Социализм и коммунизм: категориальный анализ

    Слово "социализм" не имеет в истмате  никакого глубокого теоретического смысла. Оно, вообще говоря, избыточно. Появление его там вызвано  не потребностями теории, а историческими причинами, с одной стороны, и внутрипартийной фракционной политикой – с другой. Соответственно, значение этого слова может меняться в широких пределах – и фактически менялось в зависимости от потребностей текущей политики.

    Первоначально, то есть до середины XIX века, слова "социализм" и "коммунизм" обозначали конкурирующие (и потому до некоторой степени  враждебные) революционные течения.

    Коммунисты  выступали за коммунизм – обобществление средств производства и создание на этой основе разумно устроенного общества, в первую очередь рациональной организации производства. Это слегка идеализируя, ранние коммунистические сочинения излагали доктрину куда менее внятно, но разбирать их недосуг [7, c.33].

    Социалисты  выступали за социализм – общество социальной справедливости. Под социальной справедливостью понимается в первую очередь равенство в распределении благ, а в прочем и многие другие хорошие вещи, тоже по большей часть относящиеся к потреблению и распределению. Каким именно способом эта справедливость будет достигаться, социалисты не то чтобы не знали, но не считали принципиально важным, оставляя этот вопрос текущей политике и произвольному социальному конструированию.

    "Ранние" (скажем, до окончания революции  1848 года) Маркс с Энгельсом проводили  жесткое различие между социализмом  и коммунизмом, и не оставляли  сомнений, что они являются сторонниками  коммунизма, а не социализма. По  мере того как логика классовой  борьбы заставляла коммунистов  и социалистов – в повседневной политической борьбе, - идти в общих рядах и делать общее дело, по мере того как вместо кружков революционеров стало формироваться массовое рабочее движение, различия стали несколько размываться, участники стали заимствовать терминологию друг друга [18, c.46].

    В 1875 году на сьезде в городе Готе со второй попытки (первая была в 1868м) немецкая коммунистическая партия (Немецкая социал-демократическая рабочая партия) эйзенахцев обьединилась с социалистической партией (Всеобщим германским рабочим союзом) лассальянцев. Образовав таким образом Германскую Социалистическую Рабочую Партию, ставшую на следующие сорок лет образцом для рабочего движения всего мира.

    Обьединение сопровождала обширная теоретическая полемика. Современный читатель из нее помнит, конечно, марксову "Критику Готской программы". Маркс метал громы и молнии, но на самом деле уступки лассальянцам были невелики, программа обьединенной партии была по ключевым пунктам теоретическим разгромом лассальянства. Чтобы как-то компенсировать лассальянцам понесенные потери, коммунизм переименовали в социализм. То есть провозгласили целью движения социализм, но при этом определили его как бесклассовое общество, обобществление труда, уничтожение частной собственности и т. д. Таким образом, где-то с этого момента и где-то до середины 1920х (с учетом инерции языка) слова "социализм" и "коммунизм" среди социал-демократов употреблялись как синонимы. "Социализм" значительно чаще, поскольку он был в официальных партийных документах. "Энциклопедия Брокгауза и Ефрона" пишет про "Коммунистический манифест": "в то время слово "коммунизм" употреблялось в том же общем смысле, как ныне социализм".

    В те времена это выглядело так, что концепции коммунизма и социализма взаимно дополняют друг друга. На самом деле капиталистическая действительность одновременно несправедлива и неразумна. Можно сказать, что она несправелива, потому, что неразумна, или же сказать, что она неразумна, потому что несправедлива – это будет все равно. С другой стороны будущее коммунистическое/социалистическое общество представляется как с одной стороны полностью справедливое, и с другой – полностью разумное. Значит, коммунизм и социализм имеют общую цель. Коммунизм толкует о производстве, а социализм о распределении – значит вполне возможно работать по коммунистически, а делить заработанное по социалистически.

    Если  же, однако, брать не статику а динамику, не конечную цель, а направление сиюминутного движения, то противоречия между социалистами и коммунистами – находящимися теперь в одной партии – вылезают на каждом шагу. Должна ли партия в данный момент стремиться к равенству или к прогрессу? Должна ли она направить свое внимание на реформирование производственных отношений, или же на уравнивание доходов при текущих производственных отношениях? Должна ли она осуждать и поддерживать прогрессивного, но недемократичного? А демократичного, но реакционного? Еще вздорнее дело становится, когда от экономики и демократии (которые можно все же как-то посчитать) дел переходит к социальной справедливости в нематериальной сфере, которая полностью субьективна. Тут социалисты оказываются безвольной игрушкой в руках у буржуазной пропаганды и виснут на ногах у коммунистов как каторжное ядро [11, c.43].

    Исторически, противоречие между коммунистами и  социалистами возрождалось множество  раз в виде расколов в социал-демократических, социалистических, коммунистических организациях. Иногда расколы кончались обьединением, иногда группа социалистов откалывалась навсегда и отправлялась в самостоятельное плавание (обычно недолгое – в сторону буржуазии). В частности нынешнее жежешное потешное разделение на "красконов" и "лефтишей" (как и более раннее разделение на "красных" и "левых" – это еще одно отражение двухвековой давности соперничества коммунистов и социалистов.

    В 1917 году Ленин в книге "Государство  и революция" переопределил слово "социализм", назвав так "такое коммунистическое общество, которое только что выходит как раз из капиталистического общества и которое поэтому во всех отношениях, в экономическом, нравственном и умственном, сохраняет еще родимые пятна старого общества, из недр которого оно вышло", в противоположность собственно коммунизму, или полному коммунизму, "такому коммунистическому обществу, которое развилось на своей собственной основе". Закавыченные фразы принадлежат Марксу (из Критики Готской программы), но тот этому состоянию общества особых названий не давал, ограничившись тогда констатацией его (будущего) существования.

    Развитие  терминологии было, кстати, поскольку через считанные дни после написания книги настало время приступить к социалистическому строительству и соответствующие вопросы встали вполне практически. С новым определением имелась однако проблема. Оно теперь уже не содержало даже и косвенных указаний на социальную справедливость. Напротив, оно предполагало наличие при социализме "родимых пятен старого общества", подлежащих искоренению по мере движения к коммунизму.

    Наконец, последнее изменение – не знаю, следует ли его считать полноценным изменением, или же лишь уточнением, - произошло в середине 1930-х. Возникла необходимость как-то назвать новый этап развития общества. Было государство диктатуры пролетариата, где политическая власть принадлежала организациям пролетариата, но изрядная доля экономики контролировалась буржуазией - не абстрактной "гос. буржуазией" современных госкаповцев, а вполне натуральными частными капиталистами, даже иногда в цилиндрах, жилетах и при золотых часах. Стало общество, где частный капитал отсутствует, буржуазия уничтожена как класс, но степень обобществления труда, однако, пока совершенно недостаточна, чтобы говорить о сколь-нибудь полноценном коммунизме или даже о близкой его перспективе. Качественная разница между ними разительна. Решили (я не искал точного момента начала такого словоупотребления), что именно это новое общество и следует называть социализмом, а критерием поставить уничтожение капиталистически-эксплуататорских классов. Это, строго говоря, не противоречит предыдущему ленинскому определению, а лишь несколько конкретизирует его, указывая, насколько далеко новое общество должно "выйти из старого общества" – до разрушения всех основных производственных отношений старого общества, не далее [19, c.7].

    Можно привести пример такого использования  термина. Когда после второй Мировой войны образовался социалистический лагерь, социалистическими назывались те его участники, где была проведена национализация частнокапиталистической собственности, часто еще коллективизация, в то время как те страны, где частная собственность на средства производства сохранялась, хотя бы и в очень ограниченном виде, назывались народно-демократическими.

    Именно  последнее определение и является употребительным среди современных  марксистов. Во всяком случае, тех, которые в современном марксизме хоть что-то понимают. Однако в обращении находится огромное количество классических текстов, где слово "социализм" употребляется в одном из устаревших значений. Неискушенный, или наоборот, искушенный, но злонамеренный, -- читатель может при этом получить совершенно превратное представление об их предмете. Свой вклад в неразбериху также вносит отсутствие культуры мышления, весьма распространенное среди людей с гуманитарным образованием, или же безо всякого систематического образования. Для того чтобы, приняв однажды определение, затем последовательно и систематически придерживаться его при любых обстоятельствах, необходима изрядная дисциплина ума, которая достигается систематическими тренировками. Гораздо более распространена ситуация, когда человек словесно соглашается с определением, но в своих рассуждениях опирается не на него, а на свое интуитивное представление о предмете рассуждений. В данном случае, как мы видим, интуитивное представление формируется литературой, в которой слово "социализм" используется в совершенно другом смысле, нежели сейчас.

    Если  же мы с самого начала определяем социализм  как нечто принципиально несовершенное  и промежуточное, - а сейчас мы его  определяем именно так, - то пенять на несовершенство  СССР, на присутствие в нем многих элементов капитализма, в качестве аргумента за его "несоциалистичность" – по меньшей мере странно. Тут нас должно интересовать совсем другое. Помимо соответствия определению (что само собой), нас должна волновать практическая польза такой категоризации [12, c.16].

    Экономическую, политическую организацию советского общества невозможно содержательно  обьяснить, оставаясь в контексте марксистских представлений о капитализме. Разумеется, в советском обществе содержится огромное количество капиталистических по сути и по форме отношений. Однако не они составляют его основу, не они скрепляют отдельные фрагменты общества воедино,  не они определяют его развитие. Хотя, конечно, могут способствовать развалу. Для того чтобы как-то понимать советское общество, мы прежде всего должны отказаться  от буржуазных стандартов в отношении его.  Так как советское, капиталистическое общество себя не ведет и вести не может.

    Госкаповцы, посредством подтасовки определений изобретающие "советский госкапитализм" или "советский капитализм, самый обычный", все так или иначе останавливаются на этом пункте. Они либо признают, что СССР управлялся совершенно иными законами, чем "обычное капиталистическое" (т.е. капиталистическое) общество, которые законы необходимо формулировать и изучать отдельно, либо (в большинстве) просто игнорируют этот вопрос. Впрочем, госкаповцы никогда не отличались умением или желанием изучать что-либо реальное.

    Переход от капиталистического общество к советскому не может совершаться путем частичных реформ - он требует скачкобразного слома большинства общественных институтов. Переход в обратную сторону, от советского общества к капиталистическому, как все мы видели, тоже неизбежно сопровождается таким сломом. Именно поэтому мы называем СССР социалистической страной [16, c.88].