Фавориты Петра Первого

представление, в котором указывал на необходимость размежевания в России. В

его мысли  оба  плана связывались; в письме к  Черкасову в 1725 году он

говорит, что  был определен "к землемерию всего  государства и сочинению

обстоятельной географии с ландкартами".

В 1720 году новое  поручение оторвало Татищва от его историко-географических

работ. Он был  послан "в Сибирской губернии на Кунгуре и в прочих местах, где

обыщутся удобные  места, построить заводы и из руд  серебро и медь плавить".

Ему приходилось  действовать в стране мало известной, некультурной, издавна

служившей ареной для всяких злоупотреблений. Объехав  вверенный ему край, он

поселился не в  Кунгуре, а в Уктусском заводе, где и основал управление,

названное в  начале горной канцелярией, а потом  сибирским высшим горным

начальством. Во время первого пребывания  на уральских заводах он успел

сделать весьма многое: перенес Уктусский завод  на р. Исеть и там положил

начало нынешнего  Екатеринбурга; добился дозволения пропускать купцов на

ирбитскую ярмарку  и через Верхотурье, а также  заведения почты между Вяткой и

Кунгуром; при  заводах открыл две первоначальные школы, две - для обучения

горному делу; выхлопотал учреждение особого судьи для  заводов; составил

инструкцию для  оберегания лесов и т. п.

Меры Татищева вызвали неудовольствие Демидова, видевшего подрыв своей

деятельности  в учреждении казенных заводов. Для  расследования споров на Урал

послан был  Геник, нашедший, что Татищев во всем поступал справедливо, Василии

Никитич был  оправдан. В начале 1724 года представлялся  Петру, был произведен

в советники берг-коллегии и назначен в сибирский берг-амт. Вскоре  его

послали в Швецию для надобностей горного дела и для исполнения

дипломатических поручений. В Швеции он пробыл с декабря 1724 года по апрель

1726 года, осмотрел  заводы и рудники, собрал много чертежей и планов, нанял

гранильного мастера, пустившего в ход гранильное дело в Екатеринбурге, собрал

сведения о  торговле Стокгольмского порта и  о шведской монетной системе,

познакомился  со многими местными учеными и  т. д. Возвратясь из поездки в

Швецию и Данию,  несколько времени занимался составлением отчета и, хотя еще

не отчисленный  от берг-амта, не был, однако, послан в  Сибирь.

В 1727 году  назначен был членом монетной конторы, которой  тогда подчинены

были монетные дворы; на этой должности его застали события 1730 года. По

поводу их Татищевым  составлена была записка, которую подписали 300 человек из

шляхетства. Он доказывал, что России, как стране обширной, более всего

соответствует монархическое управление, но что  все-таки "для помощи"

императрице следовало бы учредить при ней Сенат из 21 члена и собрание из 100

членов, а на высшие места избирать баллотировкой; здесь же предлагались

разные меры для облегчения положения разных классов населения. Вследствие

нежелания гвардии  согласиться на перемены в государственном строе, весь этот

проект остался  в стороне, но новое правительство, видя в Татищеве врага

верховников, отнеслось  к нему благосклонно: он был обер-церемониймейстером в

день коронации  Анны Иоанновны. Став главным судьей монетной конторы, он начал

деятельно заботиться об улучшении русской монетной системы. В 1731 году у

него начались недоразумения с Бироном, приведшие  к тому, что он был отдан под

суд по обвинению  во взяточничестве. В 1734 году был освобожден от суда и

снова назначен на Урал, "для размножения заводов". Ему же поручено было

составление горного  устава. Пока он оставался при заводах,  своей

деятельностью приносил много пользы и заводам  и краю: при нем число заводов

возросло до 40; постоянно открывались новые  рудники, и Татищев считал

возможным устроить еще 36 заводов, которые открылись  лишь через несколько

десятилетий. Между  новыми рудниками самое важное место  занимала указанная им

гора Благодать. Правом вмешательства в управление частных заводов он

пользовался весьма широко и тем не раз вызывал  против себя нарекания и

жалобы. Вообще, он не был сторонником частных  заводов, не столько из личной

корысти, сколько  из сознания того, что государству  нужны металлы, и что,

добывая их само, оно получает более выгоды, чем поручая это дело частным

людям. В 1737 году Бирон, желая отстранить Татищева от горного дела, назначил

его в оренбургскую экспедицию для окончательного усмирения  Башкирии и

устройств управления башкир. Здесь ему удалось провести несколько гуманных

мер: например, он выхлопотал, чтобы доставление ясака  было возложено не на

ясачников и  целовальников, а на башкирских старшин.

В январе 1739 года  приехал в Петербург, где устроена была целая комиссия для

рассмотрения  жалоб на него. Его обвиняли в "нападках и взятках", не

исполнительности  и т. п. Есть возможность допустить, что в этих нападках была

доля истины, но положение было бы лучше, если бы он ладил с Бироном. Комиссия

подвергла Татищева аресту в Петропавловской крепости и в сентябре 1740 года

приговорила его к лишению чинов. Приговор, однако, не был исполнен. В этот

тяжелый для  него год он написал свое наставление  сыну - известную "Духовную".

Падение Бирона вновь выдвинуло Василия Никитича: он был освобожден от

наказания и  в 1741 году назначен в Царицын управлять Астраханской губернией,

главным образом  для прекращения беспорядков  среди калмыков. Отсутствие

необходимых военных  сил и интриги калмыцких владетелей помешали  добиться

чего-либо прочного.

Когда вступила на престол Елизавета Петровна, он надеялся освободиться от

калмыцкой комиссии, но это ему не удалось: он был оставлен на месте до 1745

года, когда его, из-за не согласий с наместником, отставили  от должности.

Приехав в свою подмосковную деревню Болдино,  уже  не оставлял ее до смерти.

Здесь он заканчивал свою историю, которую в 1732 году привозил в Петербург,

но к которой  не встретил сочувствия. Обширная переписка, веденная  из

деревни, дошла  до нас. Накануне смерти он поехал в  церковь и велел туда

явиться мастеровым с лопатами. После литургии он пошел со священником на

кладбище и  велел рыть себе могилу подле предков. Уезжая, он просил священника

на другой день приехать приобщить его. Дома он нашел  курьера, который привез

указ, прощавший  его, и орден Александра Невского. Он вернул орден, сказав,

что умирает. На другой день он приобщился, простился  со всеми и умер (15 июля

1750 года). Главное  сочинение Татищева могло появиться  в свет только при

Екатерине II. Вся  литературная деятельность, включая  и труды по истории и

географии, преследовала публицистические задачи: польза общества была его

главной целью, он был сознательным утилитаристом. Мировоззрение его изложено

в его "Разговоре  двух приятелей о пользе наук и  училищ". Основной идеей этого

мировоззрения была модная в то время идея естественного права, естественной

морали, естественной религии, заимствованная  у Пуфендорфа и Вальха. Высшая

цель или "истинное благополучие", по этому воззрению, заключается в полном

равновесии душевных сил, в "спокойствии души и совести", достигаемом путем

развития ума "полезной" наукой; к последней Татищев относил медицину,

экономию, законоучение и философию. К главному труду  своей жизни он пришел

вследствие стечения целого ряда обстоятельств. Сознавая вред от недостатка

обстоятельной географии России и видя связь  географии с историей, он находил

необходимым собрать  и рассмотреть сначала все  исторические сведения о России.

Так как иностранные  руководства оказались полными  ошибок, Татищев обратился к

первоисточникам, стал изучать летописи и другие материалы. Сначала он имел в

виду дать историческое сочинение, но затем, найдя, что на летописи, еще не

изданные, ссылаться  неудобно, решил писать в чисто  летописном порядке. В 1739

году  свез в  Петербург труд, над которым он проработал 20 лет, и передал его

в Академию Наук на хранение, продолжая работать над ним и впоследствии,

сглаживая язык и прибавляя новые источники. Не имея специальной подготовки,

он не мог  дать безукоризненный научный труд, но в его исторических работах

ценны жизненное  отношение к вопросам науки и  соединенная с этим широта

кругозора. Татищев  постоянно связывал настоящее с  прошлым: объяснял смысл

московского законодательства обычаями судейской практики и воспоминаниями о

нравах XVII века; на основании личного знакомства с инородцами разбирался в

древней русской этнографии; из лексиконов живых языков объяснял древние

названия. Вследствие этой-то связи настоящего с прошлым  нисколько не

отвлекался занятиями  по службе от своей основной задачи; напротив, эти

занятия расширяли  и углубляли его историческое понимание.

Добросовестность, раньше подвергавшаяся сомнениям из-за его так называемой

Иоакимовской  летописи, в настоящее время стоит  выше всяких сомнений. Он

никаких известий или источников не выдумывал, но иногда неудачно исправлял

собственные имена, переводил их на свой язык, подставлял свои толкования или

составлял известия, подобные летописным, из данных, которые  ему казались

достоверными. Приводя  летописные предания в своде, часто  без указания на

источники, он дал, в конце концов, в сущности не историю, а новый летописный

свод, бессистемный и достаточной неуклюжий. Первые две части I тома "Истории"

были изданы впервые в 1768 - 69 годах в Москве, Г.Ф. Миллером, под заглавием

"История Российская  с самых древнейших времен  неусыпными трудами через 30 лет

собранная и описанная покойным тайным советником и астраханским губернатором

В. Н. Татищевым". II том издан в 1773 году, III том - в 1774 году, IV том - в

1784 году, а V том  был найден М.П. Погодиным лишь  в 1843 году и издан

обществом истории  и древностей российских в 1848 году. Т. привел в порядок

материал до времени смерти Василия III; им же был  заготовлен, но не