Самоубийство как девиантное поведение

   До  сих пор речь шла о самоубийствах  людей, не имеющих отклонений в психике, но помимо них существует и группа людей, страдающих различными патологиями. Долго время считалось, что вообще все самоубийцы являются психически ненормальными людьми, но современные исследования показывают, что суициды психически больных составляют лишь около 20% от общего числа самоубийств. Классическая классификация самоубийств для этой группы людей создана Э. Дюркгеймом.

   Э. Дюркгейм создал следующую классификацию самоубийств, совершаемых психически больными людьми.

1. Маниакальное самоубийство. Этот вид самоубийства присущ людям, страдающим галлюцинациями или бредовыми идеями. Больной убивает себя, для того чтобы избегнуть воображаемой опасности или позора, или же действует, как бы повинуясь таинственному приказанию, полученному им свыше, и т.д.
2. Самоубийство меланхоликов. Этот вид самоубийства встречается у людей, находящихся в состоянии высшего упадка духа, глубочайшей скорби; в таком состоянии человек не может вполне здраво определить свое отношение к окружающим его лицам и предметам. Его не привлекают никакие удовольствия, все рисуется ему в черном свете, жизнь представляется утомительной и безрадостной. Ввиду того, что такое состояние не прекращается ни на минуту у больного начинает просыпаться неотступная мысль о самоубийстве. мысль эта крепко фиксируется в его мозгу, и определяющие ее общие мотивы остаются неизвестными.
3. Самоубийство одержимых навязчивыми идеями. В этом состоянии самоубийство не обусловливается никакими мотивами - ни реальными, ни воображаемыми, а только навязчивой мыслью о смерти, которая без всякой видимой причины всецело владеет умом больного. Он одержим желанием покончить с собой, хотя он прекрасно знает, что у него нет к этому никакого разумного повода. Это инстинктивное желание не подчиняется никаким размышлениям и рассуждениям.
4. Автоматическое и импульсивное самоубийство. Этот вид самоубийства также мало мотивирован, как и предыдущий; не в действительности, ни в воображении больного для него нет никакого основания. Разница между ним и предыдущим видом заключается в том, что вместо того, чтобы быть результатом навязчивой идеи, которая более или менее долгое время преследует больного и лишь постепенно овладевает его волей, этот вид самоубийства проистекает от внезапного и непобедимого импульса. Мысль в одно мгновение созревает до конца и вызывает самоубийство или, по крайней мере толкает больного на ряд предварительных действий.

Достоевский и самоубийство

   Интерес к проблеме самоубийства проявляли многие писатели, но болезненнее всех, пожалуй, Ф. М. Достоевский. По пространству его романов и дневников положительно невозможно пройти без содрогания - непременно наткнешься на человека, наложившего на себя руки. Впрочем, виною здесь не только тяга писателя к "проклятым вопросам", но и русская действительность. Хроникер, задающий вопрос герою "Бесов" Кириллову: "Разве мало самоубийств?" - это живая реальность. В прессе тех лет Достоевский читал: "В последнее время газеты сообщали почти ежедневно о разных случаях самоубийства. Какая-то дама бросилась недавно в воду с елагинской "стрелки" в то время, когда муж ее пошел к экипажу за конфектами <...>; в Измайловском полку застрелился молодой офицер; застрелился еще какой-то мальчик, лет 16-ти или 17-ти; на Митрофаньевском кладбище найден, с порезанным горлом, кронштадтский мещанин, зарезавшийся от любви; в Москве девушка, соблазненная каким-то господином, утопилась от того, что другой господин назвал ее "содержанкою". Цитата, приведенная выше, относится к 1871 году. А всего лишь за период с 1870 по 1887 год в России покончили самоубийством 36 тысяч человек.

   Писательница  Л. X. Симонова-Хохрякова вспоминает, что, общаясь с Достоевским, несколько  раз беседовала с ним на эту  тему. "Федор Михайлович был единственный человек, - пишет она, - обративший внимание на факты самоубийства; он сгруппировал их и подвел итог, по обыкновению глубоко и серьезно взглянув на предмет, о котором говорил. Перед тем, как сказать об этом в "Дневнике [писателя]", он следил долго за газетными известиями о подобных фактах, - а их, как нарочно, в 1876 г. явилось много, - и при каждом новом факте говаривал: "Опять новая жертва и опять судебная медицина решила, что это сумасшедший! Никак ведь они (то есть медики) не могут догадаться, что человек способен решиться на самоубийство и в здравом рассудке от каких-нибудь неудач, просто с отчаяния, а в наше время и от прямолинейности взгляда на жизнь. Тут реализм причиной, а не сумасшествие".

   Но  только ли современная Достоевскому реальность послужила причиной столько пристального внимания писателя к проблеме самоубийства? Не было ли каких-то более глубоких мотивов? Если обратиться к статье З. Фрейда “Достоевский и отцеубийство”, то можно узнать, что с раннего детства писатель страдал припадками эпилепсии: “Достоевский называл себя сам … эпилептиком, на том основании, что он был подвержен тяжелым припадкам, сопровождавшимися потерей сознания, судорогами и последующим упадочным настроением”. Причиной этих припадкой был страх смерти и выражалось это в состоянии летаргического сна. Фрейд определяет причину этих припадков: “На известны смысл и намерение таких припадков смерти. Они означают отождествление с умершим – человеком, который действительно умер, или с человеком живым еще, но которому мы желаем смерти. Второй случай более значителен. Припадок в указанном случае равноценен наказанию. Мы пожелали смерти другому, - теперь мы стали сами этим другим, и сами умерли”. Таким образом, становится ясно, что Достоевский обладал по крайней мере одним из тех компонентов, которые выделил К. Меннингер для суицидального поведения, - желанием убить (своего отца). Возможно, что он обладал и скрытым желанием быть убитым, поскольку его припадки являлись именно следствием укоров его совести из-за нарушения моральных норм (мысль об убийстве отца); получается, что только страх смерти позволил Достоевскому избежать самоубийства.

Теория  Фарбера

   Заканчивая  доклад мне хочется изложить наиболее приемлемую, на мой взгляд, концепцию самоубийств, предложенную в 60-е годы Морисом Фарбером.

   Закон Фарбера звучит так: Частота самоубийств  в популяции прямо пропорциональна  количеству индивидов, отличающихся повышенной ранимостью, и масштабу лишений, характерных  для этой популяции.

   В виде общей формулы эта закономерность предстает как:

   S = f (V,D)

   Где

   S –  вероятность самоубийства;

   f –  функция; 

   V –  повышенная ранимость (vulnerability);

   D –  масштаб общественных лишений  (deprivation);

   Таким образом, эта концепция вбирает  в себя из теории Дюркгейма социологическую  переменную D, а из теории психоанализа – личностную переменную V.

   Наиболее  вероятен суицидальный исход, когда  легко ранимый человек оказывается  в экстремальном положении (V=maximum, D=maximum).

   Часты случаи суицида и тогда, когда  человек с достаточно устойчивой психикой оказывается в невыносимо тяжелой общественной ситуации (V=0, D=maximum). Фарбер приводит пример скачкообразного возрастания D: после того, как Берлин в одну ночь был поделен надвое (13 августа 1961 г.), уровень самоубийств в восточном секторе увеличился в 25 раз, хотя величина V, разумеется осталась неизменной.

   Если  же величина V очень велика, то для  побуждения к самоубийству объективных  лишений может и не понадобиться (V=maximum, D=0).

   Теория  Фарбера однако помимо положительных  моментов имеет и свои недостатки, например, она не учитывает влияние наследственности. Впрочем вопрос о влияние генетических механизмов на суицид до сих пор затуманен.

Заключение

“То, что называется смыслом жизни,  
есть одновременно и великолепный смысл смерти”  
(А. Камю)

   Самоубийство, “неизъяснимый феномен в нравственном мире”, как назвал его Карамзин. Каждое самоубийство индивидуально  и затрагивает тысячи различных  причин, как социальных, так и  внутриличностных. Факторы, влияющие на выбор смерти перед жизнью, столь  разнообразны, что восстановить душевное состояние самоубийцы просто невозможно, обычно все дело сводится к внешним причинам. Рассмотренные в данной работе теории хороши каждая по своему, но тем не менее решающее слово остается не за ними, а за человеком, который стоит на грани жизни и смерти.