Культурно-художественные ресурсы региона. И. Бродский

    В 1990 году Бродский женился на русско-итальянской переводчице Марии Соццани. С их общей дочерью он говорил по-английски.  

   Бродский умер во сне от инфарктa в ночь на 28 января 1996 г. в Нью-Йорке. Похоронен в одном из любимейших городов — Венеции — на кладбище острова Сан-Микеле.  

   В 2004 году близкий друг Бродского, лауреат Нобелевской премии поэт Дерек Уолкотт написал поэму «The Prodigal», в которой многократно упоминается Бродский. В ноябре 2005 г. во дворе филологического факультета Санкт-Петербургского университета по проекту К. Симуна установлен первый в России памятник И. А. Бродскому. 
 
 
 
 
 
 
 
 

              Литературные воззрения Иосифа  Бродского 

    Иосифа Бродского часто называют "последним реальным новатором", "поэтом нового измерения" или "поэтом нового видения". 

   Во всех "определениях" Бродского-поэта присутствует слово "новый". И это, думается, не случайно. 

    Он - поэт мыслитель, поражающий нетрадиционностью мыслей. Любой культурный человек идет по выработанному человечеством руслу, и его гордость состоит в том, что он повторяет самые последние достижения культуры. Бродский, наоборот избегает читать то, что стремились понять десятки поколений до него.  

   На вопрос: "В чем ваша поэтическая иерархия?". Бродский ответил, в интервью Джону Глэду: "Ну, прежде всего речь идет о ценностях, хотя и не только о ценностях. Дело в том, что каждый литератор в течении жизни постоянно меняет свои оценки. В его сознании существует как бы табель о рангах, скажем, тот-то внизу, а тот-то наверху... Вообще, как мне представляется, литератор, по крайней мере я, выстраивает эту шкалу по следующим соображениям: тот или иной автор, та или иная идея важнее для него, чем другой автор или другая идея, - просто потому, что этот автор вбирает в себя предыдущих".  

    "В конечном счете каждый литератор стремится к одному и тому же: настигнуть или удержать утраченное или текущее время".  

Мой Телемак,

Троянская война

окончена. Кто победил — не помню. 

Должно  быть, греки: столько мертвецов

вне дома бросить могут только греки... 

И все-таки ведущая домой

дорога  оказалась слишком длинной,

как будто  Посейдон, пока мы там

теряли  время, растянул пространство. 

Мне неизвестно, где я нахожусь,

что предо  мной. Какой-то грязный остров,

кусты, постройки, хрюканье свиней,

заросший  сад, какая-то царица,

трава да камни... Милый Телемак, 

все острова  похожи друг на друга,

когда так долго странствуешь, и мозг

уже сбивается, считая волны,

глаз, засоренный горизонтом, плачет,

и водяное  мясо застит слух. 

Не помню  я, чем кончилась война,

и сколько  лет тебе сейчас, не помню. 

Расти большой, мой Телемак, расти.

Лишь  боги знают, свидимся ли снова.

Ты и  сейчас уже не тот младенец,

перед которым я сдержал быков. 

Когда б не Паламед, мы жили вместе.

Но, может  быть, и прав он: без меня

ты от страстей Эдиповых избавлен,

и сны  твои, мой Телемак, безгрешны . 

    У Бродского свойства времени приписываются пространству (как диктует язык), а о времени говорится теряли. Бродский, сохраняя обиходное значение выражения терять время — «бездельничать, заниматься пустяками» (сопоставимое со словами Мандельштама сплошные пять суток — в стихах о дороге в ссылку), но относя его к военной победе, включает во фразеологизм теряли время и бытийный смысл: утрата времени предстает утратой бытия (для многих это физическая смерть, для Одиссея потерянное время — время, изъятое из жизни) . 

    Водяное мясо Бродского — образ, конечно, связанный с потенциальным расширением значения слова мясо, с возможностью этого слова обозначать любую плоть. Но, вместе с тем, поскольку в русском языке это все-таки не просто плоть, но и пища, водяное мясо представляется сгущением воды в нечто медузообразное, вызывающее тошноту . И действительно, за этим сочетанием следуют отталкивающие образы: «Какой-то грязный остров хрюканье свиней». Ощущения Одиссея, изображенные Бродским, можно передать словом тошно. Подобное ощущение несъедобности — невозможности усвоить реальность присутствует и в тексте Мандельштама: помимо изображения глаза как мяса ( о мотиве людоедства), времени как сырого разбухающего теста, есть и прямое указание на то, что действительность, она же сказка встает комом в горле: «Сухомятная русская сказка, деревянная ложка, ау!» 

    В творчестве Бродского исследуется конфликт двух философских категорий: пространства и времени.

то время  

    "Меня более всего, - пишет Бродский, - интересует и всегда интересовало, - это время и тот эффект, какой оно оказывает на человека, как оно его меняет, как обтачивает, то есть это такое вот практическое время в его длительности. Это, если угодно, то, что происходит с человеком во время жизни, то, что время делает с человеком, как оно его трансформирует... на самом деле литература не о жизни, да и сама жизнь не о жизни, а о двух категориях, более или менее о двух: пространстве и о времени... время для меня куда более интересная категория, нежели пространство".  

    Пространство поэт не любит, потому что оно распространяется вширь, то есть ведет в никуда. Время любит, потому что оно в конечном счете оканчивается вечностью, переходит в нее. Отсюда конфликт между этими категориями, который принимает частью форму противостояния белого и черного.

   

   Язык, по Бродскому, - анатомия, высшая созидающая ценность, язык первичен. 

    "Диктат языка - это и есть то, что в просторечии именуется диктатом музы, на самом деле это не муза диктует вам, а язык, который существует у вас на определенном уровне помимо вашей воли", - сказал Бродский в одном интервью; эту мысль он повторил и в своей нобелевской речи.  

    Какой онтологической ценностью обладает художественное слово в современном мире, ставящем индивида перед выбором: "прожить свою собственную, а не навязанную или предписанную извне, даже самым благородным образом выглядящую жизнь" или же "израсходовать этот единственный шанс на повторение чужой внешности, чужого опыта, на тавтологию"?  

    Слово как сопротивление какой бы то ни было деспотии, как будущее культуры, реализующееся в ее настоящем. 

    "Поэта далеко заводит речь..." - эти слова Цветаевой Бродский воплотил в своем поэтическом опыте, а также в жизни, выбросившей его на далекий берег.

       

            «Мой теплоход отшвартовался в Сочи»  

    Девять лет назад в нашем городе начали отмечать день рожденья Иосифа Бродского. Дважды - в зале «Афродита» ресторана «Каскад». Почему именно там, а не под музейными сводами, например, - вроде не секрет. Ведь в одном из самых известных стихотворений И. Бродского «Альберт Фролов» есть строчки:

«…Второго января, в глухую ночь,

Мой теплоход отшвартовался в Сочи

хотелось  пить. Я двинул наугад

по переулкам, уводившим прочь

от порта  к центру, и в разгаре ночи

набрел  на ресторацию «Каскад»… 

Шел Новый  Год. Поддельная хвоя

свисала с пальм. Вдоль столиков кружился

грузинский  сброд, поющий "Тбилисо".

Везде есть жизнь, и тут была своя.

Услышав соло, я насторожился

и поднял над бутылками лицо.  

"Каскад" был полон. Чудом отыскав 

проход  к эстраде, в хаосе из лязга 

и запахов  я сгорбленной спине 

сказал: "Альберт" и тронул за рукав;

и страшная, чудовищная маска 

оборотилась медленно ко мне.  

Сплошные  струпья. Высохшие и 

набрякшие. Лишь слипшиеся пряди,

нетронутые  струпьями, и взгляд

принадлежали  школьнику, в мои,

как я  в его, косившему тетради 

уже двенадцать лет тому назад.  

"Как  ты здесь оказался в несезон?"

Сухая кожа, сморщенная в виде

коры. Зрачки - как бе`лки из дупла.

"А  сам ты как?" "Я, видишь  ли, Язон.

Язон, застярвший на зиму в Колхиде.

Моя экзема требует тепла..."  
 
 

Потом мы вышли. Редкие огни,

небес предотвращавшие с бульваром 

слияние. Квартальный - осетин.

И даже здесь держащийся в тени

мой провожатый, человек с футляром.

"Ты  здесь один?" "Да, думаю, один".  

Язон? Навряд ли. Иов, небеса

ни в  чем не упрекающий, а просто

сливающийся с ночью на живот 

и смерть... Береговая полоса,

и острый запах водорослей с Оста,  

незримой  пальмы шорохи - и вот 

все вдруг  качнулось. И тогда во тьме

на миг  блеснуло что-то на причале.

И звук поплыл, вплетаясь в тишину,

вдогонку  удалявшейся корме.  

И я  услышал, полную печали,

"Высокую-высокую  луну".  

1966 - 1969 

  Тогда, в 2001 году, известия об этом проекте озадачило и даже покоробило чувствительные души взыскательных любителей поэзии. Почему не под музейными сводами, не в читальном либо концертном зале или, например, в литературной гостиной, где только и пристало говорить о высоком, а извините, в кабаке? Хотя, с другой стороны, почему бы и нет: поэт и ресторан – тема Блока и Аполлинера, Верлена и Есенина. Тем более что в данном случае, тема «поэт и ресторан» обретает вполне конкретный историческо-литературный аспект.  

    На вопрос: «Что вы любите больше всего на свете?» - И. Бродский отвечал, не раздумывая: «Море. В детстве мечтал стать подводником. Любимые города у моря: Ленинград, Венеция, Нью-Йорк…».  

    Вероятно, побывав на своем дне рождения в уютном зале сочинского ресторана, Иосиф Александрович добавил бы к списку любимых городов и Сочи. Ведь надо же было ему однажды, в 1968 году, в новогоднюю ночь спуститься по трапу с «ночного негасимого кораблика» и забрести, как бы случайно, в сияющий огнями и поющий то по-русски, то по-грузински ресторан на Пролетарском подъеме. И там, как бы случайно, встретиться со своим школьным товарищем - трубачом Альбертом Фроловым. И услышать «Высокую луну» Луи Армстронга. Воистину можно согласиться с Бродским:  

«На свете  нет случайностей, мой друг!

А все  случайное – закономерно!»

 

    Вышло так, что стихотворение «Альберт Фролов» с подробным описанием вечера в «Каскаде» попало в руки сочинских библиофилов и юных филологов из молодёжного объединения «Русская речь». Было решено отметить день рождения поэта в этом самом ресторане. Согласитесь, не очень-то много на свете заведений общепита, которым суждено остаться на века в строке лауреата Нобелевской премии.