Переходный возраст

Отцовские чувства  и отцовская роль сами требуют  определенного воспитания и обучения. В старом, патриархальном обществе, на нормы которого мы все еще ориентируемся, учиться отцовству не было необходимости. Будь сильным и преуспевающем мужчиной в обществе, и все остальное - благоустроенный дом, уважение окружающих, послушная жена и дети - появится автоматически. Возится с детьми, и разводить «нежности телячьи» - не мужское дело. Такова была господствующая  установка, и, хотя очень многие  мужчины чувствовали себя в этом мире неуютно и испытывали дефицит эмоционального тепла и интимности, это не воспринималось как социальная проблема.

Сегодня положение  резко изменилось. Раскрепощение  женщин и другие процессы лишили мужчин их привилегированного положения. Чтобы  иметь душевное спокойствие и  авторитет в семье, мужчина должен обладать рядом тонких психологических  свойств, которые никогда не входили  в традиционный стереотип маскулинности , - чуткостью, внимательностью, отзывчивостью и т.д. Их недостаток болезненно сказывается на психике и здоровье мужчин. Равняясь на систему ценностей , принятых в обществе сверстников, мальчики-подростки старательно искореняют в себе эти якобы «женские» качества, а став взрослым, обнаруживает, что не в состоянии выразить волнующие их переживания. Броня, которой подросток окружил себя в порядке самозащиты, превращается в тюрьму, из которой взрослый мужчина не может освободиться. В том, что касается выражения эмоций, «настоящий мужчина» напоминает порой собаку из поговорки: все понимает, а сказать не может. По уровню душевного самораскрытия мужчины существенно уступают женщинам, и это остро проявляется в семье и отношениях с детьми. Поэтому, вовлекая отцов в дело воспитания, школа должна одновременно оказывать им необходимую психологическую помощь.

-Ах так!  Тогда вообще никуда не пойдешь!

-Пойду!

-Ты с кем  разговариваешь? Не пойдешь, если  отец не разрешает!

-Как бы не так!

Стук входной  двери поставил точку на разговоре.

Санька бежал  по улице, ничего не видя и не слыша, кроме возмущения, бушевавшего в  нем.

«Ненавижу! Ненавижу! Я не маленький, чтобы мной так командовать! Весь класс идет в поход, и все вместе вернутся. Только мне почему-то приказывают  быть дома к пяти. Значит, я один должен возвращаться? Почему? Что изменится, если я приеду попозже, со всеми? Просто ему надо показать свою власть и унизить меня! Вечно так! А если я действительно провинюсь - что же тогда? Убить меня, что ли?  Не может отец понять, что я уже вышел из того возраста, когда можно мною командовать!»

...Отец нервно  постукивал кулаком по столу,  сосредоточенно уставясь в одну точку, и размышлял

«Как разговаривать  стал , паршивец! Вырастил, называется, сынка! Что ни скажи - все встречает в штыки! Ему кажется, что много понимать стал! Так ведь только кажется! Что десять лет, что пятнадцать... Но почему так? Что было!»

Была любовь. Санька еще не умел говорить и гулять, его возили в коляске до половины завернутым в одеяло. Но стоило появиться рядом отцу, как из коляски раздавалось радостное  покряхтывание. Оно означало, что право везти коляску переходило к папе. Когда же папа уходил, вслед несся горестный плач.

-Папа! - сказал  Санька  в числе первых своих  трех слов и немедленно сделал  это слово синонимом высшего  достоинства.

Была дружба. Выходной день превращался в праздник.

-Позаботься  о лыжах! - накануне мимоходом  бросал отец. И сын допоздна  колдовал над баночками с мазями, наполнявшими кухню едким смоляным  запахом. Снежным воскресным утром  к лыжникам в парке прибавлялось  еще двое - высокий, плотный в  синем костюме и маленький  в красном с белыми полосками.  Оба были неутомимы и отважны.

-Съедем? - спрашивает  старший, указывая палкой на крутую горку.

-Съедем! - отвечал  младший, и никто не смог  бы уловить неуверенности в  его ответе, хотя внутри холодело  при одном взгляде на гору. Но показать себя трусом перед папой? Ни за что! Присесть, палки назад! Ух! Удержался!

-Молодец! - кричал  отец. И Саня счастливо вздыхал.  А если он падал, то слышал  снисходительное: «Цел? Ну, ну! Не  разлеживайся! Вставай!»

Было уважение. В ящике письменного стола  лежали отцовские боевые награды. На 23 февраля и на 9 мая они переходили из своих коробочек на лацканы  отцовского пиджака. Саню заполняла  до краев гордость. Он слушал отцовские  рассказы, радуясь и страдая, время  от времени хватая широкую, крупную  руку, чтобы убедиться: все то, страшное, позади! Папа здесь, рядом!

Было послушание.

-Изволь делать  так, как я говорю!

Иногда мальчишка  возражал. Но только по существу.

-Папа мне  не хочется...

-Что за  разговоры! Сказано - делай!

И вдруг - возмущение, открытая неприязнь во взгляде, в  тоне, в словах сына. Словно какая-то злая сила отбросила их друг от друга. Вначале отец испытывал гневное  удивление: что случилось? Он инстинктивно попробовал увеличить силу своей  власти, своего покровительства, всего того, что столько лет надежно притягивало к нему сына. И убедился, что тот отдаляется еще больше. Тогда отец  растерялся: понятно, переходный возраст и все такое, но какое отношение имеет это к нему? И наконец, почувствовал сильное искушение: махнуть на все рукой и снять ответственность за дальнейшее. Что бы ни произошло - всегда можно будет сказать: «Не хотел делать по-моему? Сам Виноват!»

Наше знакомство с Коротковыми состоялось тогда, когда между отцом и Саней  отношения установились: периоды  острой враждебности чередовались с  периодами подчеркнутого безразличья. Первые наполняли дом ссорами  и злыми вспышками по любому поводу. Во время вторых царило угрюмое молчание. Мать старалась разрядить обстановку, но это плохо ей удавалось. Боязнь повредить  родительскому авторитету мешала ей обвинить в чем-то отца, а  попытки оправдать сына наталкивались  на раздражение мужа: «Не требуется  вовсе вставать грудью на защиту Саньки!»

-Как только  вместе соберутся, так или вцепляются  друг в друга из-за каждой  мелочи, или молчат! - устало пожаловалась Ольга Викторовна. - Просто трагедия!

Еще не трагедия. Ничего безнадежно непоправимого не произошло. Но произойти может, если труднообъяснимые семейные нелады приведут к полному разъединению тех, кто  недавно был связан, казалось , неразрывно.

Бывает и  так: сын уходит из дома. И спустя годы зрелый самостоятельный человек  старается, как может, избегать общения  с отцом, А отец, уже старик, так  и живет с чувством обиды и  недоумения: за что?

-За что? - спросила и я.

Сын пожал  плечами.

Не сошлись  характерами и взглядами!

У взрослых людей характер и взгляды, естественно, обладают известной стабильностью, которая неизбежно проявляется  и в отношениях с детьми.

-Уважения  надо сначала заслужить! - веско  сказал Алексей Петрович. - А Санька  его еще не заслужил!

-Да кто  его унижает?! И в мыслях нет! - сердится Алексей Петрович.

А Саня, идя  по улице, вспоминает:

-У меня  Гришка с Леной сидели, а отец пришел в комнату и начал: «Посмотрите, ребята, на его патлы! На кого он похож! Чучело какое-то! Хоть бы вы его пристыдили и сводили в парикмахерскую!! Ходить в таком виде - неуважение к обществу!»

-Ведь для  его же блага говорю! Ему добра  хочу! - продолжал Алексей Петрович. - Разве дело  в тоне? Неужели загвоздка в том, что форма не нравится?

И в этом тоже. Но, конечно же, не только в этом. Каждодневная опека, дозволенная и неизбежная в детстве, давит тяжелым, стесняющим грузом на того, кто почувствовал себя взрослым, даже если ему только кажется , что он взрослый. Она настораживает: проверяют каждый мой шаг - не доверяют; стараются чересчур помогать - сомневаются в моих силах; поучают без конца - не считают способным к самостоятельности. Юношеская запальчивость всегда находит крайние определения.

Мы-то знаем, как несправедливы эти выводы. Но привычка к определенному стилю  отношений с детьми, нежелание  или неумение отказаться от нее может  оказать плохую услугу.

Непреклонность? Да, если речь идет о главном: о порядочности, о честности, об отношении к труду. Терпимость в мелочах? Обязательно, если в них как-то раскрывается индивидуальность подростка. Вот хоть, к примеру, Санькины «патлы». Допустим, что отца коробит прическа сына. У него в распоряжении много средств: посоветовать подстричься, посмеяться в семейном  кругу над «диким» видом. Пожалуйста! Но схватить за этот чуб и обкорнать его или демонстративно срамить сына в присутствии товарищей - это уже прием запрещенный.

Мы стараемся  понять до конца наших детей. Великое  счастье, когда это удается. А  если не удается, порой необходимо им просто поверить.

С ростом детей  растут и родители, именно так, не стареют, а растут. Во всяком случае, должны расти, чтобы быть на высоте к тому времени, когда у ребят начинает происходить переоценка ценностей.

«Ты требуешь от меня, а какой ты сам?» Авторитет  родительской власти кончается. Теперь будет действовать авторитет  человеческой личности. Только он. Значит, наступила пора, когда что-то  в отношениях приходится перестроить. И самому перестроится. Так бывает всегда, и нельзя, чтобы это заставляло врасплох.

Те же трудности, что и родители, переживают учителя. Как уже говорилось, работа учителя по сравнению с патриархальным прошлым заметно усложнилась, причем особенно трудно иметь дело со старшеклассниками. И не потому, что ребята или учителя стали хуже, а потому, что предъявляемые к тем и другим требования стали более противоречивыми.

Для многих старшеклассников понятия «учиться»  и «учиться в школе» не только различны, но даже противоположны. Вот как  выглядели ответы некоторых учеников 11 класс очень неплохой подмосковной школы на вопрос: «Какую пользу приносит тебе посещение школы?»

- Никакой.

- Никакой.  Может, потом свои знания  я смогу применить где-нибудь, но сейчас вся учеба мне кажется бесполезной.

- Посещение школы мне не приносит пользу, на уроках я мало чего усваиваю полезного. Польза - общение с классом, с народом.

- Наверное, какую-то пользу и приносит, но я ее не замечаю.

- Великую радость общения и отдых от родителей...

- Школа не дает мне замкнуться в узком кругу моих занятий, но я с такой же охотой и не посещал бы ее.

- Очень мало - только по литературе, а так - только вред!

«Нам уже 16, - рассказывала десятиклассница, - и  на табличку у касс кинотеатров «  Дети до 16  лет не допускаются» мы смотрим с насмешливой улыбкой. Итак, у администрации кинотеатров мы получили полное признание. А в школе? Как ни странно, в школе нас во многом считают детьми... Однажды один из преподавателей  сказал мне: «Вот кончишь школу, и тогда тебе придется приобретать собственные мысли». Смешно!»

Чтобы преодолевать стереотипы собственного мышления,  учитель должен знать специфические  опасности и вредности своей  профессии. Американский социолог У. Уоллер  в работе « Что учение делает с учителем» описал некоторые из этих вредностей. Многих учителей и вне школы отличает назойливо-дидактическая, поучающая манера держать себя. Привычка упрощать сложные вещи, чтобы сделать их доступными детям, способствует развитию негибкого, прямолинейного мышления, вырабатывает склонность видеть мир в упрощенном, черно-белом варианте, а привычка постоянно держать себя в руках затрудняет эмоциональное самовыражение.

Положение учителя - это постоянный искус, испытание  властью. Дело не только в субъективизме  и личной предвзятости в оценках  и отношении к учащимся. В бюрократически организованной системе образования  учитель является, прежде всего, государственным служащим, чиновником. Его главная задача - не допускать каких-либо происшествий и отклонений от официально принятых мнений.

Юношеский возраст - не фаза «подготовки к жизни», а чрезвычайно важный, обладающий самостоятельной, абсолютной ценностью этап жизненного пути. Будут ли юношеские годы счастливыми и творческими или же останутся в памяти сегодняшнего школьника как заполненные мелкими конфликтами, унылой зубрежкой и скукой, - во многом зависит от атмосферы, царящей в школе, от его собственных отношений с учителями

«Для ребят  идея не отделена от личности. То, что  говорит любимый учитель, воспринимается совершенно по-другому, чем то, что  говорит презираемый ими, чуждый им человек», - писала Н.К. Крупская. Но любимым учителем может быть только учитель любящий.