Место и роль политики в современном обществе

окраски,  идеологи перестройки  провозглашают тезис об историческом выборе.

Это очищенная от  "социалистичности"  и "революционности"  версия все той же

схемы: "Исторический выбор  в пользу перестройки сделан...  Самое  главное  -

убеждение в том, что перестройке  альтернативы нет. ...в современном мире путь

к прогрессу,  а значит к свободе,  равенству, братству  у  человечества лишь

один" [5, с 334, 287, 504]. Миф  о судьбинном выборе столь же естественно

использовался оппонентами  протагонистов перестройки: "Мы стоим  на распутье и,

выбрав ту или иную дорогу,  вряд ли сможем потом вернуться назад  и сделать

другую попытку.  В этот момент выбора мы поэтому несем ответственность не

только перед детьми, которые  не имеют права голоса,  но и  перед внуками" [6,

с 166].

Кажущиеся друг другу политическими  оппонентами люди  сходятся в  самих

основаниях своего мышления, видения действительности. Характерный пример -

реплика Розы Янаевой, жены бывшего вице-президента СССР, в ответ на одну из

ключевых метафор диалога  А.Караулова и А.Гуревича: "Но проклятье России

заключалось в том, что, как  только появлялась (в какие-то исторические

моменты) некая развилка,  Россия безошибочно выбирала самую ухабистую,  самую

тяжелую и дурную дорогу,  где ее поджидали кровопролитие, насилие, извращения

и мерзости" [7 . с 417]. В своей  отповеди Р.Янаева полностью принимает схему

судьбинного выбора: "Вот еще раз 19  августа 1991г. Россия снова была на

такой развилке. И вы, и  вам подобные помогли и в этот раз не свернуть ей с

ухабистого и тяжелого пути,  снова выбрать не ту дорогу!" [8. с 3]. Наиболее

эффективно миф о судьбинном выборе был использован ельцинско-гайдаровским

"реформаторством", предложившим  еще более  жесткую оппозицию:  либо

радикализация реформ вплоть до капитуляции "антиреформаторов", либо смерть,

наглядно инсценированная расстрелом и пожаром Белого дома.

Во всех  этих случаях  приходится констатировать более или  менее

последовательную мифологизацию собственного политического мышления,  а тем

самым общего развертывания  политического дискурса (или смысловой организации

политического  процесса). Достаточно  указать на устранение из дискурса,  а

тем самым из политического  процесса не  только  обладающих  самостоятельной

волей и интересами граждан,  но даже политических вождей.  Имперсональные

конструкции или  же  конструкции,  где  субъектом (подлежащим) выступают

"боги" - Время,  История,  Россия, превращают реальных политических  актеров, а

уж тем более не сумевших включиться в политику граждан всего  лишь в

статистов,  которые способны только узнавать судьбинный  выбор и ритуально

приветствовать его.

Качественно иным образом  строятся процедуры рационального  выбора,  например,

в   ходе   формирования   демократического представительства.  Хотя и здесь

существуют некие мифы-аксиомы (без этого никакой дискурс не возможен в

принципе),  общая логика развертывания рациональных или, по меньшей мере,

формализованных процедур состоит  как  раз  в  демифологизации  исходных

аксиом.  В  этой связи  вполне оправданным и даже ожидаемым  был бы отказ от

мифа о судьбинном выборе или хотя бы его достаточно определенная

демифологизация именно в ходе нынешней предвыборной кампании.  Во всяком

случае, такое поведение было бы логичным для политических актеров,  которые

действительно ориентированы на осуществление рационального выбора (отбора)

наиболее эффективных  представителей в демократические  органы власти на

основании взаимно признанных рациональных  или,  по  крайней мере,

формализованных правил. И, наоборот, от противников строгого соблюдения и

использования демократических  процедур или  от политических актеров, которым

эти процедуры органически  чужды, следовало бы оживать подмены  рационального

выбора  (демократического отбора) представителей в демократические  органы

власти очередной версией  мифа о судьбинном выборе.

Выборочный обзор  материалов предвыборной кампании (программы и  программные

выступления,  обращения  и  т.п.)  показали, что  миф  о  судьбинном  выборе

в большей или меньшей  степени использовался практически  всеми избирательными

объединениями. Тема   же   рационального   выбора  (демократического  отбора)

представителей существующих в  обществе  интересов  прозвучала крайне  слабо.

Даже  там,  где ее заявляли вполне сознательно (ЯБЛоко и вопреки навязываемым

пропагандой стереотипам  КПРФ), она  получила явно второстпеннное звучание.

Претендовавшая (в теории) на постановку формальной рациональности во главу

угла Ассоциация  независимых  профессионалов  не прошла "чистилища"

Центризбиркома. Да и вряд ли эта организация действительно  была способна на

роль протагониста рационального  выбора, ведь ее список был заполнен героями

радикальных альтернатив. Наиболее активно  эксплуатировали миф  о судьбинном

выборе ЛДПР и,  особенно,  "Выбор России", не просто сделавший  ставку на

воспроизведение оправдавшей  себя в прошлом идеологической и  пропагандисткой

схемы,  но и закрепивший ее в самом своем названии.

Использование мифа Жириновским  было достаточно традиционным.  Альтернатива

была  обозначена предельно  четко:  великая Россия или гибель.  На первый

взгляд  это  не  давало  никаких шансов  соперничать  с  ВыбоРоссами.

Прежние попытки антиправительственных  сил,  включая "духовную оппозицию"

поставить  во главу угла "великую Россию" достаточно надежно,  хотя и не без

потерь,  отбивались правительственным  лагерем. Однако к началу избирательной

кампании  обстоятельства существенно изменились. Заметно  ухудшились условия

жизни многих людей,  а  лозунг  "реформы или смерть" для многих приобрел

парадоксально угрожающий смысл. Расстрел Белого дома потряс очень  многих,

даже желающим обманываться наглядно показал факт рецидива тоталитарных начал

в политическом развитии.  Вновь зримо проявилось  противоречие между словами

и делами правительства.  Блеск славословий реформ несколько  померк,  а

нереспектабельность национализма сошла на нет, или даже обратилась в свою

противоположность,  чему в немалой степени способствовала державническая

риторика Ельцина. Все  эти  обстоятельства использовали и  не без успеха

привычные критики правительства.  Они, однако, либо сами устранились  от

участия в избирательной  кампании, либо были "процедурно" не допущены до

участия в ней. Участвовать  в выборах дозволили  тем,  из кого "Выбор России"

хотел сделать мальчишек  для битья. Однако ни КПРФ (о чем  пойдет речь ниже),

ни Жириновского подобная перспектива, естественно, не устраивала. Лидером

ЛДПР была  чуть-чуть  изменена  риторическая  стратегия,   но   это чуть-чуть

как  раз и обеспечило мощный успех.

Прежние усилия сделать главной  ценностью "великую Россию" явно или неявно

строились на еще столыпинской оппозиции "великой России"  и великих

потрясений",  т.е.  ельцинско-гайдаровских "реформ". Это сразу же отсекало

значительное число людей, еще находящихся под обаянием прогрессистских

стереотипов, не  желавших  поступаться романтическим пафосом  первых лет

перестройки,  верных ценностям демократии и гласности,  которые

пропагандистски  были все еще цепко узурпированы "реформаторами".

Жириновским "великая  Россия" была  противопоставлена  не реформам-

потрясениям,  а униженности  и страны,  и ее граждан - бесспорный и

болезненный для многих факт. "Вы найдите мне другую такую  страну, - заявил

Жириновский в интервью "Известиям", - которую так бы разоряли  и унижали,

как нашу" [9]. Поддерживая  Жириновского можно было не отказываться ни от

демократии  и гласности (постоянная тема пропаганды ЛДПР),  ни от реформ

(других,  но более эффективных,  простых и приносящих быстрые   плоды).  В

результате значительное число людей,  чье сознание прежде  надежно

контролировалось  мифом  судьбинного "выбора  России  -  реформы или смерть",

получили возможность  освободиться от этого контроля,  ставшего для многих

особенно тягостным после расстрела Белого дома,  и броситься в объятья нового

по внешнему выражению, но привычного и комфортного мифа об ином, но столь же

судьбинном и бескомпромиссном выборе. Другим ходом Жириновского  было

разделение   в   своем  дискурсе президента и правительства,  выборов и

референдума по конституции.  Это  позволяло  взрывать  привычный  черно-белый

дискурс реформаторства - антиреформаторства.  Жириновский критиковал Гайдара,

но поддерживал Ельцина, ЛДПР выступала против "Выбора России",  но за

президентский проект конституции.  Это эффективно обеспечивало перетягивание

недовольных своей жизнью и судьбой "ельциноидов" на свою сторону. КПРФ,

помещенная организаторами выборов в ту  же  клетку для гадких  ребят,  что

и  Жириновский  со  товарищами,  нашла несколько иной  выход.  Была

осознана  бесперспективность  и бессмысленность направления  острия против

острия,  мифа "великой  России" или великих потрясений против мифа реформ или

антиреформ.  Вместо  противопоставления  "великой России", например,

монополического капитала  (об этом говорилось,  но вскользь) КПРФ предпочла

наполнить слова о  возрождении  (это  маленькое  изменение  акцента  несколько

отличило КПРФ от великодержавников) России осмысленным содержанием,

рационализовать насколько  это было  возможно для   организации,  назвавшейся

коммунистической,  саму  идею российской государственности.  "Одной из

первоочередных  задач  партии  провозглашено,  -  отмечалось в изложении

предвыборной программы  КПРФ,  -  сохранение  и  укрепление  конституционных

основ государства,  которые  и служат препятствием для установления

монопольной власти капитала,  развала России как единой многонациональной

державы"[10].

Предвыборный дискурс КПРФ ориентировал избирателей на то, что решение

задачи  "укрепления  конституционных основ государства" возможно, прежде

всего, благодаря учету  всего  многообразия  интересов  граждан России.  Эти

интересы в документах и предвыборных выступлениях достаточно определенно и

непредвзято констатировались.  Выдвигалось требование учета и  удовлетворения

(хотя бы частичного) всех, в том числе и конфликтующих интересов.

Декларировалось, например, безусловное уважение частной собственности,

готовность выступать  в защиту предпринимательства,  прежде  всего

производственного  и  т.п.  При этом, естественно, требовалось  аналогичное

уважение интересов трудящихся и обездоленных, что в общественном мнении, а

тем более в среде самих  трудящихся и обездоленных не могло  не признаваться

совершенно  справедливым.  Все  это значительно способствовало укреплению

поддержки КПРФ избирателями.  Удалось даже  перетянуть  на  свою сторону

небольшой,  но качественно  весомый слой тех,  кого "Выбор  России" считал,

безусловно, своими -  рационалистически,  по западному мыслящих

государственников. Идея укрепления государственности как  основа

рационального  компромисса  многообразия интересов привлекла  симпатии немалого

числа державников из "демократического" лагеря, уставших от иррациональной

бескомпромиссности своих  вождей.

В отличие от поставленных организаторами выборов в наиболее уязвимое

положение КПРФ и ЛДПР бесспорный  фаворит  "Выбор России"  использовал старую

стратегию построения предвыборного  дискурса.  В пропагандистскую кампанию

было внесено лишь  одно заметное  новшество:  довольно  ощутимо

акцентировался момент "выбора без выбора", безальтернативность предлагаемой

программы.  Главной была идея, что выбор уже сделан. При  этом использовались

отсылки на разные  "факты"  -  "всенародное  избрание президента", август

1991г., "начало реформ" и, особенно, референдум.  Стыдливо  обходили, как

правило, события начала октября.  Разве что Гайдар признал,  что произошедшие

изменения сняли тот груз неопределенности, который постоянно  висел  над

будущим приватизации и приватизационной программой" [11]. Во всяком случае,

пропагандистская   кампания  ВыбоРоссов  ориентировала избирателей прежде

всего на то,  чтобы  подкрепить  уже  сделанный  выбор. Отсюда  же  и упор на

безусловную плебисцитарную "ратификацию" проекта конституции.  В полностью

отвечающей  пропагандистским требованиям  "Выбора  России" обобщающей и

завершающей избирательную  кампанию редакционной статье  "Известий"  дается

недвусмысленная формула: "А  референдум по Конституции - это всенародная

ратификация ее проекта" [12]. Несмотря на  обязательные,  порой громкие,  но

по сути ставшие ритуальными эскапады против  "красно-коричневых"  Выбросы

явно давали понять,  что  им нет соперников. Разве что под  самый конец

кампании,  когда ясно стало,  что по существу  она  проиграна,   Исполком

блока  "Выбор  России",  располагавший, несомненно,  данными  опросов