Проблема сочетания каналов коммуникации и ложь

      Паралингвистические признаки, такие, как высокий тон  и излишняя громкость голоса, быстрый темп речи, частые паузы и растянутые междометия, например “а-а-а”, “э-э-э”, “ну..” и т. д., – все это также не может рассматриваться как безусловные признаки лжи, поскольку часто просто отражает либо манеру речи человека, его ораторскую беспомощность, либо опять-таки высокий уровень его эмоциональности, вызванной причинами, не связанными со страхом разоблачения.

      Хотя, конечно, в определенных обстоятельствах  паралингвистические признаки могут  выдавать неопытного лжеца, например ребенка. Те же, кто поднаторел во лжи, в состоянии лгать, паралингвистически никак себя не обнаруживая. Так, например, люди с высоким уровнем самомониторинга без труда контролируют паралингвистические средства общения и поэтому совершенно одинаково говорят хоть ложь, хоть правду. 

  Невербальные  средства

      Все невербальные средства общения могут  передавать поведенческие признаки лжи, хотя, конечно, одни каналы коммуникации лучше поддаются контролю, другие – хуже. Так, скажем, большинство  людей довольно успешно контролирует свою мимику, поэтому люди могут лгать друг другу с безмятежным выражением лица, с улыбкой, с горестным видом, изображая гнев, либо даже со слезами на глазах.

      Правда, другие признаки, также выражаемые на лице и могущие свидетельствовать  об обмане, либо  с трудом, либо вовсе не поддаются контролю. Экман относит к ним расширение зрачков, частое помаргивание и микровыражения. Последние, кстати, хотя и невозможно контролировать, но и зафиксировать их без специальных знаний и оборудования нельзя. А что касается расширения либо сужения зрачков и частого моргания, то эти паттерны, как и все другие признаки, могут свидетельствовать и о том, что человек лжет, испытывая при этом различные эмоции – от восторга обмана до страха – и о том, что он находится по какой-либо причине в возбужденном состоянии (Экман П., 1999).

      Большинство людей плохо справляются с  контролем за осанкой тела, жестикуляцией  и манипулированием. Говоря неправду, они могут усиленно жестикулировать, часто прикасаться к лицу, прикрывать рот ладонью (в основном, дети), вертеть в руках различные предметы, непроизвольно использовать эмблемы, противоречащие вербальной информации (эту ситуацию Экман называет “эмблематической оговоркой”).

      Словом, если лжецу удается хорошо контролировать вербальные средства коммуникации, то признаки лжи могут просочиться по невербальным каналам, поскольку одинаково успешно контролировать все средства сообщения едва ли кому-нибудь под силу. Поэтому кому-то лучше удается следить за своей речью, а кому-то – контролировать невербальные каналы коммуникации. И в этом отношении Фрейд, вероятно, действительно был прав, утверждая, что утечка лжи все равно происходит. Другое дело, что вряд ли найдется такой верификатор, который был бы в состоянии анализировать весь поток информации, одновременно поступающей по всем каналам.

      Профессионализм здесь мало чем помогает. Это стало  очевидным после исследования Краута и Пои (1988). В нем психологи просили  пассажиров, ожидавших свои рейсы в аэропорту города Сиракузы, штат Нью-Йорк, принять участие в имитации и перевоплотиться в “контрабандистов”, которым необходимо, не вызывая подозрения таможенников, пройти таможенный контроль (Зимбардо Ф., Ляйппе М., 2000).

      Половине  согласившихся участников выдали “контрабанду”  – пакетики с белым порошком – и пообещали в случае успешного прохождения досмотра награду в 100 долларов.

      Результаты  инсценировки оказались удачными для  участников исследования, получивших свое вознаграждение, и неутешительными  для таможенников. Их профессиональные навыки не дали им никаких преимуществ перед группой случайно набранных людей, которые смотрели видеозапись прохождения таможенной процедуры. Ни таможенники, ни впоследствии зрители видеоленты не сумели выявить “настоящих контрабандистов”, которые, кстати, вызывали меньше подозрений, чем другие обычные пассажиры. И у служащих таможни, и у зрителей-судей подозрение вызывали одни и те же люди – те, чье поведение выглядело нервозным. Эти пассажиры говорили нерешительно, давали короткие ответы, переминались с ноги на ногу, ну и т. д. Но ни один из них не нес “контрабанду”, не был “контрабандистом”.

      Хоть  выше и было сказано об “очевидности”  результатов исследования Краута и  Пои, тем не менее, полученные данные также нельзя интерпретировать однозначно. Ведь несмотря на максимальную приближенность описанной имитации к жизненным реалиям, все же имеются существенные различия между провозом настоящей контрабанды и участием в игре, где люди ничем, собственно, не рискуя, вместо реальных наркотиков проносили безвредный порошок. Хотя, с другой стороны, конечно, реальные контрабандисты более опытны и умелы в своем преступном ремесле, чем случайные пассажиры.

      Таким образом, поведенческие признаки обмана также не являются надежным гарантом обнаружения лжи. Поэтому невозможность  их зафиксировать не служит доказательством правды. Так же как и наличие этих признаков еще не свидетельствует о лжи. Люди могут демонстрировать эти признаки и быть при этом совершенно честными.

4.6. Технические  средства обнаружения  лжи

      Психофизиологические  признаки, обусловленные реакцией вегетативной нервной системы (ВНС), выявляются с помощью специальных средств, в частности с помощью полиграфа, более известного под названием “детектор лжи”. Хотя некоторые из этих реакций, такие как учащенное дыхание, вздымание грудной клетки, нервный кашель, частое сглатывание, пот, краска или бледность на лице, расширение зрачков, моргание и т. д., можно фиксировать и без помощи специальной аппаратуры.

      Что касается применения полиграфа, то относительно надежности его данных в качестве свидетельства лжи или правды, вины или невиновности среди специалистов нет единой точки зрения. Так, П. Экман, в частности, полагает, что если ученым удастся выявить не вообще эмоции, а специфические выражения каждой отдельной эмоции – страха, гнева и т. д., то данные полиграфа могут оказаться достаточно надежными для обнаружения лжи. Правда, он же утверждает, что если эта задача будет решена и удастся получить подтверждение дифференцированного реагирования ВНС на то или иное эмоциональное состояние, то в этом случае большой нужды в детекторе не будет. Просто верификатор сможет, руководствуясь лишь своими зрением и слухом, с успехом заменить полиграф.

      Мнение  другого специалиста Леонарда Сейкса по поводу использования детектора  однозначно скептическое. Он утверждает, что эмоциональные возбуждения и в целом психические изменения, отмечаемые у людей в момент тестирования на полиграфе, вызваны страхом перед самой процедурой проверки, а не волнением, связанным с боязнью быть разоблаченным. Интересное исследование, которое провели Сейкс и его коллеги, во многом подтверждает эту точку зрения (Saxe L., 1991).

      Участникам  эксперимента исследователи предлагали брать деньги из ящика стола, и  в том случае, если им удастся  успешно пройти тестирование на детекторе, забрать их себе в качестве вознаграждения. При этом перед началом исследования испытуемым говорили, что полиграф не особенно надежное средство проверки, так что опасаться его не стоит.

      В этих условиях все участники, которые  брали деньги, успешно прошли испытание на детекторе лжи. Скорее всего, они после того, как у них была сформирована установка в отношении детектора, перестали опасаться, что будут разоблачены “таким ненадежным полиграфом”.

      Более забавные результаты были получены от той группы участников, которые вообще денег не брали. Более половины из них не смогли пройти тестирование и были “разоблачены”. Видимо, и в данном случае сработала предварительно сформированная установка о ненадежности полиграфа в качестве средства проверки. Поэтому участники-бессребренники боялись, что ненадежный аппарат не подтвердит их невиновность, что и вызвало у них беспокойство. Как видим, их опасения оказались ненапрасными. Таким образом, полиграф в большей мере заслуживает названия “детектор эмоций”, чем “детектор лжи”. И если человек умеет успешно прятать свои эмоции или вообще оставаться спокойным в любой ситуации, то для него пройти проверку на детекторе не составит большой проблемы. Правда, это удается далеко не всем людям.

      Итоги анализа  возможности безусловного обнаружения лжи, как видим, не внушают большого оптимизма. Да это и понятно. Ведь чем обернулось бы для людей нахождение какого-то абсолютно надежного средства выявления лжи, обмана, нечестности? Что стало бы с обществом, если бы была найдена какая-то фантастическая возможность, например, наподобие телепатического прочтения реальных чужих мыслей и намерений? Сначала это сделало бы невозможным само существование лжи, а затем большинства социальных отношений. И, наконец, привело бы к разрушению современного общества. Призыв нобелевского лауреата А. Солженицина “жить не по лжи”, конечно, благороден, но совершенно нереалистичен. Ни российское, ни какое другое общество не может обойтись без лжи. Другое дело, что степень лживости и нечестности в общественных отношениях бывает различной, а порой угрожающей самому существованию общества. Следовательно, как полное отсутствие лжи, так и абсолютное ее господство грозят обществу катастрофой. Крайности, как известно, смыкаются. Но это уже другая, не социально-психологическая, а философская, этическая, религиозная и т. д. проблема.

      Поэтому исследователи находят и предлагают не абсолютно, а относительно надежные средства обнаружения лжи. П. Экман, например, разработал обширную таблицу  из 38 пунктов, облегчающих возможность обнаружения лжи. Вот лишь некоторые из этих условий.

      Ложь  легче обнаруживается, если: 

          - ложь заранее не спланирована, а вырывается спонтанно;

         - ложь сопровождается переживанием  эмоций;

         - лжец знает, что в случае  раскаяния его ждет прощение;

         - лжец знает, что в случае разоблачения последует суровое наказание;

         - лжец обманывает знакомого человека;

         - лжец неопытен;

         - ложь излагается не от имени  официального учреждения.

      и т. д. (Экман П., 1999). 

      Кроме того, известно, например, что женщины  лгут менее искусно, чем мужчины,  поэтому их ложь легче обнаруживается. Возможно, эти гендерные различия объясняются тем, что женщинам свойственна большая эмоциональная вовлеченность в коммуникационный процесс, а в случае попытки обмана – тем более. Говоря ложь, женщины, таким образом, больше, чем мужчины боятся разоблачения и тем самым эмоционально выдают себя. (Вспомним условия из таблицы Экмана, касающиеся переживания эмоций.)

        И в целом отметим, что обман  лучше удается высокостатусным  лицам уже хотя бы потому, что  им больше верят и доверяют. Здесь сказывается влияние авторитета (референтное влияние, о котором речь пойдет в следующем разделе).

      Отметим также, что ложь легче распознается при общении разнополых пар, поскольку  женщины успешнее разоблачают мужскую  ложь и, наоборот, мужчины – женскую.

      Существуют, в свою очередь, и такие факторы, которые способствуют тому, что ложь выглядит более убедительно и  принимается за правду, но о них  мы поговорим в разделе “Социальное  влияние”, когда будем обсуждать  информационное влияние.

      Прежде  уже отмечалось, что коммуникация является основой всех социальных взаимодействий. Какие общие цели стремятся достичь  люди, взаимодействуя друг с другом?

      Очевидно, что мы, в первую очередь, сознательно  или неосознанно, пытаемся повлиять друг на друга. Поскольку любое социальное взаимодействие – это всегда так или иначе оказываемое социальное влияние.

      Ложь  – лишь один, хотя и нечестный, скрываемый, но все же примитивный и прямолинейный  способ оказания влияния на других людей. О других более тонких и замаскированных способах социального влияния речь у нас пойдет в следующем разделе.