Политические технологии используемые избирательными кампаниями

от правящих кругов к массам, но и наоборот, от нижестоящих эшелонов власти к вышестоящим в случае, когда определенные

группы общественных деятелей или отдельные лица заинтересованы в том, чтобы вышестоящий политический деятель принял решение

определенного рода.

 

2.4. Языковые нелегитимные  политические технологии

 

Гудин считает, что особую роль в политике манипулирования  играют особенности языка, поскольку  язык не является нейтральным

средством, одинаково пригодным  для передачи любого сообщения. По Гудину предпосылкой манипулирования поведением людей с

помощью языка является то, что язык ограничивает мысль. Поскольку  язык способен ограничивать мысль, он способен в такой же

мере ограничивать намерения  и тем самым ограничивать само поведение.

Так называемые «лингвистические ловушки» Гудин считает важным средством  политического манипулирования . С  помощью языка

можно выделить значимые вопросы  и соответствующие им ответы.

Политик-манипулятор предлагает слушателям те или иные слова и  выражения, которые становятся своеобразными  «клетками» или

«ловушками», в рамках которых  простой гражданин оценивает  происходящие в мире события. Эффективность  подобных

слов-«ловушек» Гудин демонстрирует  на примере политической демагогии  президента США Джонсона, который  для оправдания войны

во Вьетнаме широко использовал  такие доводы, как «обязательства», «долг», «ответственность» США перед  Южным Вьетнамом,

который в такой интерпертации  подвергался агрессии со стороны  Северного Вьетнама .

Метод «лингвистической депривации»  является одной из разновидностей «лингвистических ловушек» - опущения, игнорирования

тех или иных слов и выражений. Исключая из политического лексикона  некоторые слова и выражения, можно придавать

политическим заявлениям и решениям определенную тенденциозность, которую трудно обнаружить. В качестве типичного примера

принципа «лингвистической депривации» Гудин приводит коммуникационный код, используемый элитой для сокрытия своих намерений

от простых людей.

Этот код оказывается  понятным только избранному кругу людей  или групп. Очень похожая ситуация долгое время существовала,

например, в советской  действительности, где в официальном  политическом языке отсутствовало  слово «номенклатура». Тем самым

вроде бы и не существовал  целый слой людей со всеми их структурами, привилегиями и особыми законами жизни и карьеры.

Значение политической номинации, т.е. выбора слов для описания того или  иного события, очень велико в  политике. Она

предоставляет возможность  тому, кто дает определение каким-то фактам и явлениям, манипулировать представлениями и реакциями

людей в отношении этих фактов и явлений, формировать оценки и тем самым оправдывать свои политические действия. По этому

поводу известный американский лингвист Чарльз Осгуд, например, писал: Точно так же, как один и тот  же запах может быть

назван «ароматом» или  «вонью» в зависимости от того, как хотят, чтобы к нему относились, так же одни и те же партизаны

могут называться «борцами за свободу», «мятежниками» или «террористами» .

Анализируя риторику американских политических лидеров во времена  войны во Вьетнаме, многие исследователи  приводят

интересные факты использования  политической лексики и политических метафор для воздействия на общественное сознание. Для

обозначения ситуации во Вьетнаме в американской литературе широкое  распространение получила метафора, называвшаяся «теорией

домино». Впервые она была сформулирована президентом Эйзенхауэром 7 апреля 1954 года, который сказал: «У нас имеются

костяшки домино, поставленные вертикально и тесно соприкасающиеся  друг с другом; вы опрокидываете  первую, за ней

обязательно упадет последняя, итак, налицо начало распада, который  может иметь самые глубокие последствия».

В отношении войны во Вьетнаме «теория домино» призвана была создать  ощущение того, что периферийная со стратегической

точки зрения война может  занимать центральное место. Вырисовывалась альтернатива: «все или ничего» - либо первая костяшка

домино спасена, либо все  обречены. Такая метафора имеет преимущества яркости и наглядности. Образность метафоры, ее связь с

реальным обыденным физическим миром дает возможность подменить  объяснение готовыми выводами, причем сделать это наглядно и

убедительно, снимая возможные  вопросы и подчеркивая неизбежность предсказываемого исхода. Сходные манипуляции

предпринимались в то время  различными американскими политическими  деятелями со словами «агрессия», «коммунизм», «свобода».

Красноречие и ораторское искусство является одним из важных инструментов политического манипулирования. «Ораторы,

увлекавшие своим красноречием аудиторию, начиная от Перикла до Гитлера, - пишет Гудин, - оказывали  маниакальное воздействие

на своих слушателей». Посредством риторических ухищрений  ораторы заставляют людей действовать  против их воли и совершать

поступки, которые в нормальном состоянии вызывают у них сожаление. При этом недомолвки и незаконченный  характер

риторических аргументов умело «играют на предрассудках  аудитории». Классическим примером риторического  манипулирования

является переименование военного министерства в «министерство  обороны» . Слово «оборона» уже  само по себе предполагает

наличие угрозы: обороняться  можно лишь от какой-то опасности. Имплицитная  посылка в названии «министерство  обороны» состоит

в том, что кто-то угрожает стране, но, будучи имплицитной, эта  посылка снимает вопросы о  том, насколько реальна угроза и

т.д. Та же ситуация характерна и для разговоров о программе  по переподготовке безработных под  предлогом того, что страна

испытывает потребность  в квалифицированных кадрах. Здесь  также присутствует имплицитная  посылка, что причина безработицы  –

в отсутствии у безработных  квалификации, а не в структурных  недостатках самой общественной системы. Таким образом, главная

цель, которую преследуют риторические ухищрения, состоит в  том, чтобы отвлечь внимание от действительных проблем. В

конечном счете они  стремятся достичь эффекта подтверждения  со стороны слушателей тех взглядов, которые хочет им навязать

говорящий.

Кроме скрытых посылок, существует еще и скрытый подтекст, который  доказывает безо всяких доказательств  то, что порой

доказать просто невозможно. Например, в отношении войны во Вьетнаме американские политики предпочитали употреблять такие

термины, как «умиротворение», «сдерживание», «эскалация», что создавало  моральное оправдание предпринимаемых  действий.

Для успешного манипулирования  аудиторией важен также и выбор  соответствующего стиля разговора. Одним из наиболее

распространенных приемов  в этом отношении является «язык  участия», когда оратор как бы стремится  разделить позицию

аудитории. Ожидаемый эффект часто достигается через использование  слова «мы», предполагающего «единство  между говорящим и

аудиторией». При этом за слушателем как бы остается активная позиция и считается, что он сам  должен заполнить отсутствующие

блоки аргументов. Кроме того, оказывается, что предмет разговора  является не только делом говорящего, но и делом всех

присутствующих .

 

2.5. Использование символики

 

Важное место в политическом манипулировании занимает использование  символики. Возникло даже специфическое  название –

«символическая политика», которая функционирует благодаря  комплексу «имиджей», имеющихся  у людей. Имидж – такое отображение

воспринимаемого явления, при  котором ракурс умышленно смещается  с помощью акцентирования внимания на определенных сторонах

явления. Создание имиджа, некоторого идеализированного, упрощенного, но достаточно яркого образа как нельзя лучше отвечает

задаче оказания влияния  на сознание, а впоследствии и на поведение широких масс, в результате чего достигается одобрение

политического явления. Поскольку  подавляющее большинство населения  не может осознавать политические явления  во всем их

многообразии, у каждого  человека складывается некоторый упрощенный образ этой действительности, который  является критерием

отношения человека к жизни  общества и одним из отправных  пунктов для его поведения  и ориентации .

Этот образ складывается постепенно, дополняясь и меняясь  на протяжении всей жизни человека. Именно здесь власть (власть в

широком смысле – не обязательно  легальная, осуществляющая властные функции, а также и потенциальная, только приступившая к

борьбе за право управления обществом) «помогает» человеку или  группе людей, а в идеале – всему  населению данного региона

сформировать этот самый  образ, для чего человеку и дается готовый имидж. Для осуществления  властных функций нет никакой

необходимости в формировании у населения целостного представления  о многообразии политических процессов. В конечном счете

смысл имиджа сводится к двум четким аксиологическим категориям – «хорошо» и «плохо». Именно в  такой форме происходит

первоначальная «закладка» имиджа в детском и отчасти  в подростковом и юношеском возрасте. Воспитание ребенка, его

социализация происходит, главным образом, в императивной форме (достаточно вспомнить классику детской советской литературы

– «Что такое хорошо и  что такое плохо?» В.Маяковского). Ребенку предлагается набор идеализированных и абсолютизированных

клишешаблонов, которые по замыслу должны впоследствии стать  его обще-социальными и политическими  ориентирами. На деле,

разумеется, все обстоит  гораздо сложнее. Не вдаваясь в область  компетенции психологии, отметим  лишь, что в процессе

преобразования первоначальных положений в имидж (который формируется  не только в процессе целенаправленного  воспитания, но

и в достаточной мере спонтанно), происходит некоторое смещение ориентировок под воздействием социума. Поэтому  на данном

этапе для власти особенно важно обеспечить целостное воздействие  на формирующееся сознание.

В более зрелом возрасте, когда эффективность императивного  способа образования политических ориентировок сводится

практически к нулю (за исключением, пожалуй, ситуации, описанной в романе Дж.Оруэлла «1984»), власть формирует  имидж на

основе психоэмоционального  восприятия, обращаясь прежде всего  не к разуму, а к чувствам населения.

В этой связи особое значение приобретает альтернативное, дихотомическое восприятие мира, разделение его на своих и чужих,

на друзей и врагов. Такое  черно-белое мировоззрение создает  благоприятные условия для сплочения  общества (от малой

социальной группы до населения  целой страны). Образ врага всегда был таким мобилизующим фактором, объединявшим разрозненные

группировки в единую силу. Поэтому можно с уверенностью утверждать, что на каком-то этапе  Соединенные Штаты просто не могли

обойтись без СССР, на убеждении  в злонамеренности и враждебности которого сформировалось не одно поколение  в Америке.

Вообще, имидж врага в  любом государстве помогает решить массу проблем, касающихся собственной  легитимации. «Враг» не

обязательно должен быть реальным, он может быть и мифическим, символическим. Задача политического манипулирования  –

внедрить этот образ в  массовое сознание .

Образ врага удобен еще  и тем, что на него можно перенести  какие-то собственные отрицательные  черты и тем самым «обелить»

себя. Так, долгое время Советский  Союз характеризовался как страна дикости, варварства, отсутствия цивилизованности,

низкого интеллектуального  и культурного уровня, т.е. теми чертами, которые европейцы долго приписывали  самим США. В Англии

и Франции до сих пор  в ходу представления о том, что  американцы в массе своей грубы  и неотесаны, слабо образованы,

самонадеянны и нахальны. Этот пример наглядно показывает, как  образ врага помогает вытеснить  комплекс неполноценности и

преодолеть собственную  ущербность.

Подчеркивая какую-нибудь наиболее характерную для желаемого стереотипа черту, политический деятель может  достичь

достаточно устойчивой позитивной оценки своей политики, в реальности не только не соответствуя, но часто  и вовсе от нее

отступая. Например, президент  Кеннеди в свое время провозгласил своей целью «заставить Америку  снова двигаться вперед». При

этом имидж человека, который  преследовал данную цель, поддерживался  больше с помощью многочисленных торжественных церемоний

и игры в футбол на лужайке  Белого дома, чем с помощью законодательных  побед в конгрессе. При упоминании этого факта сразу

же вспоминаются «показательные»  ныряния в прорубь мэра Москвы, долженствовавшие явить миру символ новой политики и нового

образа жизни. Подобным же образом Картер в течение долгого  времени пребывания своей администрации  у власти сохранял имидж

«человека из народа» с  помощью такого простого символического жеста, как прибытие на церемониал инаугурации  не на

официальном лимузине, а пешком. Именно такие поступки позволяют  на какое-то время продлить процесс  признания популярности

лидера среди народа, когда  нет средств в реальной политике сделать что-то действительно ощутимое.

Сходную роль при воздействии  на общественное сознание играют и  различного рода политические ритуалы  и символы – флаги,

гербы,

лозунги. Всякая нация, конечно, нуждается в консолидации и соответствующей  общественно-исторической символике, способной