
Указывая на объект преступления, мы подчеркиваем
ту роль, которую играло лицо в процессе
совершения посягательства. Фигура же
потерпевшего от преступления возникает
не в процессе, а в результате посягательства.
Поскольку не всякое преступление влечет
за собой фактическое причинение вреда,
то, в отличие от объекта преступления,
без которого преступления нет и не может
быть, потерпевший от преступления является
факультативным признаком состава преступления.
Вместе с тем, характеризуя признаки потерпевшего
от преступления, нужно подчеркнуть главное:
поскольку о наличии преступления и преступного
вреда можно судить лишь с позиций норм
уголовного права, то потерпевший от преступления
в изначальном своем смысле есть понятие
именно уголовно-правовое, а не процессуальное.
Подобно тому, как констатация деяния
в качестве преступного предполагает
определенную процессуальную форму, признание
лица потерпевшим также должно осуществляться
в определенном процессуальном порядке.
Итак, обобщая
приведенные положения о понятии
объекта преступления, можно предложить
следующее определение: объект преступления
— тот, против кого оно совершается,
т. е. отдельные лица или какое-то
множество лиц, материальные или
нематериальные ценности которых, будучи
поставленными под уголовно-правовую
охрану, подвергаются преступному воздействию,
в результате чего этим лицам причиняется
вред или создается угроза причинения
вреда.
Классификация
объектов преступления
Как известно,
всякая классификация должна производиться
на основе определенного рода правил.
Применительно к классификации
объектов преступления наиболее актуальны
следующие четыре требования.
1. Классифицируя
объекты преступления, нужно прежде
всего различать деление того, что в общетеоретическом
плане именуют признаками и их носителями
(вещью). В отличие от носителя, признак,
представляя собой "показатель, знак,
посредством которого можно узнать, определить
что-либо", не способен к самостоятельному
существованию в пространстве и времени
и всегда является принадлежностью какой-то
вещи, относительно которой он не должен
ни отождествляться, ни противопоставляться.
К сожалению, и того и другого в существующем
ныне учении об объекте преступления (как,
впрочем, и в уголовно-правовой науке в
целом) избежать не удалось, в связи с чем
возникает необходимость внести уточнения
в так называемую классификацию объектов
преступления по вертикали, согласно которой
они подразделяются обычно на общий (генеральный),
родовой (групповой, видовой, специальный
и т. п.) и непосредственный (конкретный)
объект посягательства. Заметим, что она
получила по сути дела общепризнанный
характер и приводится почти в каждой
учебной и научной работе, изданной в нашей
стране за последние полвека и посвященной
проблеме объекта преступления. Не останавливаясь
на особенностях решения вопроса отдельными
авторами, в частности по поводу того,
сколько видов предполагает такая классификация,
обратимся к ее основанию.
Если
анализировать данное деление объектов
преступления (понимаемых авторами как
определенного рода общественные отношения)
под указанным углом зрения, то,
пожалуй, имеет смысл привести два
весьма характерных высказывания. Н.
А. Беляев, разделяющий идею трехчлен-ности
такого деления, аргументирует его тем,
что "совокупность общественных отношений
может быть предметом научно обоснованной
и логически завершенной классификации
на базе марксистско-ленинского положения
о соотношении общего, особенного и отдельного.
Классификация объектов посягательств,
— утверждает он, — как общего объекта
(вся совокупность охраняемых уголовным
законом общественных отношений — общее),
родового объекта (отдельные однородные
группы общественных отношений — особенное)
и непосредственного объекта (конкретное
общественное отношение) вполне соответствует
требованиям логики"'. В этом же видит
правомерность деления объектов преступления
и Н. И. Коржанский, отстаивающий необходимость
выделения четырех звеньев. "В основе
этой классификации, — отмечает автор,
— лежит соотношение философских категорий
общего — особенного — отдельного"2.
Каких-либо иных оснований данной классификации
ни названные, ни другие авторы обычно
не указывают.
Между
тем ссылка на философские категории
в этом случае не совсем корректна.
Дело в том, что в философии
взаимосвязь указанного категориального
ряда имеет совсем иной характер, чем
тот, который фиксируется в уголовно-правовой
науке применительно к соотношению
общего, родового и непосредственного
объектов посягательств. Так как
в философии не отдельное включается
в особенное и общее, а, напротив,
общее и особенное признаются
частью отдельного, то следует констатировать:
приводимые юристами характеристики взаимосвязи
общего, родового и непосредственного
объектов посягательств не только не
соответствуют, но и противоречат взглядам
философов на соотношение этих категорий.
При анализе
причин возникающих разногласий
нет необходимости доказывать, что,
раскрывая взаимосвязь выделяемых
видов объектов преступлений, сторонники
данной классификации фактически подразумевают
соотношение другого категориального
ряда: элемента, подсистемы и системы
(или близкого им ряда: части и
целого). Вся совокупность объектов
преступлений, имеющая место в
действительности, на самом деле предстает
перед нами не общим объектом посягательства,
а некоторой системой (целым), в
рамках которых могут быть выделены
определенные подсистемы и элементы
(части). Роль подсистемы, очевидно, играет
любая разновидность объектов преступлений,
включающая в себя однородные по направленности
посягательства. Отдельно взятый объект
преступления выступает как элемент системы
объектов в целом и одновременно какой-то
ее подсистемы. Стало быть, с позиций той
взаимосвязи, которая фактически обнаруживается
в существующих ныне представлениях о
соотношении названных видов объектов,
нет никаких оснований говорить об общем,
родовом и непосредственном объектах
преступлений. Более того, в данном случае
не должна идти речь о классификации как
таковой, поскольку анализ системы, подсистемы
и элемента предполагает предметом изучения
не виды объектов преступлений, а совсем
иное: их иерархию, для которой главной
является характеристика не горизонтальных
(как имеет место при классификациях),
а именно вертикальных связей — отношений
целого и части.
Раскрывая
содержание понятия объекта преступления,
конечно же, можно использовать установленные
философией закономерности соотношения
категорий общего, особенного, индивидуального
и отдельного. Однако при этом было
бы большой ошибкой Не учитывать, что
в качестве отдельного должны признаваться
сами объекты, в то время как роль общего,
особенного и индивидуального способны
играть уже не объекты, а признаки, свойственные
им. Общим правомерно обозначать те признаки,
которые повторяются в каждом без исключения
объекте посягательства. Особенным —
признаки, присущие не всем, а лишь какой-то
части объектов преступлений. Индивидуальным
— признаки, принадлежащие одному объекту
и отсутствующие у всех других.