Ж.-Ж. Руссо о свободе и неравенстве

     Итак, естественное состояние индивида –  важный пункт в системе Ж.-Ж.Руссо. Основные характеристики этого состояния: равенство всех между собой при  рождении, отсутствие какой либо иерархии и сословий. Единственное естественное общество – семья, в которой все  равны (по достижении зрелости детьми) и в которой лица «если отчуждают  свою свободу, то лишь для своей же пользы» (1,II). Но как Руссо ни пытался  представить чисто естественное общество, у него не получилось: даже в семье у большинства ее членов нет полной свободы и она отчуждается. С законным отчуждением свободы мы и познакомимся в следующем параграфе, но сразу заметим, как было сказано выше, лишение свободы силой и войной Ж.-Ж.Руссо называет противозаконным.

     Общественное  состояние

     Мы  уже увидели, что Руссо считает  основой любой законной власти среди  людей только соглашения (1,IV). Никакое  принуждение не должно заставлять входить  человека даже в общество, но здесь, по выражению Руссо, против людей  восстали некие «силы, препятствующие им оставаться в естественном состоянии» (1,VI). Что это за силы? – автор  не разъясняет. Представить это сложно, поскольку просто-напросто невозможно представить естественное состояние  человека, обрисованное у Руссо. Для  разума оно может являться только мифом. И вот появляются некие  силы, и миф становится реальным обществом, постепенно всё более  и более понятным для нашего сознания. Именно такое впечатление складывается при внимательном чтении источника.

     Итак, появляются «силы» и «каждый из нас  передает в общее достояние и  ставит под высшее руководство общей  воли свою личность и все свои силы» (1,VI). Это Руссо называет «актом ассоциации», благодаря которому создается «условное  коллективное Целое», которое есть народ. «Это Целое - пишет Руссо, - получает…  свое единство, свое общее я, свою жизнь  и волю. Это лицо юридическое… именуется  Республикою» (1, VI). Руссо вводит множество  понятий: Государство, Суверен и  Держава – для состояния республики (пассивное, активное и по отношению  к другой республике соответственно) и другие. Но здесь важно заметить следующее: Целое получает волю, своё я – это самое главное. Теперь оно может изъявлять свою волю. Причем эта воля, по-видимому, должна быть направлена в одну сторону, она  не может раздваиваться, так как  это одно я и одна воля.

     Итак, возвращаясь к акту ассоциации, благодаря  единодушию всех частных лиц в  определенный момент появляется единое Целое, которому эти частные лица вверяют свою жизнь и власть над  этой жизнью. «Вхождение в ассоциацию граждан есть самый добровольный акт в мире; поскольку всякий человек  рождается свободным и хозяином самому себе, никто не может ни под  каким предлогом подчинить его  без его согласия. Постановить, что  сын рабыни рождается рабом, это  значит постановить, что он не рождается  человеком» (4,II). «Общественное состояние - это священное право, которое  служит основанием для всех остальных  прав» (1,I), но даже оно не обязательно  для Народа в целом (1,VII), хотя народ  его принимает под воздействием неких сил, вынуждающих их выйти  из естественного состояния и  перейти в это гражданское  или общественное. Причём «общественное  соглашение… молчаливо включает в себя такое обязательство: …если  кто-либо откажется подчиниться  общей воле, то он будет к этому  принужден всем Организмом, а это  означает не что иное, как то, что  его силою принудят быть свободным» (1,VII). Вот то отчуждение свободы частной  в пользу свободы общей, на основе чего появляется Общественный договор. Ну а как же новые граждане? Разве  могут предки заключить договор  за своих потомков? Руссо отвечает: «Когда Государство учреждено, то согласие с Договором заключается уже  в самом выборе местопребывания  гражданина; жить на данной территории – это значит подчинять себя суверенитету» (4,II). Как пишет Руссо, «По Общественному  договору человек теряет свою естественную свободу… приобретает же он свободу  гражданскую» (1,VIII). Но железная логика безусловно приводит Руссо и к  выводу о безусловном подчинении справедливому государству его  членов: «Тот, кто хочет сохранить  свою жизнь за счет других, должен, в  свою очередь, быть готов отдать за них жизнь, если это будет необходимо. Итак, гражданину уже не приходится судить об опасности, которой Закону угодно его подвергнуть, и когда  государь говорит ему: «Государству необходимо, чтобы ты умер», – то он должен умереть» (2,V). Общественный договор, таким образом, становится высшим обязательным законом, за гранью которого – смерть или изгнание из государства: «За исключением первоначального Договора, мнение большинства всегда обязательно для всех остальных» (4,II).

     Этот  договор должен становится не договором  подчинения, а договором равенства. Недаром поэтому Ж.-Ж.Руссо говорит: «Хотя люди могут быть неравны  по силе или способностям, они становятся все равными в результате соглашения и по праву» (1,IX). Но как же свобода  естественная? Какой же это договор, если общая воля будет принуждать заключать его? – Руссо предлагает единственный способ не подчиняться  общей воли – не вступать в договор, что означает не вступать в общество. Насколько это возможно на практике – непонятно, и сам автор не дает подобных разъяснений.

     Несмотря  на все противоречия образования  самого Целого, Руссо на этом не останавливается. Теперь его задача ближе подойти  к решению вопроса о власти, и он не забывает подчеркнуть, что  только «общая воля может управлять  силами государства в соответствии с целью его установления, каковая есть общая благо» (2,I), потому что частная воля стремится к собственному преимуществу, а общая – к равенству.

     Таким образом, мы видим, что, хорошо изучив историю  и зная законы образования государств в истории, Руссо стремится избежать этой модели и построить кардинально  новое, счастливое государство на пустом месте, опираясь лишь на естественное общество и соглашение между ними – в результате перед нами появляется абстрактно-мифическое Целое.

     Продолжая сравнивать общество с человеческим организмом, Руссо утверждает: «Общественное  соглашение дает Политическому организму  неограниченную власть над всеми  его членами, и вот эта власть, направляемая общею волей, носит, как  я сказал, имя суверенитета» (2,IV)

     Отношения между сувереном и его членами (то есть между Целым и личностями) иначе как утопическими назвать  невозможно: «Все то, чем гражданин может служить Государству, он должен сделать тотчас же, как только суверен этого потребует, но суверен, со своей стороны, не может налагать на подданных узы, бесполезные для общины» (2,IV), недаром поэтому Руссо признает: «Потребовались бы Боги, чтобы дать законы людям» (2,VII). Единственный выход из этой дилеммы – общая воля должна управлять всегда всем народом. Если будет так, то люди, заключив лишь один договор ассоциации и признав над собой власть общей воли, будут счастливы, так как они будут уверены в благом направлении общей воли. И, кроме того, их воля будет совпадать с общей волей, если они будут хорошими гражданами.

     Воля  всех и Общая воля

     И вот здесь возникает очередное  противоречие: Целое состоит из членов ассоциации, которые имеют свою волю, Целое в сущности является абстрактным  понятием, так как же совместить волю всех (la volonté de tous) в одну общую  волю (la volonté générale) этого самого Целого, для того, чтобы оно могло функционировать? Это одна из основных проблем всего  трактата, и мы её рассмотрим ниже, так  как сейчас мы изучаем лишь появление  этого самого Целого.

     Что же такое общая воля (la volonté générale), и чем она отличается от воли всех (la volonté de tous)? «Волю делает общею  не столько число голосов, сколько  общий интерес, объединяющий голосующих» (2,IV). Как поясняет П.И.Новгородцев, «общность  воли представлялась Руссо в виде совершенного единства желаний, обеспеченного  полным единством жизни и ничем  невозмутимой простотой настроений и чувств» .

     Интересно, что автор постоянно подчеркивает, что он отнюдь не за правление народа в понимании преобладания большинства  над меньшинством и споров партий за власть, так как в этом случае нет свободного волеизъявления каждого  гражданина, а есть игра авторитетов, сговоры и подкупы. Дабы избежать этого, необходимо, в первую очередь не допустить возникновение партий и кружков: «Важно, следовательно, дабы получить выражение именно общей воли, чтобы в Государстве не было ни одного частичного сообщества и чтобы каждый гражданин высказывал только свое собственное мнение» (2,III). «Частная воля – пишет Ж.-Ж.Руссо, - не может представлять волю общую, так и общая воля, в свою очередь, изменяет свою природу, если она направлена к частной цели» (2,IV). «Что же, собственно, такое акт суверенитета? Это не соглашение высшего с низшим, но соглашение Целого с каждым из его членов» (2,IV). Продолжение утопии. Что значит «собственное мнение» гражданина? Как обеспечить его независимость от мнений других лиц, когда сплочение людей в группы, общие по интересам и занятиям неизбежно? – эти вопросы Руссо не решает. Он продолжает верить в непогрешимость народной воли. Общая воля – «elle est toujours constante, inaltérable et pure» (2,II) – это знаменитое изречение Руссо стало идеалом народного полновластия. Продолжая логически расставлять связи в этом правлении, он также верит и в иной идеал – волю отдельного человека. Но вскоре сам замечает свое противоречие и разрыв с реальностью и пишет потрясающие слова: «Сам по себе народ всегда хочет блага, но сам он не всегда видит, в чем оно… Вот что порождает нужду в Законодателе» (2,VI). На протяжении всего двух-трех глав Руссо так запутывается, что, написав сначала: «Излишне спрашивать о том, кому надлежит создавать законы, ибо они суть акты общей воли…», через несколько абзацев говорит о том, что народ зачастую ошибается в выборе пути достижения общего блага, и необходим мудрый законодатель.

     В результате для смирения народа, который  должен все равно себя чувствовать  полновластным, Руссо предлагает управлять  им также с помощью религии  Разума, через которую мудрый законодатель будет возвещать «волю богов», а на самом деле – свою «благую  волю», так как «есть множество  разного рода понятий, которые невозможно перевести на язык народа. Очень  широкие планы и слишком далекие предметы равно ему недоступны» (2,VII). Таким образом, Руссо предлагает религию в качестве орудия политики при становлении народов. Через заповеди религии он пытается создать то идеальное общество, которое начал описывать и продолжает, но вовремя понял, что не все люди подобны сейчас ему и хотят того же, что и он, «Женевский гражданин»… Но он знает, что практически все люди верят в Верховное Существо, поэтому и предлагает законы «вкладывать в уста бессмертных, чтобы увлечь божественною властью тех, кого не смогло бы поколебать в их упорстве человеческое благоразумие» (2,VII). Подтверждает же свои слова мыслитель историей: якобы неразумие народа «во все времена вынуждало отцов наций призывать к себе на помощь небо и наделять своей собственной мудростью богов» (2,VII). Как ни пытался Руссо отказываться от опыта предков в построении государства, наконец все равно соглашается с многими их действиями и способами создания (и подчинения!) общества. И, твердя о всеобщей терпимости ко всем и недопустимости нетерпимости в идеальном государстве, говорит опять парадоксами: «Но кто смеет говорить: вне Церкви нет спасения, тот должен быть изгнан из Государства…» (4,VIII). Как пишет Б.Н.Чичерин, «Этим требованием нетерпимости во имя терпимости Руссо достойным образом заканчивает свое сочинение, которое можно назвать доведением до нелепости теорий индивидуализма» .

     Руссо категорически заявляет, что «народ, повинующийся законам, должен быть их творцом» (2,VII), с другой стороны, народ  не всегда видит в чем благо, он слеп в большинстве своем и  невежественен (хоть прямо так Руссо  не обзывает народ, но это буквально  читается между строк, когда речь идет о всенародном правлении). Как  и большинство просветителей, Руссо  пишет якобы о народе и для  народа, выступает его защитником, его «рупором», но считает-то его  темным, глупым, даже непонимающим в  чем благо, но хотящим этого блага. Поэтому, говоря о руссоистском народе (как и о народе любого просветителя), необходимо иметь ввиду очередной миф – народ-идеал, народ, «состоящий из богов» (3,IV), которого на самом деле нет на белом свете. И этот народ-призрак показывает свою прозрачность, когда Руссо пытается соединить свои логические мысли с практикой – в результате появляются абзацы о религии Разума, о мудром Законодателе и т.д. Не было бы этих абзацев – учение Руссо было бы стройным, последовательным, красивым, но просто очевидно утопическим. Жан-Жак это видит, а поэтому постоянно корректирует свою теорию с практикой, а в результате противоречит сам себе.

     3. Жан-Жак Руссо о законодательной и исполнительной власти.

     Основываемая  Руссо концепция общественного  договора выражает в целом идеальные  его представления о государстве  и праве. Основная мысль состоит  в том, что только установление государства, политических отношений и законов, соответствующих его концепции  общественного договора, может оправдать, с точки зрения разума, справедливости и права - переход от естественного состояния к гражданскому.

     В своей идеализированной конструкции  народного суверенитета Руссо отвергает  требования каких-либо гарантий защиты прав индивидов в их взаимоотношениях с государственной властью. Соответствующие  гарантии, согласно Руссо, нужны против подданных, чтобы обеспечить выполнение ими своих обязательств перед  сувереном. Отсюда, по мысли Руссо, и  проистекает необходимость принудительного  момента во взаимоотношениях между  государством и гражданином.

     В целом общественное соглашение, по словам Руссо, дает политическому организму (государству) неограниченную власть над  всеми его членами. Эту власть, направляемую общей волей, он и именует  суверенитетом. По смыслу концепции  Руссо, суверенитет един, и речь вообще может и должна идти об одном-единственном суверенитете - суверенитете народа. При  этом под «народом» как единственном суверенитете Руссо имеются в  виду все участники общественного соглашения (т.е. взрослая мужская часть всего населения, всей нации), а не какой-то особый слой общества (низы общества), как это стали трактовать впоследствии радикальные сторонники его концепции народного суверенитета (якобинцы, марксисты) [с.347, 5].

     Обязательства, связывающие людей с общественным организмом (государством), непреложны лишь потому, что они взаимны, предусматривают  равенство их прав и обязанностей. Вместе с тем, суверен, согласно Руссо, не связан собственными законами. Если бы суверен предписал сам себе такой закон, от которого он не мог  бы себя освободить, это, по мысли Руссо, противоречило бы самой природе  политического организма. Суверен  «стоит выше и судьи, и Закона». Именно с таким пониманием роли суверена Руссо связывает представление  о его праве помилования или  освобождения виновного от наказания, предусмотренного законом и определенного  судом. Власть суверена включает в себя его безусловное право на жизнь  и смерь подданных.

     С пониманием суверенитета как общей  воли народа связаны и утверждения  Руссо о том, что суверенитет  неотчуждаем и неделим. Как отчуждение суверенитета от народа в пользу тех  или иных лиц или органов, так  и его деление между различными частями народа, по логике Руссо, означали бы отрицание суверенитета как общей  воли всего народа. Законодательная  власть как собственно суверенная, государственная власть может и  должна, по Руссо, осуществляться только самим народом-сувереном непосредственно. Что же касается исполнительной власти, то она «напротив, не может принадлежать всей массе народа как законодательнице или суверену, так как эта власть выражается лишь в актах частного характера, которые вообще не относятся  к области закона ни, следовательно, к компетенции суверена, все акты которого только и могут быть, что законами» [с.152, 2].

     Исполнительная  власть создается не на основе общественного  договора, а по решению суверена в качестве посредующего организма  для сношений между подданными и  сувереном. Поясняя соотношение  законодательной и исполнительной власти, Руссо отмечает, что всякое свободное действие имеет две  причины, которые сообща производят его: одна из них - моральная, другая - физическая. Первая - это воля, определяющая акт, вторая - сила, его исполняющая.

     Исполнительная  власть уполномочена сувереном приводить  в исполнение законы и поддерживать политическую и гражданскую свободу. Устройство исполнительной власти в  целом должно быть таково, чтобы  «оно всегда было готово жертвовать правительством для народа, а не народом для  правительства».

     В зависимости о того, кому вручена  исполнительная власть (всем, некоторым, одному), Руссо различает такие  формы правления, как демократия, аристократия, монархия. Эти различия в учении Руссо играют подчиненную  роль, поскольку предполагается, что  во всех формах правления суверенитет  и законодательная власть принадлежит  всему народу. В общем виде Руссо  отмечает, что «демократическое правление  наиболее пригодно для малых государств, аристократическое - для средних, а  монархическое - для больших». При  этом всякое правление посредством  законов Руссо считает республиканским  правлением.